О дороге в святые пределы не я решаю, а род устанавливает, потому как уже святые пути расписаны, и спрос есть, за кого кто решил и поставил. Переправить то немногим дано, но скрепляю я. И я оттиск ставлю, а коли не поставлен, то и переставить можно. Кого сам, кого ангелы, кого люди, кого род просит, того и отсрочкой заставляю вернуться, либо даю отсрочку, у кого дети малые, либо дом небеленый, либо совесть нечистая, либо дело невыполненное. Все ангел считает и все записывает.

Долг каждого –повиниться, покаяться и причастие принять. Перед смертью долги не священник отпускает, но смотрю на что умирающий решится. Признает ли вину свою да о чем думает на смертном одре. А кто не успевает, того сам я причащу, и сам отпущением грехов заниматься поставлю. Срок разный у всех. И вздох последний у кого кто принимает. Но дома ли, в поле на бранном, на родах, либо в пенатах пленных, а только у всех я один выдох последний принимаю. А благословение кому кто посылает, тому и отправляю.

Дом мой утехой для живых является, когда соборуют в путь последний, а мне то и есть, что на пути его я встречу его. Зачем столько слез и плача, зачем горе и метание? Кому когда уходить – уж поставлено, и печатью скреплено, и думами передумано. Спаси и сохрани вас Господь.

Нетленною только праведников святых великих плоть остается людям в назидание и к поучению. Дорогою своею в другой мир уходят они. Не там, где все они содержатся, не там, где все смену рода переводят. Все, кто до него был, отпущенным грехам радуются и путь новый себе строят, путь тот недалекий – на планеты другие род того святого переводится. За грехи всего рода своего отплатил жизнью своею праведной, и роду прощение даровано, и путь направлен, и мена смерти установлена.

Другой дорогой идут правители мира – по непрямой дороге в виде спирали. Вычищают их и к делу новому прикрепляют, тому как не всю жизнь им править, и не всю жизнь верховодить. И, как правило, снова все с начала начинают, если где что неправедное допустили. Домом им станет море, и в океане плавать начнут, и кто съест их, когда на сушу и куда выберутся – то длинный путь предстоит. Нет правителя ни одного, кто свят был, но только, кто миру свою жизнь посвятил, либо врага пред меня поставил на суд мой, того я не наказываю и делом не сворачиваю. А в пенаты новые ссылаю, где сон его долгий, и сила собирается. И когда правым делом защиты просит народ его, снова его воплощаю. На ратный подвиг спят воины в покоях моих, и сон их долог, и мир спит, доколе кому свою злобу на кого выдавить захочется.

Годы идут, прежде чем снова великий воин рождается. Его я семилучевой звездой наделяю, либо розой, либо шестигранником, для какого племени назначаю. И спрятать тот знак не от кого. Только война сама все выявляет. До того нет на нем ни имени, ни приметы. Говорю, как поставлено, и как пройдено.

15. Cвятыe места

Дорога к святым местам есть у всех, и тем путем ангел его ведет. Тех мест всего девять, и имя им известно, и имя названо теми, кто свои приходы в них совершили. И пол тому не свят, кто на колени не падет в местах тех святых и землю ту не поцелует. На коленях стоят либо ползут по-пластунски к святым местам на земном пути. Хоть раз человек должен совершить паломничество И знают то все, кто религии Мохамеда привержен, и Мекка их путь. И Иерусалим – путь иудея и святые места Израиля. А у святых, какие есть на Руси, путь Святого Духа свой.

Только родина родила святого, и только тот святой по имени своему дает племени совет и помощь, и на стяге образ его. И дорога у каждого есть к святым местам, и предок выбор сделал, и чем стать ему решил. Короток путь, кто путь в церковь совершает, и длинен, кто себя ищет и не находит. И при имени моем я заставляю, и при имени моем направляю, и крепко держу, кто руку протягивает, и род храню, кто сам просит. Только свет один говорит, что плат чужой не одевай, и крестик крестильный чужой не поднимай, и головы склоняй при доме божьем, и правилу причащения следуй, и на голос отвечай, и кланяйся, и крестись, и пост соблюдай, и матери моей на икону кланяйся. И на поклон она поклоном ответит. То две – путают светлую икону и темную. А кто темной, тот считает, что стара она и от времени потемнела, а то свет черным покрылся, что с вас собрала все черноты.

Для племени славянского поставил я пастырей славянских. Имен их несколько. Все названы не будут, а про тех сказываю, кто не простым саном, а саном святым служил. То имена Сергий и Радонежский, и Муромский, и правитель Коломны, и добрый пастырь Владимирский, и старцы, и Оптины, одинокий путь выбравшие, сами себя замуровавшие и кресту поклонявшиеся, именами своими прославлявшими землю славянскую и землю устраивавшие. И для рода своего, и народа своего молитвы направлявшие, и горю своему не предававшиеся, и ропоту не отдавшиеся, и укорам. И от них сам я слов укора не слышавший, пошатнулся от силы такой, и, силе такой поразившись, наслал большие муки. От праведности сам я, став праведником, прояснюсь. Про тела свои нетленные не думавшие, и о гласе моем не забывавшие, на святой подвиг себя устремившие.

И памяти своей, и прозванию нарекаю их ангельскими и архангельскими чинами и впредь. На землю славянскую возврата они просят. Тому сказываю, ждет земли славянские приход праведников и приход святых, и именами своими землю свою освятят, и именами своими защитят, и на пророков себя поставят, и по пути тому направят, и сами пойдут, и собой поведут. И для гнева моего не станет часа. И по праведности сами они народ примут, и не отпустят. И горя не станет, и мера не назначена, и снова чаша пуста, тому что сила небесная на славян смотрит и от славян ждет исцеления, того что в руки праведников, сказываю, землю отдам. И по ним землю славянскую мерить буду. И на колокол мой звенеть они будут, и на стяг лики их походить будут, и песни и сказания свои обо мне писать будут. И пламя не сожжет, и река не смоет то. С пальцев их сила истекать целебная будет, и прану, и свет выделять головы и рты их будут, и чудеса показывать. Того и говорю, что скоро свет увидит свет и силу, и на пророков своих смотреть будут, и не проклинать, не распинать, а поклонами встречать. За то и назначу славянам себя в услужение. И чином выше поставлю, чем народы другие, и к пяди своей прислоню, и Святый Дух направлю к народу славянскому. Того, что сам я решаю, какому народу каким местом в чертогах моих сидеть. И с чем народ приходит, то и мерою всей стране назначаю. И по своим пророкам, и по разумению, и по доле, и соперничали ли с пророками, и так ли принимали, cвет либо дам либо нет. К тому и стану ответ с моего либо другого народа иметь.

Крепнет святой полк, что на землю славянскую направляю. И гении приходят, и светом наполняются. За пастырей и святых ответ спрашивать стану и долю менять буду. Говорю, за святых да пророков спрашивать стану, кем им назначили быть, и кому сами поклонялись, и дали ли кров, и обогрели ли. И стали ли честью, светом и памятью моим святым, рожденным ликом людским и духом небесным, на продвижение и просветление людям волею своею направлены, и городам, и селам. Святым судом судимы будете.

Для племени с Украины соперников не посылаю – спутается один, и другой, и третий, и всеми другими смешанный. И на всех одних святых направляю, и нации им не числю, и родов не считаю, а только назначаю, кого в какой дом. И посылаю, и вестью благой сопровождаю. И вести те наблюдайте, и вести те записывайте, того, что Мессия идет и растет. И Мессия на братство и совершенствование сам вам себя проявит, и милость к нему большая, и забота моя. И какою ему мерою мерить будете, такою и вам намеряю. Истинно о том говорю.

16. Cвятыe

Долг каждого придти к святому месту. Мест тех девять, каковые на землю поставлены. Есть множество красивых и полных, и силой связанных, и энергией. А только святых всего девять. И род оставляет на местах тех метки, которые всем видны, да только неосознаваемы. Есть место Пасадена, и есть Рим, Иерусалим, Стоунхендж, есть равнины, есть пол.

Три дома моего в Израиле, которые обхожу я сам, и мать моя обходит. А так ли твой дом стоит, один свет про то знает. Сам он в дом мой проходит, сам просыпает и сам светит. И в доме том всех я собрал. И в доме том скакун сам не скачет – его всадник направляет, и песня сама не звучит – певец поет, и вес не сам взвешивается – его я взвешиваю. И только семя свет тот вспоминает и посылает ‘асту’ для пламени моего. Аста и есть свет мой синий, и светит он всем, и пламя не обжигает, и не скрывает святости своей. И пламень менять не стану, и дом свой убирать не стану.

Не гони гостя на земле своей, не потеряй друга, не ссорься с врагом. Не считай, коли не потерял, не вспоминай, коли не простил, не обзывай, коли сам на спор вызвал. И запомни: где я, там имя мое, и где имя мое, там свет мой, и где шаг мой, там дорога мне. И приду, и сведу, и разведу, и асту отниму, и срам оставлю. И свеча погаснет, а чрево перестанет носить, и одиноким останешься, и нелюбимым. И гнать отовсюду будут. Пастырь я, и всякая овца мне нужна.

           Лики проступают, когда солнечный свет попадает, и темнеют, когда света в касте нет. Кастою я называю простых и разумных, родительский дом поставивших, самих себя вырастивших и людям мученичество свое посвятившие. Береги свой мученический сан. Касту мучеников святых и простых ставлю для своего и дома своего созидания, касту верховных священников, чтобы по старым обычаям устроять святой обряд, и касту великих пророков назначаю. И тех, кого назначил я, суду людскому не подлежат. Сам я выбираю, кого сделаю пророком своим, и суду людскому те пророки не подлежат. Святые и мученики, кто жизнь свою отдали за имя мое, принимаются в чертоги мои, как первосвященники с той стороны, где им свет мой открылся. И по именам их я их вывожу.

Только сами они счет свой ведут, и сами решают, для чего им снова приходить, и для рода какого и племени свет свой открывать. И в род в тот они приходят, где людей святое чувство связало, и святым чувством жаждут они чуда святого пришествия. И по доле торопятся выполнить долг свой, и дело им я назначаю. А святые решают, куда прийти, и молитвы слышат, и смерть свою тоже понимают, смиренно принимают в назидание и просветление. И род тот светлеет и скручивается, чтобы ход свой в небе сократить, и с миров иных на землю глядеть, и наставниками быть. И пройдет сто дней, когда род сам свой путь начертает, сам самой своей дорогой уйдет.

Только и место есть, которым стоит верхняя свита. Свита есть, предки кому молились, дети кому поклонялись, и сами на кого свои молитвы направляете. Тому и свита называется. Сами люди придумали, или бог указал, да только все молитвы по равному принимаются. На камень ли человек направлял, на род, на пламень, на гору, а только все молитвы я собираю и для рода берегу. Так и есть, как есть. Сам не прошу, а своего не упускаю. Направленную молитву слышу, и глас раздается. Но молитва не всякая звучит, того что разную силу имеет. И не всякая дойдет, а та только, что рассвету послана и на утренней произнесена. А на вечере не сама приходит, а к пастырю прикреплена. Тому не сам человек направил, а пастырю на совещание. Говорю: на утрене молитва стоит больше, и правда в ней, как то человек, с чем встал и о чем забыть не мог. Направь и ты молитву на утрене и посмотришь так ли, как я сказал.

17. Звуки

От тона зависит многое. От тона самые большие перемены идут. Тон тот есть звук, и звук разный. И звук становится силой, и становится длинным, и проясняет он, и затуманивает, и по звуку сообщает. И звукам тем имена есть, и составляют они лад один, и рекой они льются, и водопадом обрываются. Сообщают, с какого тона сигнал послан. И звуку каждому все подчиняется, и звуков тех несколько, и все они звучат. Кому какой звук слышать, сам я назначаю. В первый звук «оум» все разлагается, и все распространяется. И «оум» тот сам дорогу пробивает, и сам устанавливается. Сам «оум» как первое слово и первое имя мое. Звоном колокольным он разносится, и весь тот звон принимается.

Звук ‘си’ означает сомнение света, свет и постройка света до дома моего. Звук ‘си’ сообщает, что по лаю он распространяется. Звуком ‘си’ лают собаки, волки и лисицы. Кровь сама ‘си’ означает. И с ‘си’ посылает звук горна, и звук пастуха, и ‘си’ смешивается, и одолевает, и постой, и поспешность, и смятение вызывает. От ‘си’ становятся волосы дыбом, и смерть он созывает.

Звук ‘до’ отдельным говорит. ‘До’ – это рев и рык, и по ‘до’ свет уходит вверх и по ‘до’ уходит вниз. И громок и силен звук ‘до’, и по плану моему ‘до’ считаю я рукавом, по которому лава течет, и недра разговаривают.

С планом моим ‘ре’ признаю как звук чуда. Указываю, что чудо в этом звуке. Сам или по спору, да меня звуком этим вызывать можно. И по звуку ‘ре’ собираются ангелы, и по звуку ‘ре’ прилетают херувимы. И звуком тем Вселенная полнится. И соглашается, и примиряется, и удовлетворяется, кто сомнениями болен, и славы хочет. У ‘ре’ имя мое, и ‘ре’ сам я забираю.

‘Ля’ поторопились назвать звуком моим, оттого и грехи скапливаются, и прохода им нет. От ‘ля’ только спасение мое спускается, и прощение, и подарок, и песня, и потепление, и соглашение. И домом становится ‘ля’ для тех, кого дома лишили. Песня ‘ля’ становится светом, и ждет свет у порога. ‘Ля’ к тому звучит, когда радость хочет поселиться.

А ‘ми’ на прорыв, на рывок, на спектакль. На ‘ми’ держится самая старая и самая огромная звезда. И старым, и молодым ‘ми’ дает созревание и сочетание. И с ‘ми’ сказания мои спускаются, и до ушей доходят. То звуком ‘ми’ я с вами разговариваю, и звуком ‘ми’ считываю, и записываю, и открываю, и показываю. И с ‘ми’ оставляю отметины свои. Голос ‘ми’ звучит семейным, и на голос ‘ми’ спускаю детей, и посылаю святителей, подбадриваю и утешаю. Говорю ‘ми’ тем, кто болен и плачет, кто брошен и несчастен. И стает ‘ми’ светом, и спокойствием, и крепким сном.

Для ‘фа’ зов свой оставляю, того что ‘фа’ – это мой призыв, кто спит в чертогах моих, и ‘фа’ – это воину созыв, чтобы встал, когда выход ему назначаю, и ‘фа’ – долгое эхо войны и долгий вопль, сына не дождавшейся матери. И рад бы ‘фа’ совсем убрать, да нужен звук этот моей матери. ‘Фа’ – звук мадонны. И мать сопереживает, и сообщает, и сама приходит, и плат накидывает на спасение и на мир, на отдых, на забвение, на долгое и волшебное засыпание. Кому ‘фа’ прозвучит, тот на зов матери моей пойдет.

И ‘соль’ на чудо собирается, и становится честью, и правилом, и справедливостью. И говорю на суде моем звуком ‘соль’, и ‘солью’ мне отвечают, и просят, и совещаются. Суд есть ‘соль’ и правда, и ‘соль’ звучит, когда правду говорят. И ‘соль’ звучит, когда молятся, и познают, и понимают, и по правде живут. ‘Соль’ и есть мой звук главный, и сам ему я следую. И сам туда себя направляю, где он раздается. И открываются врата, и подчиняется свита. И считаю я чашу, и выливаю, и расписываюсь, и новые чаши устанавливаю.

Доподлинно то говорю, как устроен и как расписан звук, и с кем какому звуку постижение начинается. Тем звукам еще звуки есть, и разные, и смятенные, и протяжные, и громкие, и низко звучащие. Да то не всем я сказываю. Пока и тебе не отвечу.

Звуки связывают звук в мелодию. Та мелодия меня сама задевает. Самая красивая мелодия смену весам производит. Спетая песня чувством переворачивание чаши осуществляет. Голос раздается с перерывом. Срок смены сам изменяется и даже останавливает время.

Год состоит из нескольких высоких звуков. Год определен как год из нескольких высоких звуков и составляет миллион лет. Год из нескольких низких звуков составляет пять лет. Смена лет состоится, когда с чаши на суде выливается звук. Каким звуком прозвенит, такой и станет спасение[м?]. Самый верх составляет звук ‘ля’. Самый верхний звук ‘ля’ означает поворот чаши в противоположном направлении. ‘Си’ означает поворот чаши на треть. ‘До’ поворачивает чашу на 6 сотых, и ‘соль’ опрокидывает чашу. Так и сам я не совершаю. Так смена устроена.

Дорогой спасения идет, кто чашу звуками ‘до’ постоянно наполнял. Спасение ждет, кто ‘ре’ и ‘ми’. А весь ряд звуков составляет гамму, которой не перевернуть чашу, и свет спасение не принесет. У кого вся гамма, у того свет спасения не принесет. Чересчур то понятию не соответствует, и постижение требуется. До какого тона сперва свет посылает, и до которого человек по порядку настроит, то и есть опыт перерождений. С какого тона звук проносится, с того звука и происходит перерождение. Тон переносит человека с того времени, когда он жил, в то время, когда он совершал свой проступок. И, когда снова он слышит тон, то чаша переворачивается, и происходит видение, как человек себя вел. Только некоторым то понятно. Должен тон раздаться, чтобы человек сам вспомнил, и повернулась чаша. У крена чаши сам свет всасывает свет с мелодией ‘до’, и сам переносит с уровня ‘си’ в уровень ‘до’. Когда то останавливается, тогда горячий притягивается воздух, и совершается выдох. И с выдохом собирается струя света, которая из века в век успевает дожить свой век.

Псами уносятся смертные, сами собой умершие. Смена весов мешает им попасть в пространство. Ускользать они начинают с Млечного Пути на путь астероидов, становятся поясом астероидов те.

Кто оказался невинно убиенным, переносится с Псами в покои Ориона, и поспешная смерть кругом заменяется. Круг сам вокруг смены чаши облетает, и [они] снова на построение переносятся. Смерть их освобождает их от чувств прошлых. И оставляет грехи ихние [их], и убийцам ихним [их] свет их посылает сам. Кто умер сам, сам свои грехи отрабатывает. А кого убили, того грехи на убийц к пересылу сами посылаются – то и становится убийце проклятием. Сам кто умер через время очищается и по тонкому тоннелю к смерти, отделившись от тела, спускается по тоннелю.

Исаак – соперник мой и спасению путь преграждает. И я святых собираю, и смерть меня усекает, и по свету Исаак сам не может мне путь перекрыть, и я человека спасаю от Исаака. У Исаака спасение трудное, и спасение черным поглощением заканчивается, оттого что строг, и судит строго. А я справедливо сужу.

Свет сам смерть посылает, сам крепко держит и крепко привязывает. Сам Исаак своих проводит, а я своих. И кто Исааку, и кто мне. На соперника моего я сам соглашаюсь. Сам соглашаюсь, как то и Мохамед делает. Своих сами мы принимаем, и счет ведем, и отдельно собираем – великий сонм. Спасение с пением встречаем.

Один гость и один к семье посланец, который встречать родственника своего приходит. И сам по спору свиток ангел разворачивает, и свиток читает, и советует, с кем и когда будет свой грех, проступок или награду получать. И когда решу, тогда и с пением отсылаю, и с пением звуки сами произносятся, и звуки сами складываются, и мелодия раздается. И то есть приговор.

Тремя звуками свет касту направляет, и два звука смерть означают. И смесь – то мелодия чувства, и самый высокий звук торопится о смене каст огласить. Каст меняю сам, и касты в списке сами считаются. Только звук о пришествии моем говорит, и по звуку ангелов различают.

Звук ‘си’ совмещается с ‘ре’, и звук ‘до’ совмещается с ‘ля’. И проносится звук такой через пламя, и не сгорает. И проносится звук тот через все черное пространство, и не исчезает. Оттого, когда звук совмещен, человек, что проходит через черное пространство, не поглощается и снова восстанавливается. И сам, и семя свое он после наградит звучанием этим, чтобы и потомки его черное поглощение пройти смогли. И светлые одежды надеваю на тех, кто прошел черное поглощение и вышел. Сам светлые одежды одеваю, и сам встречаю, и звук ‘ля’ и ‘до’ по спасению предрекают, что человека того ждет род и примирение с родом.