Разумеется, в нормальной стране всё было бы давно убрано, на месте свалки рос хлеб или стояли палатки, но здесь не нормальная страна. Здесь всё общее, и, значит, некому убирать.
Да случись такие бои в его стране, каждый земледелец схватил бы гарпун, а то и припрятанный хлыст и умер бы на месте, но никому не позволил бы ступить на своё нищенское поле, пока не убран хлеб. Бандиты совершали набеги лишь после уборки, зная, что иначе им придётся иметь дело не с цэрэгами, а с мужиками. Даже одонты, планируя облавы, сверялись с календарём.
Шооран вновь едва не попал в гущу сражения и вынужден был бежать на запад, где страна огромным мысом вдавалась в далайн. Дюжину дюжин раз благословлял он старейшин, замордовавших свой народ до того, что служители умели только молчать, кланяться и повиноваться.
Давали недобродившую, скверно сделанную кашу. Разжёвывая хрустящие зёрна, Шооран недоумевал: неужели так трудно приготовить кашу хорошо? Она сама получится, надо лишь замочить зерно с вечера. Но, вероятно, тот, кто готовил пищу, считал, что каторжников надо содержать плохо, и дело своё исполнял.
– Я же говорю – у наш равенштво. Мушшины могут иметь много жён, а женшины ражве хуже? Они тоже могут. Ешли она шоглашитша вжать в мужья шражу вшех мушшин в обшине, то её могут принять.
– Вообще это называется не жена, а по-другому