2

Антонина проснулась на заре, хотя обыкновенно имела привычку подниматься с постели не раньше завтрака. Частенько она читала, лежа в ночной рубашке поверх застеленного Палашей ложа, реже убегала гулять на луг, о чем, как она гордо думала, никто не догадывался. Порядком застудив ноги утренней росой, она возвращалась, на цыпочках прокрадываясь мимо опочивальни батюшки, как она много лет звала человека, заменившего ей обоих родителей.

Но сегодняшний день представлял щекочущее фантазию исключение, и сон к невесте шел так же туго, как к предполагаемому жениху. Причиной его недосыпа явились отвратительные русские дороги и угрызения совести об оставляемой в угоду карьере женщине. Помехой же ее сладкому сну оказалось волнение, возрастающее с того дня, когда она узнала о существовании Михаила Крисницкого и услышала, весьма смутившись, поведанные ей предположения о скором замужестве, исходящее из уст стародавнего друга семьи Лиговского. Батюшка воспринял эту идею сухо, но, переговорив с глазу на глаз с визитером, сменил холодность на напускное спокойствие и рассудил, что дворянке накануне семнадцатилетия лучшего подарка, чем обеспеченный муж, не найти.

По правде сказать, Тоня догадывалась, что истина, как всегда, притаилась где-то глубже обыкновенных историй со всеми этими помолвками, пирами и несчастливыми браками, но тактично промолчала в тот раз, позволив отцу привести загадочного Крисницкого на смотрины. Воспитанная на почитании старших, она не решилась перечить в открытую, но поняла, тем не менее, что ее не отдадут в руки чужого мужчины против воли. А причина, по которой папа так жаждет, чтобы она обрела статус замужней дамы и не смогла, при всем желании, искалечить себе жизнь… Как он вообще узнал, ведь она старалась держаться со Львом так же, как со всеми. Нет, она больше не будет терзаться и выдумывать то, чего не было и быть не могло, поскольку только она так глупа, что позволяет себе истолковать каждый знак внимания в свою сторону как поощрение!

Она знает, что это невозможно, что никто, кроме нее самой, не воспринимал всерьез такой исход, а все же тянет где-то внутри. Как ранка на руке, содранная котенком – вроде бы царапнуло и отпустило, а заживать никак не желает… И кровоточит, кровоточит. Так почему не попытаться сблизиться с человеком, что приедет сюда?

Интересно все-таки, каков он… На своем недолгом веку Тоня видела не слишком много мужчин, но все представители противоположного и оттого весьма привлекательного пола составляли в ее глазах достойное целое. Так что ни одной мысли, что Михаил негодяй или существо… посредственной наружности она не допускала. Отпетых негодяев она созерцала лишь на страницах книг и не слишком верила, что возможно встретить таких мерзавцев, прогуливаясь по улицам столицы или, еще того невероятнее, здесь, дома. А было бы здорово.

Она самостоятельно оделась (привязав тесемки корсета к ручке двери, можно творить чудеса, но пока он ей не понадобится) и выскользнула в сад. Только вязкая природа родного дома способна была остудить разбушевавшийся мир, начинающий трескаться под угрозой вторжения и захвата его чувств и помыслов. Чем меньше времени оставалось до приезда гостя, тем больше волновалась Тоня, пытаясь делать вид перед собой, что происходящее мало ее затрагивает.

Невесомые облака, изрядно подогретые обитающим еще где-то внизу светилом, спокойной хаотичной чередой тянулись не по небу, а под ним так, что Тоне казалось, подними она руку, сможет оторвать ватный кусок облака. Через осколки зарождающихся туч прорывались лучи восходящего светила, как в сугробы окунаясь в сгустки белого пара. «Должно быть, гроза грядет», – решила юная селянка, поглаживая распускающийся пион. От него шел пронзительный терпкий аромат, и это успокоило смятенный дух девушки. Матово-алый солнечный диск застрял в облаках и не спешил выбираться оттуда. Растушеванные тонкой кистью облака заставляли Тоню терять уверенность, где кончается светлое небо и начинается невесомый шелк пара. Изнутри, из-под облаков, поверхность горизонта светилась ярко и чарующе, и только рваными клочками пробивалось наружу. Становилось холодно почти босой с полуобнаженными плечами стоять на не разогретой еще траве, влажной от изумрудов весны, разбросанных на травинках беспорядочной мерцающей чередой маленьких капель воды.

Тоня старалась ступать тише, чтобы не потревожить влажный сон цветов в утреннем тумане. К ноге прилип лепесток, влажный и холодный, а в туфлю запрыгнул неугомонный кузнечик. Пришлось повозиться, извлекая его оттуда. Потоки воздуха, как теплые волны, сквозили меж ее пальцев. Протяжно и сахарно вздыхал человек, отдаваясь совершенству мироздания. Не о людях речь, только не о них. О том, что нам неподвластно, что мы не можем испоганить. Уже в настроении природы есть что-то магическое, завораживающее. Сердце замирает, а ты невольно ждешь ее воли и понимаешь, что покоришься. Даже будь гроза, ураган… она имеет право. В прозрачной полумгле родного сада отходили назад, переставали существовать незатейливые Тонины горести. Ее небрежные робко сшитые мечты обретали в такие моменты неподдельную реалистичность, и Тоня не верила, что что-то может пойти не так, как представляется.

Тоня вздохнула и медленно двинулась к крыльцу. По пути ей встретились бодрствующие уже крестьяне, разбредающиеся кто куда по извечным обязанностям. Кто-то тащил на барскую кухню неощипанную и не придушенную еще толком курицу, кто-то нес ведра с водой, иные, неаккуратно подпоясанные и лохматые, пустились в путь на поле, где с утра до ночи обязаны были трудиться на пользу хозяев. Но ни к Денису Сергеевичу, ни к молодой барышне они не испытывали ни малейшей неприязни. Собственно, все неодобрение их простодушных сердец обращалось лишь на управляющих. Непротивление же хозяевам являлось разумеющимся. Антонина приветствовала каждого проходящего мимо и с необъяснимой грустью оборачивалась им вслед. Ей казалось, что они свободны, а она вечно обязана будет подчиняться навязанным правилам морали, этикета и просто мнения окружающих, которое страшило ее, но переступить которое она не была в силах. Сама мысль о том, чтобы что-то сделать не так и пойти наперекор воле всех людей, мнением которых дорожила и которых безмерно уважала за силу воли и ум, наполняла ее тревогой. Хотя в тот момент она испытывала лишь сладкое покалывание внутри, знаменующее ожидание чего-то приятного.

3

– Ну что ж, батенька, отдохнули с дорожки? – игриво начал Денис Сергеевич, увидев в дверях столовой растрепанного Крисницкого.

Тот кивнул и, пожевав губы, плюхнулся рядом с хозяином дома. Несмотря на то, что со времени высадки прошло два часа, и никто толком не сумел отдохнуть, оба находились в неизмеримо лучшем расположении духа, чем расстались, поэтому не прочь оказались поболтать. Кроме того, Крисницкий жаждал утолить разыгравшийся аппетит, и, конечно, увидеть во всей красе цель своего путешествия, поскольку надеялся, что восторженный рассказ Федотова о талантах и, особенно, прелестях любезной Антонины Николаевны не был слишком беспардонной выдумкой.

– А что, – позволил себе проявить учтивость Михаил, хватая первый кусок хлеба, от которого шло благодатное тепло, и с наслаждением дегустируя его, – тяжело вам имением управлять?

У Федотова вновь мелькнула мысль, что Крисницкий позволяет себе много вольностей в манерах, хотя, конечно, чего ждать от разночинца, неизвестно каким путем заработавшего состояние. Бесспорно, столичное общество проявляет небывалую лояльность, принимая в свои отточенные ряды подобного типа… Но он быстро вспомнил, что гость, по всей видимости, скоро станет не чужим ему человеком, поэтому поправил ход своих рассуждений и погрузился в присущую ему слезливую меланхолию.

– Тяжеловато, Михаил Семенович, – допустил типичную помещичью ошибку в глазах далеких от земледелия господ Федотов.

Он начал жаловаться на судьбину и докладывать собеседнику, больше занятому съестными припасами, но охотно кивающему в знак сочувствия и довольному втихаря, что не приходится отвечать, о многочисленных своих тяготах. В разгар беседы, когда разгоряченный Денис Сергеевич дошел до поношения соседей и их обращения с крепостными, в двери показалась и сразу же замерла Тоня, с удивлением наблюдая за опекуном.

– Ох, а вот и Тонечка. Не думал, пташка моя, что проснешься так рано, – с широкой улыбкой встретил воспитанницу Федотов. Подойдя к ней, он взял за руку обомлевшую, но силящуюся казаться радушной девушку, и легонько подтолкнул другой ладонью.

Крисницкий вскочил с места, и, досадуя, что лакей его храпит где-то между этажами, поклонился. Вот, пожалуйста, из-за этого пьяницы (когда он успел, только приехали!) он вынужден знакомиться с дамой не в самом благопристойном виде. Ну, это ничего, он привык брать не внешним видом. Хотя это тоже важно…

Хорошенько осмотрев нареченную, он мог вздохнуть с облегчением и войти в свою обычную колею отношения к молоденьким дебютанткам – непринужденности и легкого покровительства. Конечно, девица недурна, только слишком скованна и глядит так, словно гадает, не превратится ли он в зверя лесного. Поймав взгляд, который она так настойчиво прятала, он широко улыбнулся, пряча в уголках рта легкий подтекст, оставив, он надеялся на это, ее недоумевать. Михаил ни секунды не думал, как надлежит ему вести себя с этой девушкой и теперь действовал интуитивно, угадывая порывы окружающих.

Кроме того, что у Антонины тяжелая мягкая коса цвета кофе, чуть тронутого молоком, и круглое личико, венчаемое заостренным подбородком, в первую встречу он не запомнил ничего, предавшись отвлеченной философской болтовне, благо публика попалась благодарная. Как это часто бывает, образ человека сформировался позднее. Сейчас же, пропади он на несколько месяцев, вспоминал бы совсем другие черты, за неимением подтверждений дорисованных воображением.

Зато Тоня, оправившись от первичной скованности, появляющейся у нее со всеми людьми в гораздо менее волнительных ситуациях, поскольку не каждый день их усадьбу жаловали новые лица, как следует рассмотрела гостя и составила его мысленный и чувственный портрет, почти ничего не угадав, но находясь в приятном сознании завершенного дела и тихонько комкая салфетку.

Михаил Семенович оказался, что ее приятно удивило, весьма высоким молодым господином, непринужденным, но и вовсе не развязным, как считал батюшка. Волосы не коричневые, но и не темно-русые, меняющие свою окраску в зависимости от освещения… Дать точное определение их цвету Тоня, как ни старалась, не могла, хотя это было ее любимой забавой. Мягкий тембр, плавные движения, ничего чрезмерного, вульгарного в речи, хоть она не походила на манеру изъяснения закаленных аристократов; но при этом едва скрываемое безразличие к тому, какое мнение он производит на окружающих. И еще что-то, что или задело ее, или заставило задуматься – почти прозрачный свет глубоких, словно неудовлетворенных действительностью глаз. Несколько отстраненный, что казалось странным при подобной общительности и чуть ли не страдальческий… Впрочем, ей могло показаться, хотя Антонина и верила в первые впечатления, которым суждено было поменяться еще не раз.

Тоня фантазировала, а Мишель и думать забыл о ней, предавшись после трапезы осматриванию парка и расспросам, бывает ли в здешних местах охота.

4

Прошло несколько дней. Михаил понимал, что время не терпит, и ему давно уже надо отбывать в столицу, иначе управляющие такого наворотят на фабриках, что расхлебывать повальное воровство и лень рабочих придется не один месяц. Но Тоня оказалась упрямее, чем он ожидал, и не намеревалась, несмотря на свою зажатость, капитулировать. Он изначально предполагал несколько иной исход – с чувством исполненного долга и не совсем чистой совести уехать, оставив невесту в счастливом предвкушении события, которое не только перевернет ее жизнь, но и, вполне возможно, явится началом конца счастью. Но кто в душистые майские дни 1860 года мог подумать о таких крайностях?

Совместное время они проводили в просторной комнате, в углу которой, как приклеенная, сидела Надежда Алексеевна – компаньонка, почти даже гувернантка Антонины. Федотов, прикрываясь делами, оставлял детей вместе, дабы «дать им возможность разузнать друг друга». Тоня каждую минуту пыталась проводить с Крисницким, выпытывала его пристрастия и узнавала вкусы, смущенно покусывая губы, если они в чем-то не соответствовали ее собственным.

Надежда Алексеевна была высохшей старой девой лет сорока пяти. Чтобы спасти ее отца от бесчестья, ее жених – офицер взял его вину на себя и в наказание был сослан на Кавказ, где быстро нашел вечный покой. Надежда страшно рассорилась с родными, и в твердой уверенности, что никогда больше не захочет их видеть, раз они согласились ради своего благополучия пожертвовать ее счастьем, пошла в чужой дом воспитывать детей. Ни словом не обмолвилась она о том, что скучает по родне. Целыми днями, если Тоня предпочитала проводить время с кем-нибудь другим, она сидела не шелохнувшись, не обращая внимания ни на кого и заняв руки шитьем.

– Какую силу духа надо иметь, чтобы решиться на такое, – доверительно сообщила Крисницкому Тоня, когда заметила его заинтересованный взгляд, направленный на Надежду.

– А вы бы смогли так? Ради мести и удовлетворения гордости отказаться от того немногого, что в мире доставляет радость? – спросил Михаил чуть насмешливо, со снисходительностью, которую не мог искоренить в себе по отношению к молодым девицам. Он не мог отказать себе в удовольствии поддеть ее даже если признавал, что ее слова не лишены рассудка.

– Она не мстила и не удовлетворяла гордость… Ей просто было противно и далее жить с ними, забыв о том, что стряслось. И почему вы назвали семью «тем немногим, что доставляет радость»? Думаю, так бывает, но не в ее случае…

Тоня сморщила носик, а Крисницкий одобрительно улыбнулся.

– Вы жаждете, чтобы я был точной копией вас или мифическим идеалом, который, кажется, выдумывает себе каждая мало-мальски мечтательная девушка? – спросил он на третий день после приезда, уже освоившись в усадьбе и нежась в безделии. – Хотя это скорее мило, нежели смешно.

Антонина терпеливо ждала, параллельно улыбаясь, когда Крисницкий вставит нитку в иголку и даст ей возможность окончить вышивание. Крисницкий сам вызвался на это доблестное дело, а теперь корчился перед тоненьким куском металла, щурясь, дуясь и расхотев на время подтрунивать.

– Нет, не совсем так, – в приятном смятении, поскольку речь наконец-то зашла непосредственно о ней, поспешила заверить Тоня, отстранившись на время от напряженного разглядывания пялец. Она старалась уловить, какие именно штрихи нуждаются в исправлении. – Я просто стараюсь разобраться в ваших порывах, поскольку весь ваш облик нашептывает мне что-то…

– Нашептывает? – Михаил постарался не улыбнуться, что не слишком удачно у него вышло.