Пожалуй, одним из ярчайших и радостных воспоминанием студенческой жизни для меня стали творческие поездки по пограничным заставам во время летних и зимних каникул. ЦК ВЛКСМ организовывались концертные бригады из числа студентов музыкальных и театральных вузов. Я знаю только свой коллектив, а так только от консерватории ездило бригад пять. Собирались команды, к примеру: консерватория-школа-студия МХАТ, институт им. Гнесиных, Щепкинское училище и т. д. Кстати, в Москве у нас с театральным училищем им. Щукина была одна и та же учебная площадка с профессионально оборудованной сценой и залом мест на 350-400. Она находилась за театром Вахтангова. Между двумя нашими ВУЗами она делилась по дням: один день наша учебная площадка, другой – их. Это уже предполагало общение музыкантов с театралами, возможно, как-то даже обогащало наше интеллектуальное развитие. Но, если говорить о творческих бригадах, я вошёл в состав очень интересного коллектива консерватория – школа-студия МХАТ, с которым мы объехали в течение трёх лет почти всю советско-китайскую границу. Люди в ней были постоянные. Мой друг Валера Хлевинский работает в «Современнике», по-моему, с 1970-го года. Татьяна Васильева – теперь очень известная актриса театра и кино, Толя Васильев – её первый муж, великолепный актёр и режиссер. Я их помню всех по старым фамилиям Яцикович, Коцельник… Хорошая команда была. Это было достаточно интересно и весело. Никто из нас и не помышлял о каком-то там заработке. Это же было за счастье бесплатно попасть в те места, где не ступала нога обыкновенного человека. Мы и селений там не видели. Стояли заставы, которые в то время усиливались. Время было напряженное с Китаем.
Все поездки были наполнены романтикой открытия новых мест, часы отдыха чередовались с концертной деятельностью, своего рода выработкой профессионализма. Те произведения, которые мы учили с педагогами, проходили проверку на зрителе во время летних и зимних поездок. Несмотря на то, что в течение всей моей жизни мне довелось много поездить по свету, много чего, повидать, зимний Памир я до сих пор забыть не могу. Это явление уникальное. Перевал был 4500 метров над уровнем моря. Девочки остались внизу, потому что из-за особенностей женского организма начались проблемы со здоровьем. Они просто элементарно не вынесли высоты. И пришлось отдуваться пацанам.
И хотя наша программа была предназначена только для обслуживания пограничников, если местные власти гражданских селений нас приглашали, мы выступал в других местах. Например, в Киргизии мы пару раз работали в исправительно-трудовых колониях. Причем в их колониях сидели русские. Мы спрашивали: «А куда же вы своих киргизов сажаете?». Нам отвечали, что киргизов отсылают к нам, в Россию, чтобы они здесь не чувствовали дом родной. На высоте двух с половиной километров была детская колония. Мы посмотрели на заключенных, там были (такие!) отпетые 15-16летние уголовнички! Но концерты проходили «на ура». Белые люди к белым людям приехали и куда, к чертям, в Киргизию!
Это было интересно. Наша команда состояла из 14 человек, а заставы максимально из 21 военнослужащего. 7 – на дежурстве, 6 спят после дежурства и 6 человек в зале. Нас в два раза больше было на сцене, но мы же не одновременно выходили.
Было очень интересно. Вспоминаются гонки на лошадях, тогда я на них научился ездить по-настоящему. Был по-настоящему физически здоров, силища во мне была почти богатырская. Мне предложили поучаствовать в гонках на лошадях и дали командирского коня. Конь оказался породистым, норовистым, слушающимся только командира и всегда привыкший быть первым. Командир пересел на другого коня. Взнуздали мне солдатики этого красавца, посматривая в мою сторону и ехидненько ухмыляясь. Думаю, что-то здесь не так, какой-то подвох. Слез с коня, проверил подпругу, затянул покрепче ремешки. Кто-то подсказал мне раньше, что, седлая лошадь, надо дать ей сапогом по животу, так как наиболее хитрые из них при этой неприятной для них процедуре раздувают живот, в результате чего, потом подпруга ослабевает и при езде в гору седло вместе с наездником соскакивает. Я последовал совету: врезал коню ботинком по пузу. Поехали по местности, предназначенной для обучения солдат верховой езде. Поначалу она была ровной и вдруг из-за поворота внезапно выросла отвесная гряда. Конь пытался «понести» меня ещё на ровной местности, в отместку я ему губы удилами порвал до крови, а когда надо было взбираться в бешеном темпе на гору, отпустил удила и предоставил ему действовать самому: конь-то отлично знал маршрут и вынес меня. После горы мы ещё преодолели с ним барьер. Пришли раньше командира. Пограничники меня зауважали, а я узнал, что такое настоящий конь.
Валера Хлевинский до школы-студии МХАТ служил в РПК. Как-то один из пограничников начал демонстрировать нам приёмы владения боевым оружием. Куражился солдатик перед артистами. Валера посмотрел на это дело и спокойненько так говорит: «Дай-ка ружьишко посмотреть». Тот дал. Хлевинский продемонстрировал все парадные приёмы с разворотами и поворотами, как во время встречи высокого начальства. У солдат от удивления глаза выскочили из орбит, как телескопы. Слух о его мастерстве разнесся по окрестным заставам.
Иногда даже просили показать эти приёмы.
Крутые пограничники принимали нас просто за артистов, а мы оказались и здесь на высоте. Это приятно.
Одним из самых захватывающих и интересных приключений была поездка летом 1967 года по реке Уссури, от Тихого океана до Хабаровска с двух заездов. Нас завезли на катерах километров за 150 или за 200, и мы потом опять вниз к Тихому океану сплавлялись потихонечку, чтобы там сесть на самолёт и перелететь в Хабаровск. Снова нас переслали где-то километров на 200 вперёд, и мы на катерах возвращались в Хабаровск.
Так вот, во время работы на заставах, расположенных вдоль реки Уссури, мы испытали на себе три варианта «демьяновой ухи». Приехали на первую заставу, а повар для дорогих москвичей приготовил шикарную уху. Мы его за это очень похвалили. Приезжаем на вторую заставу, там тоже уха, на третьей – уха. Мы взмолились, что, кроме ухи, у вас больше нечего приготовить? Нам в ответ: «Наоборот, уха в условиях заставы – довольно проблематична по многим причинам. Но нам позвонили с первой заставы и сказали, что это блюдо вам очень понравилось. Поэтому мы потихонечку ловили рыбу и варили её для вас». Ну, в общем, разобрались, потом всё было хорошо с едой.
В Хабаровске протекает коварная река Амур. В нём я ухитрился чуть не утонуть. А случилось это так. В Хабаровске была большая остановка при перелёте во Владивосток. Остановились мы у дяди Валеры Хлевинского, попросив предварительно разрешения уйти с аэродрома. Дядька обрадовался нежданной встрече с племянником и всей нашей командой: как же, артисты приехали! Дело было летом. Нас встретили великолепно, соответственно угостили, как следует. В полночь мы пошли смотреть на ночной Амур и Китай, расположенный на другом берегу. Амур широк в Хабаровске, зашли на пристань. В крови моей заиграли весёлость и бесшабашность. Кроме того, стояло очень тёплое лето. Из одежды на мне – штаны, сандалии да рубашка. Я быстренько всё сбрасываю с себя – и в воду! Нет, бы спросить, что там. А в Амуре течение такое, что корабли сносило. Поэтому стоят они у берега на четырёх якорях. И понесло меня, бедолагу, Бог его знает куда. Хорошо, бакен находился метрах в восьмистах. Как я за него уцепился, до сих пор не представляю. Но, благодаря «слабенькому» голосочку, меня, по-моему, не только хабаровцы, но и китайцы услыхали. Наши быстренько спустили катерок, выловили меня, обозвали всячески и сказали: «Чудак, у нас тут не купаются, тут же сносит мгновенно, да и вода-то холодная».
Приключения – это частности, а с профессиональной точки зрения – такие гастроли – хороший практикум, привыкание к сцене, привыкание к работе в любых условиях. К неожиданностям, которые происходят на погранзаставах, в виде «ЧП», боевой тревоги, всегда были готовы. Возвращались мы в Москву, награждённые дипломами и грамотами, их было приятно предъявить в деканате в доказательство того, что ты честно отработал там, куда тебя послал комсомол.
Перелистываю почётные грамоты, вспоминаю все, и кажется, что это было совсем недавно.
«ЦК ЛКСМ Киргизии награждает настоящей грамотой Алексеева А.И., студента второго курса вокального факультета Московской дважды ордена Ленина государственной консерватории им. П.И. Чайковского – члена агиткультбригады ЦК ВЛКСМ – за активное участие в эстетическом воспитании молодёжи Киргизии. Февраль 1967 г. город Фрунзе».
«Алексеев А.И. награждается за высокое исполнительское мастерство, большую творческую работу по обслуживанию шефскими концертами воинов-пограничников.
Выражаем твёрдую уверенность, что шефские дружеские связи молодых артистов столицы с пограничниками-уссурийцами, будут крепить дружбу народов. Желаем вам новых успехов, доброго здоровья и большого счастья.
Начальник политотдела В/Ч 2488 полковник Ланцов, г. Иман 23 июля 1967 года».
«Петропавловский городской комитет комсомола награждает Алексеева А.И. – студента Московской консерватории за большую работу по пропаганде искусства среди молодёжи города. Г. Петропавловск-Камчатский. Секретарь ГК ЛКСМ. Даутов. 1971 год».
Когда речь заходит о профессиональной вокальной школе известных исполнителей, я отвечаю на этот вопрос весьма неоднозначно:
Это, для меня, пожалуй, один из самых страшных, самых ключевых и самых главных жизненных вопросов. Престиж московской дважды ордена Ленина консерватории им. Чайковского очевиден.
К счастью, моя вокальная школа не ограничивается стенами консерватории. Я, занимался у нескольких педагогов, профессоров.
Первым моим педагогом был народный артист РСФСР Шушлин, бывший солист Большого театра, который пел ещё с Фёдором Ивановичем Шаляпиным, ему было крепенько за 80. И поэтому все у него было в далеком прошлом, и интерес к нам, студентам, был невелик.
Что же касается студентов, поступивших в 1964 году, то возрастная разница между ними была просто дикой: от меня, неполных восемнадцати лет, до тридцатидвухлетних и даже тридцати восьмилетних… Те же знаменитейшие певцы, которые работали в театрах – Большом или Станиславского и Немировича-Данченко, не преподавали в консерватории. У них хватало работы на театре.
Я не проучился, а проходил к Шушлину на занятия год, потом меня перевели в класс народного артиста СССР, солиста Большого театра Александра Иосифовича Рейзена. Большой артист, активно занятый в репертуаре театра, хотя и являлся профессором консерватории, всё-таки больше занят своим творчеством, чем воспитанием студентов.
Я написал заявление на имя Гуго Натановича Тица с просьбой перевести меня в класс профессора Батурина. Александр Иосифович Батурин, народный артист РСФСР, в силу политических обстоятельств и возраста всюду «бывший»: солист Большого театра и директор Шанхайской консерватории, лично знавший Ф.И. Шаляпина, после всех жизненных и творческих сложностей, смог стать одним из величайших педагогов… Для меня этот человек в искусстве – отец родной. Я полтора года у него занимался. А занятия были достаточно интересные, приходили первый-пятый курсы. Александр Иосифович говорил: «Начнем распевку. Так, ты прекращай, ты прекращай, а ты продолжай, продолжай». И начиналось такое своеобразное хоровое пение. Может быть, он это делал для облегчения собственной жизни, может быть ещё для чего. Уж слишком юн я тогда был, многого не понимал. А потом он вдруг начал со мной заниматься индивидуально, выделил из общей массы… Месяца через полтора сказал: «Сынок, а чему я тебя буду учить? Голос у тебя и так есть, поставлен. Давай с тобой набивать ноги и горло на произведения. Возникнут затруднения – обращайся. Помогу в интонации. Интонации не вокальной, а как сделать произведение. В этом я тебе могу помочь».
Если вспомнить о моём детстве, то музыкальная домашняя обстановка как нельзя более полно способствовала развитию слуха, который, вероятно, и стал организатором всей моей голосовой функции. Голос формировался в сфере народно-песенной интонации и развивался, как инструмент, чуткий к пению в ладах, к различению звукового строя русской музыки. Александр Иосифович Батурин сразу почувствовал, что я пришёл к нему готовым певцом, поэтому он помогал мне создавать камерный и оперный репертуар. Своему учителю я очень благодарен я очень благодарен. Его уроки были очень ценной школой человека, понимающего, с кем он имеет дело, знающего цену голоса.
У нас с ним, кроме занятий по профессии, шли разговоры просто о жизни. Александр Иосифович очень много рассказывал о том, как он пел, с кем он пел. Он был блестящим баритоном, спел почти весь баритоновый репертуар Большого театра. И это тоже давало огромную пищу для размышлений. Та доверительность общения помнится и ценится до сих пор. По возрасту я ему в правнуки тогда годился по существу, но он со мной держался на равных, уважая во мне мои потенциальные возможности. Я не уверен, что он со многими вёл такие разговоры… Для меня это было школой жизни и одновременно школой вхождения в само искусство пения». Легкость и гибкость голоса без труда позволили мне справляться в студенческие годы с такими вещами как «Рассказ старика» из оперы «Алеко» С. В. Рахманинова, Умберто в «Служанке- госпоже» Перголези, Пимена и Варлаама в «Борисе Годунове» М. Мусорского, исполняемыми со второго курса на концертных площадках консерватории.
Через много лет, в 2001 году, когда я получил Диплом лауреата 1 степени, на Межрегиональном фестивале филармонических исполнителей «Муза в военной шинели», проходившем в городе Туле, председатель жюри, народная артистка СССР, профессор Московской консерватории Валентина Левко сказала: «Большое впечатление произвел бас из Орла, спевший громадную программу и: пятнадцати сложнейших оперных арий – целый сольный концерт. Хотя поначалу надо было привыкнуть к его своеобразному тембру. В Москве таких удивительных голосов нет». А ведь я – воспитанник Московской консерватории».
Весь парадокс заключается в том, что Московской консерваторией воспитано очень много певиц с мировыми именами, певцов – очень мало. И здесь кажется необычным то, что музыкально-педагогический институт им. Гнесиных и ГИТИС, имеющий отделение оперетты и не имеющий отделения сольного пения дали в Большой театр Владислава Пьевко, и, кроме того, человек 5 или 6 из величайших исполнителей.
А если обращаться к известным эстрадным исполнителям, то и Лев Лещенко, и Владимир Винокур – воспитанники ГИТИСа.
О проекте
О подписке