Поскольку такие разговоры случались и прежде, Саит и на этот раз его не воспринял всерьёз.

– Я на этот раз серьёзно. Я и заявление в загс отнесла. От тебя нужно только согласие.

Мужчины не любят крутых поворотов в семейной жизни. У Санта дрогнуло сердце.

– Не надо бы, Рушания. Дело это довольно хлопотное.

– Тебе-то что, ведь не впервой. Может, и не в последний.

– Ты мне этого желаешь?

– Не только. Ты меня не любишь. Я это чувствую по твоим глазам, по тому, как ты буквально заставляешь себя ласкать меня. Не нужна мне такая ласка.

– Невозможно всю жизнь любить так же пылко, как в молодости.

– Дело не только в этом.

Саит пытался сохранить семью ради подрастающей дочери. Мелкие придирки жены переносил мужественно. Но всё было тщетно. Его старания были сродни холостому выстрелу.

Если между двоими, живущими под одной крышей, пробежала кошка, любая мелкая обида перерастает в большую ссору. Как-то Саит нечаянно обронил: «Брось ты эту жёлтую кофту, терпеть не могу цвет измены». Вроде и сказал-то в шутку. Жена же словно ждала этого момента:

– Что же мне надеть? Что ты мне можешь предложить? С тобой я и дошла до жизни такой, что ношу такой грязный цвет.

Жена всё распалялась. Ссора затягивалась.

– Ты мне абсолютно безразличен. От тебя дурно пахнет, ты пахнешь, как монгольский мужик.

Уж как ему хотелось ответить в тон, но сдержался. Опять бы всё кончилось скандалом. После подобных «обменов мнениями» ночные ласки снимались с повестки дня.

Саит был плохим политиком. Привычка говорить напрямик доставила ему в жизни немало неприятностей. Вот и сейчас, сдержись он пару раз, может, и не разошлись бы. Несмотря на гордыню, Рушания была неплохой хозяйкой.

– Ты хоть осознаёшь, кто виноват? – спросила жена.

– Разумеется, я, – сказал он. – Но какое это имеет значение?

Саит больше не хотел сопротивляться. Пусть делает что хочет. Но для вида попытался изобразить несогласие:

– У нас есть общая дочь.

– Ничего, вырастет.

– Хочешь, чтоб она была сиротой?

– Найду другого отца, не переживай. Будет и сыта и одета. – Затем подумала и добавила: – Может, повезёт на нормального отца…

Саит так и сел.

– Дочери скажешь, что работаю за границей. Деньги буду высылать.

Это уже было его согласие на развод. Он тотчас же ушёл из дома. Утром позвонил по телефону. По голосу жены понял, что та всю ночь проплакала.

– В Уфу можно приехать?

– Думаю, не надо.

Продолжая всхлипывать, она назвала адрес и телефон отца.

Саит почувствовал, что, начни он сейчас отговаривать от развода, попроси прощения, она готова простить его. Но Саит уже принял решение.

За дополнительную плату их через неделю развели. От никаха, прочитанного муллой, осталась лишь дочь. У неё согласия никто не спросил.

– Мне была близка Казань. Мы расстались, – сказал он Зульфие. «Пусть квартира будет дочери и подарком, и памятью. Больше от тебя ничего не нужно», – сказала на прощанье Рушания. Я согласился. Правда, она потом и половину стоимости «Волги» забрала и на алименты подала. Виноватых не ищу. Кто же сам о себе скажет: «Я плохой»? Если бы её не потерял, не нашёл бы тебя. Год проработал в экскурсбюро лектором. Поскольку жить было негде, позарился на комнату в общежитии и пошёл участковым милиционером. Но это уже из другой оперы. А ты, моя милая, садись готовиться к зачёту.

После Рушании у Сайта было немало увлекательных романов. В нашей стране только жениться легко, развод подобен мукам ада. И речь не только о формальной стороне дела. После развода начинается самое страшное: делёж квартиры, мебели, посуды, ложек. И только дети оказываются лишними.

19

Саит знает, новые друзья Мансура не оставят его в покое. В воздухе стоит духота, которая бывает перед грозой. Сакманов не находит себе места. Не знает, чем себя занять. В день, когда убили Фердинанда, он собрал в доме Ахмадиши-бабая новых ребят, только что нанятых на работу. Даже водитель Замир, словно в первый раз, сидит навострив уши, забыв обо всём на свете. «Енерал» же в разговоре любит перемешивать серьёзное с юмором, кто не знает эту его особенность, ничего не подозревает. Замир знает. Но молчит.

Поглядывая, как за окном кружит метель, он продолжает:

– Не хочу хвастать, ребята, хотя Замир знает об этой моей слабости, но скажу: десять лет я за рулём, но никаких конфликтов с ГАИ у меня не было, за исключением мелких штрафов. Повторяю, по-крупному – никогда. Представьте, ни с того ни с сего вас тормозит гаишник. Что вы делаете?

– Достаю документы и иду навстречу, – говорит один из шофёров.

– И совершаешь большую ошибку, в особенности если и ты сам, и твои документы в порядке. А торопиться не следует. И задний ход давать не надо. А надо лишь открыть окно, состроить улыбку и ждать, когда он сам подойдёт. Он должен сам подойти за правами, техталоном, путёвкой…

– А это не взбесит его?

– А он и так тормозит тебя не для того, чтобы справиться о твоём здоровье. Результат будет тот же.

Ежели у инспектора на груди нет жетона с надписью ГАИ, потребуйте документы, а фамилию заложите в свой «компьютер», то есть в память, так, чтоб не забыть и при крутом повороте. Если заберёт документы, запишите, кто он и с какого отделения.

– А как вести себя, если мент начнёт обыскивать?

– А никак, как ни в чём не бывало. Не торопитесь также открывать бардачок, багажник, свою сумку, если он специально не попросит. Спрашиваете, почему? В документах не написано, что хозяин машины должен сам себя обыскивать. Ему надо, вот пусть сам и открывает. А ты в это время закуривай, даже если не куришь вовсе. От одной затяжки не помрёшь.

– А если потребует открыть багажник?

Не считая вопрос удостаивающим ответа, Саит Яруллович продолжает:

– Позднее в случае чего хитрый инспектор, конечно, может заявить: «Он сам открыл, сам показал».

– А где носить газовый пистолет? – спрашивает ещё один.

– Вы сами знаете, у нас запрещено носить оружие. Если бы орудие убийства у нас свободно продавалось, уже половину народа бы уничтожили. Таково наше общество. В нашей организации только я имею разрешение на ношение оружия. И вы знаете почему, – сказал он, хитро улыбаясь, – но если для выполнения важного государственного задания придётся-таки прихватить, то лучше завернуть в грязную тряпку и хранить около ручного тормоза.

– А если милиция остановит?

– Пока машину останавливаешь, его следует быстро спрятать в штанину. Поэтому за рулём надо быть всегда в свободных брюках.

– Но оно же оттуда выпадет, – говорит другой, не понимая рассказчика.

– Дуло, мой милый, надо засунуть в ботинок, кроссовки и в носок, остальная часть остаётся в штанине. Если пришлось засунуть в брюки, то лучше выйти из машины и мельтешить около милиционера.

– А если всё же учует?

– Хочешь сказать, если всё равно отберёт пушку?

– Да.

– Такой поворот дела в нашем с Замиром договоре, написанном с помощью Ахмадиши-абзый, не предусмотрен. Короче, надо молоть чушь вроде: «Не моё, по дороге нашёл. Вон у того «комка» лежало. Как раз к вам и вёз, сдать хотел, да ладно вы мне сами встретились». Главное – говорить не останавливаясь, не давать проверяющему вставить слово, короче, заговорить…

После таких бесед между ребятами и Сайтом устанавливается взаимопонимание, начинается сближение. Но, разумеется, до известного предела. Дистанцию он всегда соблюдает и не позволяет её нарушать.

Более опытные ребята слушают шефа с затаённой улыбкой. Они знают другие способы улаживания конфликтов с гаишниками: вместо документов надо дать тугую пачку денег… Ежели попадётся шибко принципиальный, заявляешь, мол, вы думали, что я взятку даю, у меня таких денег нет, это же штраф. Способов улаживания отношений с милицией много.

Ребята знают и такие, о которых хозяева и не подозревают. Несмотря на дистанцию, жизнь заставляет-таки Санта во время поездок на «разборки» общаться с ребятами. Встречаясь на улицах города, они, в знак приветствия, прикладывают ладонь к лобовому стеклу.

Его ребята никого не подсаживают, не ездят «бомбить», то есть не занимаются извозом. Они – определённая каста, для которой извоз – позорное явление. С такими они не здороваются.

Вдруг торопливо вошёл Ахмадиша-бабай:

– Саит Яруллович, вас к телефону… Срочно. Звонила жена Фердинанда. Дышит учащённо, чувствуется – плачет.

– Фердинанда убили, – сказала она и замолкла.

– Где, как?

– На улице застрелили. Около машины. Когда выходил из машины. Я знала, что так и случится, – сказала она и вновь зарыдала.

Когда узнаёшь сообщение о страшной новости, поначалу не находишь нужных слов. Утешать бесполезно, а нужные слова на ум не идут.

– Кадрия-ханум, я разделяю ваше горе… Расходы по похоронам мы возьмём на себя. Где он сейчас?

– В морге, где же ещё!

– Сейчас я возьму помощников и поеду туда! (Надо бы ещё что-нибудь сказать.) Мы вас не оставим. Пока, до свидания.

Подозвал Замира, ему и другим ребятам дал поручения по организации похорон, выгнал из подземного гаража машину, сам сел за руль и поехал в главный офис.

Заезжать не стал, лишь посигналил. На знакомый сигнал вышел Халиль. Сакманов посмотрел на помощника. За несколько лет безмятежной, размеренной, обеспеченной жизни Халиль похорошел, лишь только расползающаяся лысина немного портила картину.

Иной, даже имея возможность, не занимается собой, ходит в чём ни попадя. Нигматуллин не из таких. Уж он точно не наденет ни грязной рубашки, ни чинёной обуви, ни одежды после химчистки. Таким образом он пытался компенсировать свою необразованность, недалёкость, отсутствие чувства юмора. Кто чем живёт. На нём белый костюм, чёрные лаковые ботинки. «Вот кому легко живётся», – с лёгкой завистью подумал Сакманов.

– Красивая у тебя тачка, – сказал Халиль, сев в машину. – И так же беззаботно продолжал: – Ход мягкий. Ездить в такой одно удовольствие. Умереть под такой машиной согласилась бы и Анна Каренина. Когда наши научатся делать такие, как бы сказали турки, «араба»?

Халиль, после того как с челноками съездил в Турцию, старался в разговоре то и дело ввернуть турецкое словечко. Это ему доставляло огромное удовольствие: мол, видите, каков я.

– Да, турецкий язык прекрасен. Язык султанов.

– Скажешь, на языке твоего деда ханы не разговаривали?

– Так это давно было. Сейчас хозяева жизни говорят только по-русски. А турецкий язык – он забавный. Утром кричу жене: «Принеси мне пару бардаков». Она удивлённо смотрит. А мне нужно всего лишь две чашки чаю. Или говорю: «Где мой кара-рат, куда дели?» Она опять ничего не понимает. А это я галстук ищу. Когда ухожу, говорю: «Встретимся у дурака», а это значит, что на остановке.

Ещё одну привычку Халиля не любит Сайт. Раньше он вроде таким не был. Но люди постепенно меняются, приспосабливаются к среде, подражают, перенимают привычки окружающих. От страха, что его все обманывают, о самых элементарных вещах постоянно переспрашивает, делает вид, что не понял или не расслышал.

– Ты о чём, хозяин?

На последнем слове специально делает ударение. В начале Саит по три раза повторял сказанное. Когда понял тактику Халиля, перестал это делать.

– Да так, ничего, Халиль-бей.

Халиль чувствует настроение шефа и меняет тему разговора. Саит специально прибавляет скорость.

– Не спеши, Саит Яруллович, ГАИ стоит с радаром.

– Заплатим штраф. Им ведь тоже надо жить. Вон Фердинанд, он бы сейчас за ценой не постоял… Да поздно.

– А что с ним? – спросил беззаботным тоном Халиль. Во всяком случае, так показалось Сайту.

– Застрелили. Сейчас едем за ним в морг. Я думал, ты давно знаешь.

Как ни странно, Халиль эту новость воспринял спокойно, по крайней мере, с сиденья не сполз.

Санта же эта смерть потрясла. Он чувствовал, что может быть продолжение. Ему было тяжело.

20

Саит пришёл к твёрдому решению убрать с дороги Мансура. Способ один – «проводить в рай». Между принятием решения и его осуществлением лежит неизвестное. Даже для такого крутого парня, как Шуруп, Мансур оказался крепким орешком. Встретиться один на один с Мансуром у его дома было почти невозможно.

Абсолютно ни от кого не зависимый хозяин ресторана живёт по свободному графику. То в десять часов выйдет из дома, то в одиннадцать. Когда пешком уходит, когда на машине…

Вечерами возвращается поздно, как правило, не один, друзья подвозят, частенько гурьбой провожают аж до самого третьего этажа. В машине почти всегда бывают девочки. Но их он домой не берёт, оставляет в машине. Видимо, побаивается религиозной матери. Дожив до тридцати семи, он ещё ни разу ни с кем официально не регистрировался. «Ждёт, когда мать подохнет», – злобно ухмыляясь, сказал Шуруп.

Конечно, краем глаза хочется взглянуть на девочек. Но близко подходить нельзя, могут запомнить. Пахан неоднократно говорил: у дома тебя не только люди, но и собаки не должны учуять.

Уже вторую неделю сидит в засаде Шуруп за старой ивой. Ива эта ему теперь, что старый знакомый. Ему знакома каждая ветка. Уж столько раз он их пересчитывал.

Его цепкий взгляд бесстрастно шарит по соседним домам, асфальту. Но ни на минуту не выпускает из внимания нужный подъезд пятиэтажного дома…

Мансур вернулся домой только в одиннадцать вечера. В одной из комнат недолго горел свет. Потом погас – ужинает Мансур на работе, чтением глаза свои не утруждает.

С чёрного небосвода тускло светят звёзды. Им что… Им никого убивать не надо.

На расправу с Мансуром Пахан дал месяц сроку. Проходит уже вторая неделя. Конкретный день Шуруп не назначил. Как бы человек ни хорохорился, как ни подбадривал себя фразой типа «всё равно пробью я твой котелок, товарищ директор», оказывается, даже самым спокойным человеком овладевает беспокойство. На Мансура жребий пал не случайно.

Фердинанда, ответственного за поиск и отправку сухого молока в страны Балтии, пристрелили совершенно неожиданно на улице в один из сумеречных дней. Это было как раз в те дни, когда он крутил роман с симпатичной бабёнкой, работавшей в одном из магазинов, расположенных на этой улице. Всё точно рассчитали: день, время встречи с ней. И когда он запирал машину, подъехали сзади и всадили в него три пули: в голову, спину и руку.

Похороны устроили роскошные. Но вернуть его уже было нельзя. Оставалось одно из двух: либо пожелать ему место в раю, чтобы земля ему была пухом, прочитать заупокойную и помянуть, либо отомстить за него.

Саит понял, что убийство – дело рук Мансура. Разумеется, он сделал это не сам. Но в том, что именно он организатор убийства, сомнений не было.

И если эту смерть простить, и сам Мансур, и другие кланы могли бы неправильно понять. Саит окликнул Шурупа. Плотно прикрыл дверь.

– Сунгат, вот мы и Фердинанда потеряли, – сказал Сайт, придавая своему голосу нарочито скорбное звучание.

Он начал на чём свет стоит поносить эту неизвестную силу, вырвавшую из их рядов чуть ли не святого человека:

– Собачье отродье, подлые шакалы! Эх, отловить бы и раздавить, как червей, посадить на крючок да пустить на корм щукам! Булавой бы дедовской проломить хребет! – Так он долго и не без удовольствия давал волю чувствам.

А Шуруп смотрел и думал с завистью: «Да, я так не умею. Не сидел вроде, а как шпарит. А как идёт ему это». Он ещё больше зауважал Пахана.

Наконец Саит успокоился, помолчал и резюмировал:

– Мне его ещё долго будет не хватать. Парень был надёжный, деловой, основательный. Сейчас моим правым крылом, моей надеждой остаёшься ты.

– Спасибо, шеф.

Добившись от собеседника нужной реакции, Саит приступил ко второй части разговора.

– Покойный ещё несколько дней тому назад говорил, что уважал тебя, любил как брата.

– Правда?

– Мне сейчас не до шуток. Не время сейчас шутить, сам знаешь.

– Это точно.

– Ты как к нему относился?

– Он был вашим помощником, по возрасту старше нас, поэтому нас не очень жаловал.

– Горд был, это правда. Через это и врагов имел немало. Впрочем, друзей тоже было много. Ну а как же, у авторитетных людей всегда есть завистники.

– С этой стороны я его не очень знаю, – сказал Шуруп. – Но ко мне Фердинанд-абый относился хорошо.

– Ну так как, светлую память о нём растопчем или отомстим?

– А кому мстить? Милиция сама не нашла. И женщина, выбежавшая из магазина, видела только, как три одинаковые «девятки» разъехались в разные стороны.

– Всегда есть человек, который нанимает и направляет убийцу.

– Возмездие должно достать того, кто стрелял.

Саит решил придать разговору несколько иное направление:

– Мало ли бродит по нашим улицам дураков, пуляющих по собакам.

Шурупа прошиб пот. «Гляди-ка, шпионов по всему городу расставил. Ничего от него не скроешь. Кто-то донёс ему про меня».

Не желая далее развивать эту тему, торопливо согласился:

– Я готов. Но кого и когда? Это ведь моя первейшая обязанность. Для этого вы меня приняли, квартиру дали, машину купили. Я всё понимаю.

Эти слова Саит пропустил мимо ушей.

– Этот случай – особенный. Плата будет приличная, если экономно расходовать, хватит надолго.

«Стало быть, важная птица, коли хорошо платит».

А хозяин между тем продолжал:

– В случае успешного выполнения задания, а я в этом не сомневаюсь, получаешь три тысячи долларов и временно залегаешь на дно.

– Это опять туда, откуда и вернулся? Я обратно не хочу. У меня семья.

– Да нет же! Поедешь в Москву. Там есть хата. Дай руку. Как сказал один татарский поэт: «Будем мужиками!»

– Ему легко говорить. Не ему убивать.

– А теперь слушай, – сказал Саит и подробно описал, когда и кого прикончить. Показал фотокарточки, на одной Мансур был с Паханом. Два могучих красавца-мужика. А чтобы один из них жил хорошо, другой должен уйти. И немедленно!

После подробного объяснения Саит спросил:

– Не боишься?

– Моя бабушка говорила: «Волков бояться, в лес не ходить».

– Значит, бабушка научила тебя не бояться.

– Бабушку не троньте. Святая была…

– Ладно, я же любя.

Не пересчитывая, он достал из папки деньги. Молча протянул их парню, протянул словно мыло, для того, чтобы смыть с рук кровь. Затем добавил:

– Это аванс. А теперь в путь. Да хранит тебя Аллах и твоя бабка.

– Да ладно…

И вдруг Саит расхохотался.

– Остальное по завершении дела.

– Ладно, я испаряюсь.

– Ты не пропадай, а возвращайся победителем.

…Вот уже две недели Шуруп, словно телохранитель, сторожит дом Мансура. Только цель у него другая.

«Гад, всю самую паршивую работу на меня вешает. То ли уверен, что не подведу, то ли избавиться хочет. Кто знает, что он на самом деле думает. Важная птица, видать, этот Мансур. Говорят, и в Америке за это дело столько дают».

Пахан, конечно, много знает. Говорит: «У Мансура голова большая, как у быка. Целься в лоб. В ЧК, в подвалах КГБ всегда стреляли в лоб. И вот почему: человек быстро умирает, и в глазах не остаётся облика убийцы».

Отказаться от этого дела Шуруп не смог (всё-таки три тысячи долларов), но взялся без особого энтузиазма. А с таким настроением на дело лучше не ходить. Вот уже две недели сторожит старую иву, а ни к какому решению не пришёл.

Сначала не мог в душе зажечь огонь ненависти к Мансуру. Ну, допустим, он велел убить Фердинанда. Ну и что с того, что случилось-то? Земля как вращалась, так и вращается.

Пахан сказал, конечно, что он меня любил. На деле же Фердинанд никого не признавал, даже Пахана… Даром что он образованный, университет закончил, кандидат наук. В могиле они все равны: и с дипломом, и без. А мы пока что будем Регину любить…