Глава 5

Мне больше не хочется отвечать на неудобные вопросы, поэтому весь остаток дня я читаю комиксы у себя в комнате. В какой-то момент я замечаю, что сквозь шторы пробивается солнечный свет. По подбородку у меня стекает слюна. Лимон стоит возле стола и держит сковородку над полыхающей мусорной корзиной.

Я мгновенно пробуждаюсь и сажусь на кровати. Отодвигаюсь подальше. Таращусь на огонь.

– Спокойно, – говорит Лимон. – Этот под контролем.

Этот? В отличие от других, которые были не под контролем?

– Урок начнется через десять минут, – добавляет он.

– Какой урок? – выдавливаю я.

– Расписание у тебя на Килтер-планшете. Он на твоем столе.

Я еще секунду смотрю на огонь, потом скатываюсь с кровати и беру со стола предмет, похожий на огромный айфон. Он напоминает ту штуку, что была в руках у Анники вчера за ужином. Устройство сразу же включается, и на экране мерцают шесть слов, написанных синими буквами:

«Синус Хинкль, первый год, первый семестр».

– Он может распознать тебя по любой части тела, – замечает Лимон.

– Что-то вроде считывания отпечатков пальцев? – спрашиваю я, глядя, как синие буквы гаснут.

Лимон вытаскивает собственный Килтер-планшет из кармана джинсов. Показывает мне темный экран, потом кладет устройство на пол и нажимает на него пальцем ноги. На экране загораются шесть синих слов:

«Лимон Оливер, первый год, первый семестр».

– Тебя на самом деле зовут Лимон? – спрашиваю я.

Лимон не отвечает. Он поднимает с пола планшет и возвращается к горящей мусорной корзине, которая теперь снова под контролем. На столе у него лежат пачка яиц и пакет с хлебом, оба открытые.

Пока он готовит, я вожусь с мини-компьютером. Дотрагиваюсь до вращающегося конверта с подписью «K-mail», и на экране высвечивается около дюжины непрочитанных сообщений. Я открываю то, у которого в теме указано «Хинкль С., расписание».

– Биология? – читаю я. – Математика? Изобразительное искусство?

Эти предметы не сильно отличаются от тех, что я проходил в средней школе Клаудвью.

Мое сердце падает – но через мгновение начинает радостно биться. Значит ли это, что я вернусь в Клаудвью? И все эти предметы помещены в расписание затем, чтобы я не сильно отстал?

Эта мысль так приободряет меня, что я даже выуживаю из сумки чистую футболку и джинсы и переодеваюсь. Костюм я вешаю в шкаф, чтобы он не помялся еще сильнее, – на случай, если мне когда-нибудь снова придется его надеть.

Я расправляю на вешалке белую рубашку и тут вспоминаю о запонках-роботах. Их до сих пор нет. Я спрашивал у работников Кафетерия, не попадались ли они им на глаза, но они не попадались. Ума не приложу, как я ухитрился их потерять, – я теребил их за несколько минут до их исчезновения и после этого даже не ерзал на стуле.

Закончив с готовкой, Лимон несет мусорную корзину в ванную и включает воду. Я бросаюсь к телефону и нажимаю на «вызов».

– Горячая линия для горячих голов, – говорит женский голос. Кажется, тот же самый, что и вчера.

– Привет, я звоню, чтобы сообщить о… – я замолкаю. О чем я хочу сообщить? – Ну, у меня есть… то есть были… такие запонки. Мне их папа подарил на день рождения, и я вчера их надел на ужин, а потом они исчезли.

– Исчезли.

– Да.

– Ты смотрел на них, а в следующую секунду они растворились в воздухе? Прямо у тебя на глазах?

Я понимаю, что это прозвучит по-дурацки, но говорю:

– Примерно так.

– Значит, ты думаешь, что их кто-то украл?

– Что? Нет, я…

– Ты хочешь сообщить о краже?

В ванной теперь тихо. Боясь, как бы Лимон не услышал, я прижимаю трубку ко рту, заслоняю ее рукой и понижаю голос.

– Я не знаю, что именно случилось, я просто…

– Симус Хинкль, – громко говорит женщина, как будто диктует мое имя кому-то, кто сидит с ней в одной комнате. – Стукачество первой степени!

Слышится щелчок, и она отключается.

Лимон возвращается в комнату с дымящейся мусоркой. Он кидает поверх черной мокрой кучи пустую одноразовую тарелку, берет со стула рюкзак и засовывает ноги в мокасины.

– Увидимся.

– Погоди! – Я кладу телефон на место и мечусь по комнате, хватая кроссовки, планшет, тетрадку и ручку. К тому времени, как я запираю за собой дверь, Лимон уже заворачивает за угол. – Я с тобой!

Он не останавливается, но замедляет шаг. Я нагоняю его, и мы вместе выходим из корпуса во внутренний двор. Мы не разговариваем, и я этому только рад – я наслаждаюсь неожиданно выпавшей мне возможностью снова дышать свежим воздухом, слушать пение птиц и наслаждаться красками осени. Листья всегда такие красивые? Надо будет спросить у мамы.

– Ты связывался с родителями с тех пор, как сюда попал? – спрашиваю я. Мы заходим в трехэтажное здание. Своими гладкими деревянными стенами оно напоминает мне домик для лыжников где-нибудь в горах.

– Не-а, – отвечает Лимон.

Это все, что он успевает сказать, прежде чем войти в класс. Я следую за ним. Лимон шаркающей походкой проходит мимо парт и устраивается на диване в глубине комнаты, а я выбираю себе место во втором ряду. Я бы сел на первый ряд, чтобы произвести на учителя хорошее впечатление, но там больше никто не сидит, и мне не хочется выделяться.

В класс заходят другие ребята. Большинство из них – мои ровесники, есть несколько человек на пару лет помладше. Они занимают свои места и выкладывают на стол ручки и тетрадки. Мне интересно, что натворили все эти ребята, прежде чем сюда попасть.

Согласно расписанию, урок должен начаться ровно в девять. Я наблюдаю за секундной стрелкой на часах, висящих над дверью. В восемь часов пятьдесят девять минут мой пульс убыстряется. В восемь часов пятьдесят девять минут тридцать секунд к лицу приливает кровь. В восемь часов пятьдесят девять минут пятьдесят пять секунд я вытираю рукавом пот со лба.

Когда секундная стрелка приближается к двенадцати, я сжимаюсь в ожидании пронзительного звонка. Сейчас строгий учитель должен рывком распахнуть дверь и войти в класс. Так начинается день с мистером Карлтоном, нашим учителем в Клаудвью, – а он в ответе за самых обычных, довольно послушных детей. Как знать, насколько суровым окажется учитель в школе для трудных подростков? Может, он будет кричать на нас? Или задаст нам домашнее задание, над которым придется сидеть всю ночь? Или…

Дверь открывается. Я задерживаю дыхание, но звонка нет. Нет и строгого сердитого учителя. Вместо него я вижу высокого парня, который выглядит так, будто только что проснулся.

– Привет! – говорит он.

Я думаю, что сейчас он сядет вместе с нами за парту, но он подходит к доске, плюхается в кресло и зевает. Я вспоминаю, что Анника вчера мне его представляла, – кажется, его зовут Гарольд. На нем линялые джинсы, оранжевая футболка с двумя скрещенными кулаками и летные очки. Светло-русые волосы достают до плеч; они все перепутались, словно он целую неделю их не расчесывал.

Не снимая очков, он водружает на стол спортивную сумку и копается в ней. Когда он извлекает на свет плюшевого единорога, позади меня раздается стон.

– Как вам это удалось? – спрашивает какая-то девочка. – Я же так хорошо его спрятала!

– Видимо, недостаточно хорошо. – Гарольд замахивается и бросает единорога. Он приземляется перед девчонкой с короткими светлыми волосами. – Десять штрафных очков Гудини, Гэбстер – ноль.

Следом он вытаскивает из сумки комикс.

– «Бетти и Вероника», двойной выпуск? Даже не знаю, стоит ли это возвращать! – Легким движением руки он запускает журнал в воздух, и тот ложится на стол перед мальчиком с торчащими черными волосами, который хлопает себя журналом по лбу. – Еще десять очков мистеру волшебнику, Эйбу – ничего.

Он достает из сумки айпод, связку ключей и свитер. Фрисби, игрушку-пружинку и скакалку. Продолговатая зажигалка в виде спички достается Лимону. Ребята улыбаются и хмурятся: они рады, что получили свои вещи обратно, но раздосадованы тем, что перед этим их лишились. Я пытаюсь понять, что происходит; тем временем Гарольд, который, судя по всему, любит, когда его называют Гудини, вытягивает из сумки зеленую ленту. Он зажимает пальцами один конец и поднимает ленту.

– Элинор-Элинор. – Он качает головой. Я поворачиваюсь на стуле и вижу, как по проходу идет девочка с рыжими волосами и глазами медного цвета. – Совсем не так трудно, как я надеялся, – говорит ей Гудини.

Она берет ленту и возвращается на место. Когда она проходит мимо меня, я пытаюсь ей улыбнуться, но она не замечает – она завязывает на голове аккуратный зеленый бант, глядя прямо перед собой.

Гудини хлопает в ладоши. Я подпрыгиваю, оборачиваюсь и вижу, что он сдвинул очки на затылок… и смотрит прямо на меня.

– Эгей, Хинкль. – Он ухмыляется.

Я оглядываюсь – как будто за мной может сидеть мой клон.

– Новенький растерялся. Кто-нибудь объяснит ему, что происходит?

Все оборачиваются и смотрят на меня. Я сползаю на стуле.

– Никому не нужна золотая звездочка, да? – хмыкает Гудини. – Что ж, логично. Я…

– Гудини украл наши вещи.

Я снова оборачиваюсь. На этот раз Элинор глядит на меня.

– Так надо для занятий, – продолжает она. – Он каждую неделю старается незаметно стянуть что-нибудь из наших вещей. Когда ему это удается, он получается штрафные очки. Когда не удается – очки получаем мы.

Новенький теперь растерялся еще сильнее.

– Но я думал, это урок математики, – бормочу я.

– Да, это он, – кивает Элинор. – В нашей Академии на уроках математики мы отнимаем и складываем чужие вещи.

– Поберегись!

Я успеваю увидеть, как Гудини бросает мне две маленькие блестящие штучки.

– Первое правило Академии Килтер: не наряжайся, чтобы произвести впечатление, – говорит он. – Есть более важные вещи, чем то, подходят ли твои носки к ботинкам – или запонки к скучной рубашке, если уж на то пошло.

С бешено бьющимся сердцем я хватаю запонки и засовываю в карманы джинсов.

– Кто хочет рассказать о втором правиле? – спрашивает Гудини.

Все молчат. Потом Элинор произносит:

– Получай как можно больше штрафных очков и как можно меньше золотых звездочек. Это у нас вместо оценок. Штрафные очки – пятерки, звездочки – единицы.

Интересно, а что насчет троек и четверок? Должно же быть что-то между штрафными очками и золотыми звездочками? Серые треугольники, к примеру…

И что это за безумная система, при которой штрафные очки считаются чем-то хорошим?

– Третье правило? – подсказывает Гудини.

– Надо ходить на уроки, – продолжает Элинор. – У нас шесть уроков в день, с понедельника по пятницу. Три утром и три вечером. Время от времени нам читают лекции по истории – мы узнаем об этом по K-mail. Когда ты не на уроке, тебе надо выполнять задания, заниматься и развлекаться.

– В твоем распоряжении масса разных вещей, и все бесплатно, – добавляет Гудини. – Телевизор, кино, компьютерные игры – все что угодно. Просто нажми на иконку с праздничным колпаком на своем планшете и выбирай из списка. И кстати, о развлечениях: как звучит четвертое правило?

– Тебе надо подловить всех учителей, – говорит Элинор.

– Подловить? – спрашиваю я, пораженный. – В каком смысле?

– Преподаватели Академии Килтер, включая твоего покорного слугу, – объясняет Гудини, – научат тебя навыкам, которые пригодятся, чтобы пугать и удивлять взрослых и доставлять им другие неприятности. Чтобы перейти на следующий уровень обучения, ты должен к концу семестра использовать эти навыки и удивить и напугать своих учителей или доставить им другие неприятности. Ты можешь делать это в любом месте и в любое время. Единственное ограничение: ты должен подловить каждого преподавателя именно с помощью того навыка, которому он тебя обучил.

– То есть чтобы подловить вас, – медленно говорю я, стараясь все это осмыслить, – мне надо будет что-нибудь у вас украсть?

– Так, чтобы я не заметил, – ухмыляется Гудини. – Желаю удачи. Я почти такой же крепкий орешек, как мистер Громер.

Мистер Громер. Самый старший учитель за вчерашним столом.

– А что он ведет? – интересуюсь я.

– Он историк. Почти не отходит от Анники, так что подловить его очень трудно. Фактически это единственный преподаватель, которого разрешается доставать любыми способами – и которого не обязательно подловить, чтобы перейти на следующий уровень.

– Это не значит, что ты не можешь попробовать, – подает голос мальчишка с другого конца класса.

– Но это значит, что у тебя вряд ли получится. Если по какой-то загадочной причине ты все-таки в этом преуспеешь, то получишь дополнительные кредиты – и огромное уважение со стороны всей Академии. – Гудини кивает Элинор. – Последнее правило?

– Правил больше нет, – говорит она.

– Есть вопросы?

– Ага, – говорит парень с задней парты. – Мы все это уже знаем и сегодня должны были учиться тому, как стянуть конфеты с кассы в супермаркете. Зачем тратить столько времени на новенького?

Гудини бросает на него взгляд.

– Потому что…

– У меня есть вопрос.

Гудини забывает о мальчишке с задней парты и улыбается:

– Прекрасно. Задавай, Хинкль.

Мне просто хотелось остановить его, чтобы он не рассказывал всем то, что я услышал вчера ночью от Анники – что я первый убийца в Академии Килтер, – и теперь мне надо выбрать один из миллиона вопросов, которые вертятся у меня в голове.

– Мы можем звонить родителям?

Класс наполняется стонами и хихиканьем. Видимо, это был неудачный выбор.

– Конечно, – говорит Гудини. – Но разве кому-нибудь хочется?

Я поднимаю руку. Хихиканье становится еще громче, я оглядываюсь, вижу, что никто не последовал моему примеру, и опускаю ее.

– Не волнуйся, Хинкль. Я все понимаю. Твои родители думают, что отдали тебя в суровое исправительное учреждение, и ты хочешь им сообщить, что они ошибаются. Но я гарантирую, что если ты пробудешь тут некоторое время, то предпочтешь не выдавать этот маленький секрет. И даже если ты когда-нибудь проболтаешься, не забывай, кто тебя сюда отправил. – Гудини откидывается в кресле и кладет ноги на стол. – Кому поверят твои родители? Взрослым, которым они отдали тебя на воспитание, чтобы из тебя сделали образцового гражданина? Или своему трудному ребенку, с которым они отчаялись справиться?

Он делает паузу, чтобы я как следует все осмыслил. Я понимаю, что это займет больше времени, чем он ожидает, и быстро задаю следующий вопрос:

– Но если это не исправительное учреждение… тогда что это?

Гудини опускает ноги на пол, наклоняется вперед и глядит мне прямо в глаза:

– Всемирно известный секретный учебный центр.

Я стараюсь отвести взгляд, но не могу.

– Академия Килтер для трудных подростков не принимает всех подряд, – продолжает он. – Каждый семестр в приемную комиссию приходят тысячи заявлений, и мы принимаем только тридцать. Отбор основан на ряде критериев, главный из которых – природная склонность ученика к плохому поведению.

– Вроде того, за которое нас обычно наказывают?

– Именно.

– Но здесь нас не учат вести себя хорошо?

– Ни в коем случае.

Я пытаюсь сам разрешить эту загадку, но ничего не выходит.

– Тогда чему же нас учат?

Гудини ухмыляется до ушей и становится еще моложе на вид.

– Вас учат, – отвечает он, – быть профессиональными хулиганами.