На этот раз бабушка, Любовь Игнатьевна, с нарочитой доверчивостью заглядывая Лёше в глаза, высказалась в том смысле, что неплохо бы подать требование о привлечении к ответственности бессовестных фальсификаторов из «архитектуры». И адресовать его никому иному, как вновь назначенному столицей прокурору области, которого выдвинула на должность политическая сила, пребывающая в яростных контрах с партией мэра и большинства в горсовете.

– Вы, Алешенька, человек молодой, образованный… – закончила она комплиментом, обязывающем Алексея взять на себя труд по составлению необходимой бумаги, а также хлопоты и риски, связанные с подачей этой бумаги.

Алексей, не без удивления открывающий в себе в последнее время способность увиливать от плутовских к нему подходцев, ответил без заминки:

– У меня такое заявление не возьмут.

– Почему?! – в один голос воскликнули Любовь Игнатьевна и Виктор с Викторией.

– Прокуратура принимает жалобы непосредственно от граждан, чьи права нарушены. Никогда от посторонних. Я здесь нахожусь в нежилом помещении. И оно нежилым стало только потому, что аварийное. То есть признание дома аварийным никак не влияет на мое здесь присутствие.

– Но ты же понимаешь, Лёш, – заметил Виктор, – что как только покончат с нами…

– Еще бы не понимать! Но формальных оснований подавать конкретно эту жалобу у меня нет. Я могу сочинить бумагу, могу свидетельствовать, что засняты не наши стены, а забор. Но подписать ее и пойти с ней надо вам троим. Или кому-нибудь из вас одному. Лучше всего тете Любе.

– Мне?.. – изображая робость маленькой девочки, но и не без тщеславинки из-за того, что избрана, откликнулась Любовь Игнатьевна. – Почему непременно мне?

– Вы трогательная и беззащитная. К вам трудно отнестись по-казенному, – словчил Алексей, отплачивая тете Любе её же льстивой монетой. – И прокурора помянули вы. А инициатива, говорят, наказуема.

Любовь Игнатьевна готовилась к визиту в прокуратуру, как к незабываемому первому своему свиданию. Она пробовала нанести макияж и принарядиться. Затем убирала лишнюю подкраску и одевалась строже. В конце концов, мудрость взяла верх, и она остановилась на полном отсутствии косметики, поношенном домашнем сарафанчике и кофте с вытянутыми локтями.

Посещение должностного лица, по отзывам тети Любы, сложилось самым благоприятным образом. Ее слушали очень внимательно, да и она не оплошала. Фигли-мигли с подсовыванием забора вместо стен и заклеймила, и высмеяла.

Не прошло и месяца, как на имя тети Любы поступило официальное письмо прокурора, камня на камне не оставляющее от ложного «заключения» и грозящее привлечь махинаторов к ответственности.

Вчитываясь и комментируя замысловатые, но юридически значимые обороты, на сходке у Алексея отмечали получение письма как много пообещавшую промежуточную победу. А когда в квартиры вернули газ, – ликовали с чувством победы окончательной.

Тем временем процедура выкупа подошла к предпоследнему шагу – Алёшу направили к специалистам, производящим оценку объекта. Конфузясь, в выражениях, лишенных ясности, он намекнул, что готов благодарить за умеренность итоговой цены. Это встретили с пониманием, без ухищрений и экивоков назвав вполне приемлемую величину благодарности.

Он сразу же рассчитался и спросил, нельзя ли выдать акт оценки побыстрее. Ему ответили, что затягивать дела не станут, но что излишняя поспешность способна вызвать подозрения. Он согласился, подумав о своих обстоятельствах, о нежелательности огласки, и не стал настаивать на чрезмерном ускорении.

Но тут злые, как коршуны, снова налетели работники газового хозяйства. Оскорбленные ролью крайних, которых понукают дергающими вперед-назад приказами, они, сцепив зубы, отмалчивались на трагические взывания тети Любы и обходили ее, когда это требовалось, как неодушевленное препятствие.

Прокурор, которым она пыталась испугать бригадира слесарей, на этот раз оказался занятым, и Любовь Игнатьевне ничего не оставалось, как вручить под роспись жалобу надутой секретарше.

Что-то изменилось в стане противника. Там словно получили подкрепление. Стряпчий, прежде извинявшийся, что не может найти ничего подходящего, теперь заявился вдруг с перекошенной физией.

– Тебе давали двести тысяч! – бросил он злобно. – Сегодня мне поручили предложить в качестве крайней цены двести пятьдесят!

Он говорил с таким неудовольствием, словно это были деньги, отнимаемые у него лично. А в голове у Лёши кто-то ехидненько, хотя и трусовато подумал о том, как повел бы сейчас себя этот человек, узнай он, что помещение вовсе не принадлежит упрямцу, заставившему его так потрудиться и столько истратить нервов.

– Но, видимо, и за двести пятьдесят у вас не выходит купить для меня что-то стоящее… – с невольной робостью в голосе возразил Алёша.

И эта его нерешительность чем-то окончательно вывела доверенное лицо из себя.

– Ты вдумайся! – крикнул стряпчий и постучал в исступлении костяшками пальцев по столешнице, как делают обычно, намекая, что у собеседника деревянная голова. – Вдумайся! За эти вот ишхеры! За эту халупу – четверть миллиона долларов!

Но Лёша не собирался продавать помещение. Скрепя сердце, он готов был обменять метры на метры, и понимал только, что предлагаемой суммы не хватит для покупки стольких же метров, а сама по себе ее величина никак его не трогала.

– Ну, ты скажи хоть что-нибудь! – бесновался порученец. – Уперся, как баран! Взять такие деньги, оказаться в таком шоколаде!.. Ты посчитай, сколько лет тебе надо провошкаться с этими твоими фитюльками, чтобы заработать такие бабки! А? Посчитал?

«Эк его глючит! – думал Алёша, и ему хотелось поглубже упрятать голову в плечи. – А хата-то не моя!..»

Исчерпав доводы, стряпчий поднялся, поигрывая желваками.

– Ну, люди! – сказал он сквозь зубы себе самому. – А потом еще и обижаются!..

Уходя, он чуть не ударил распахнутой дверью грузную женщину-почтальона в плоско ступающих тряпичных тапочках. Ребята так и не завели почтового ящика, и она заходила с корреспонденцией прямиком в мастерскую.

В конверте, который поспешно вскрыл Лёша, пришло предложение произвести оплату по окончательно утвержденной городом стоимости. Отдать следовало в пересчете на заокеанские деньги около семи тысяч. Прилагался также график возможной рассрочки – разрешалось вносить долями в течение шести месяцев. Но Лёша давно был готов к этому, определяющему судьбу его дела, платежу. И, бросив всё прочее, помчался в банк.

В доставленных почтальоном документах значилось также, что сделка будет считаться завершенной в момент получения городом всей суммы. Еще не имея на руках свидетельства о собственности, Алексей с банковской платежкой, подтверждающей, что дело сделано, вернулся к себе. Давно уже привык он так говорить и думать о мастерской – «к себе». Но теперь, открывая двери, почувствовал, что вот именно «К СЕБЕ».

А в углу, который служил подобием кабинета, его с трагическими лицами ожидали Любовь Игнатьевна и Виктор с Викторией. Тетя Люба молча переместила по столу письмо на бланке прокуратуры.

Лёша читал, не сразу улавливая, о чем речь. Осмыслить написанное мешало изумление. Та же прокуратура за подписью того же главного лица доводила до сведения заявителей вещи, напрямую противоречащие тому, что утверждалось той же прокуратурой в предыдущей бумаге. Теперь там были убеждены, что «заключение» отдела архитектуры и строительства достоверно отобразило реальное состояние объекта, что городские службы в целях безопасности обязаны произвести отключение газа и что жильцам настоятельно рекомендуется не препятствовать им в этом.

Читая, Алексей невольно подумал о своем – ему вдруг показалось, что не только имеющаяся у него платежка, но, пожалуй, и само на гербовой бумаге свидетельство о собственности ничего не решит окончательно. Всё, оказывается, без особого труда и без каких бы то ни было зазрений совести в одну минуту могут вывернуть наизнанку.

– Да-а… – с безнадегой выдохнул Виктор. – С сильным, говорят, не борись, а с богатым не судись. Вы, теть Люба, как себе знаете, а мы пас. У нас есть Викина комната, тут возьмем деньги и съедем.

Любовь Игнатьевна показала Лёше взглядом на опустившего лицо Виктора. Что-то от школьницы промелькнуло в ее лице. Так укоряют дети предателей.

– А что, – чувствуя необходимость оправдаться, произнес Виктор наступательно. – Красного петуха подпустят – не ровен час, сами с домом сгорим. А в лучшем случае ни с чем останемся.

– Угрожали? – спросил Лёша, припомнив слова стряпчего о людях, которые потом еще и обижаются.

– И угрожать не надо. Вон на Дарвина в точности, как наш, домишко – дотла. А семейство упиралось, вроде нас с вами. Теперь бродит по головешкам.

– Вольному воля, – сказала тетя Люба. – А я так дешево, как им хочется, не отдам. Пойду к прокурору, пусть в глаза мне посмотрит.

Мысль о том, что их обветшалое строение могут поджечь, прежде как-то не посещала Алёшу. А ведь это действительно, – подумал он, – очень просто сделать. Заброшенные старые сараи, оставленные давно переселившимися жильцами, с проходом между дощатыми стенами, похожим на лабиринт… Развести там костерок, в этих закоулках – и среди бела дня никто не хватится, пока не займётся так, что не спасти. А у него, у Лёши, в мастерской одного оборудования, которым он обрастал незаметно… А запасов химии! А сколько всего чужого, принятого в ремонт и на заправку!..

Оставшись после ухода соседей один на один с тревожной неразберихой внутри, Алёша почувствовал, что ему, пожалуй, самое бы время согласиться. И взять, пока дают, то, что дают. Ведь и в самом деле: что стоит тем могущественным людям безнаказанно устроить тут пепелище, тем более что главный правоохранитель области – и тот переметнулся на их сторону?

А потом – ведь кто ОНИ? Их нет. Их как бы не существует. Суетится посредник, который сам по себе никто и звать его никак. Газ отрезают, запугивают тоже не ОНИ. И подожжет халабуду тоже какое-нибудь ничтожество, которое и знать не знает, от чьего имени чиркнет спичкой.

Нет, – подумал Лёша, – теперь, когда он уже собственник, надо только дождаться стряпчего и дать добро. Потянул резину – хватит. Покупка, слава богу, сладилась – пора и честь знать.

Но риелтор, как назло, исчез. То наведывался дважды в неделю, а тут скоро месяц, как от него ни слуху ни духу. Это внезапное его исчезновение, да еще и после ультиматума, предъявленного на повышенных тонах, тревожило Алёшу всё основательнее. Что-то там затевается, что-то они наверняка придумали новенькое…

Когда заглянул Виктор с просьбой помочь по-соседски вынести и погрузить на машину старинный сервант, безотказный Лёша тут же откликнулся и позвал своих. В комнатах наверху, уже пустых и неопрятных, вокруг громоздкой вещи, которая больше века простояла на одном месте и впилась ножками в доски пола, из дюжины неумех обособились, как это водится, трое охочих командовать и затеяли перебранку.

Лёша, не имея привычки вмешиваться в такие споры из-за убеждения, что там сами разберутся, подумал, что вот они и съезжают, Виктор с Викторией. И что это ему, Алёше, еще один звоночек. И как бы не запоздалый. И вдруг в его голове мелькнуло: если квартира продана, то продана кому-то. Переговоры ведет посредник, но покупает-то тот, кто посредника нанял!

– Слушай, Вить, а купил-то кто?

По горячности, с которой спросили, Виктор понял суть заинтересованности и ответил, безнадежно улыбнувшись:

– Некое предприятие «Рассвет». В лице директора Городецкой А.П.

– А какие-то данные о предприятии?

– Данные? В машине у меня договор, пойдем глянем.

Свидетельство о регистрации номер такой-то. Лёша, во избежание ошибки трижды перепроверив цифры и буквы кода, переписал для себя этот номер, а также фамилию директрисы и название предприятия.

В инете ни по фамилии, ни по названию фирмы никаких сведений он не обнаружил. Подумал вдруг, что соответствующим службам получить по номеру свидетельства полный расклад – проще пареной репы. Но сам-то он ведь не служба, а физлицо, ему не дадут. Поспрашивал у ребят в мастерской – нет, ни у кого таких знакомых, которые могли бы оказаться полезными, не нашлось. Сделал несколько звонков. Мимо.

Уже под вечер вспомнился тёзка-пожарный. Пройдоха. И служит в органах. Компетентных или не очень, но все-таки. И лицо в некотором роде заинтересованное.

Тёзка после трудов праведных уже отдыхал дома. Условились, что Лёша подъедет, и они переговорят в машине. Запрыгнув на бордюр вблизи искомого подъезда, Алексей втиснулся между машинами на бывший газон, пущенный местными и залетными под стоянку. Позвонил, сказал, что на месте. И стал поглядывать на освещенные яркой лампой двери под козырьком, чтобы маякнуть, когда пожнадзор выйдет, показать ему, где приткнулся.

Люди возвращались с работы, заходили в дом. Выскочила какая-то девчонка; оживленно общаясь, будто сама с собой, по невидимой связи, перебежала в соседний подъезд. Вышел старик, отступил на пару шагов в сторону, закурил. Некто субтильный, сутуленький и какой-то пришибленный, словно только что получивший подзатыльник, спустился с крыльца и, ступив на проезжую часть, вытянул робкую шею, озираясь. Лёше показалось, что он знает откуда-то этого затравленного человечка. Не вспомнив, однако, где бы они могли встречаться, он перевел ожидающий взгляд на двери. Никто не появлялся, и глаза сами вернулись к неузнанному знакомцу, который искал кого-то, присматриваясь к пасущимся на убитом газоне машинам. «Да это же тёзка!» – будто бы некто посторонний изумленно воскликнул у Лёши в мыслях, и он, распахнув дверцу, поспешно выбрался наружу, сигналя рукой. Тёзка махнул, что видит, засеменил навстречу. Пока он, в клетчатой, тесноватой ему рубашке и домашних трениках, такой не похожий на себя в форме, приближался, Лёша ошеломленно думал, что вот, оказывается, какой он на самом деле, его тёзка! Стоило снять форму и… А если вдобавок отнять у него и службу?..

С трудом узнанный инспектор зябко поежился от вечерней свежести и потер себя по плечам, согреваясь в машине. Просьбу он принял как вполне объяснимую, но согласие посодействовать дал с осторожностью.

– Я понюхаю через знакомых, но только ты меня ни о чем не просил, а я тебе никаких данных не давал. Идет?

Добытые сведения тёзка продиктовал при новой встрече, заставив Алёшу записать их своей рукой. Городецкая Алена Павловна. Юридический адрес предприятия, адрес фактический и два телефона – сотовый и стационарный. Держат магазины ювелирных изделий, выступают заказчиками в строительстве, владеют и сдают в аренду торговые, производственные и офисные площади. Каждый из названных пунктов был подкреплен перечнем адресов.

Теперь, пока могущественные люди, отчаявшись получить Лёшино согласие, не решились на что-то для него непоправимое, надо поскорее возобновить переговоры. К тому же им будет очень полезно узнать, что он знает. Ведь их собственность способна сгореть, если что, ничуть не менее ярко, чем собственность его. Нет, сам он, понятное дело, никогда не отважился бы на поджог. Но это известно только ему, уж никак не Алене Павловне.

Позвонить? Объясняться, не видя человека, не зная, кто он и с какого перепугу набивается на разговор, Лёша не умел и не любил страшно. Нельзя сказать, что очные знакомства подобного рода нравились ему больше. Но если общения не избежать, он всё же предпочтет видеть того, с кем говорит. К тому же обитает Алена Павловна, как оказалось, совсем рядом, буквально в двух кварталах от Лёшиной мастерской.

На первом этаже бывшего НИИ в здании сталинской постройки шел ремонт. Но лестница на второй этаж была уже старательно отмыта, и несколько влажных тряпок, расположенных по восходящей на широких ступенях, настоятельно рекомендовали вытирать ноги. Широкий и длинный коридор, уже переделанный под эрзац-шик евроремонта, оставался по-старому сумрачным и ничего не сообщал о людях, занимавших комнаты справа и слева. Но там явно работали – почти беззвучно и малоподвижно, как того и требуют добросовестные учет, отчетность и деловая переписка.

Лёша наугад заглянул в комнату, где за включенными компьютерами сидели несколько женщин и молоденьких девчушек.

– Не подскажете, как мне найти Алену Павловну? – спросил он у старшей из них по положению, о чем свидетельствовали и стол, за которым она сидела, и место, где он стоял.

– Алену Павловну? – отозвалась она с тревожным удивлением, а все ее подчиненные с одинаковым любопытством повернулись к нему.

– Да, мне нужна Алена Павловна. Предприятие «Рассвет». Директор.

– А по какому вопросу?

– Я владелец помещения, которое ваша фирма намерена приобрести, и хотел бы переговорить.

– Именно с ней? – спросила старшая по комнате как о чем-то почти невозможном.

– С ней. А то посредник, знаете… Как испорченный телефон.

– Но Алену Павловну не так просто застать…

– Да? – озадачился Алёша. – А можно, я оставлю номер своей мобилки? – И попросил: – Пожалуйста!

– Ну… оставляйте, – поразмыслив, уступила старшая. – Я передам. Но не обещаю, что это будет сегодня.

– Спасибо! – улыбнулся Алёша.

Минут через двадцать курлыкнул в кармане телефон.

– Ты разыскивал Алену Павловну? – недовольный мужской голос.