Тут уж Галка не выдерживает и вопит во весь голос:

– Работай давай. Тупняк на тебя сегодня напал скоротечный. Прямо беда одна с тобой разговаривать. Ты что, не знаешь: модно сейчас в церковь ходить. Понимаешь, модно?! Все ходят, со свечками там стоят, а мы, что, лысые?! Или свечку боишься не удержать?!

Маринка громко хмыкает, Томка укоризненно на нее смотрит, а Аленка в азарте лупит по клавиатуре, забыв о нас на какое-то время.

– Хорошо, хорошо, – успокаиваю я Галину. – Надо, так пойдем… Но потом. После работы. А сейчас иди, тоже работай, как все. А то шеф зайдет, выговор получим… Все трудятся, а мы посиделки устроили…

Галина молча уходит, унося за собой стул.

Я вздыхаю ( в церковь так в церковь), отворачиваюсь от подружки (Ну, сколько можно её нервировать?!) и пытаюсь работать. Ничего. Втягиваюсь. И даже на время забываю обо всем.

На полпути к нашему дому и в самом деле есть какой-то храм Божий. Не посреди дороги, разумеется. Чуть в сторонке. И я об этом, конечно, знаю.

Он довольно хорошо виден, а по церковным праздникам и слышен, но до сегодняшнего дня нам и в голову не приходило свернуть к нему, а тем более – зайти внутрь. Не то, чтоб мы совсем безбожницы. Нет. Что-то такое в душе теплится, но до сегодняшнего дня мы были твёрдо уверены, что между Богом и человеком не должно быть посредников. Бог у тебя в душе либо есть, либо его нет. И никакой батюшка тут не поможет.

Я даже иногда разговариваю с Господом, когда меня никто не видит и не слышит, о делах наших земных и не всегда праведных, но никогда не думала о попах, как о помощниках, а о церкви, как о необходимом здании. Да и молитв никаких не знаю, а с Богом говорю, как с подружкой: легко, доверительно, обыденно. И когда вздумаю.

И вот сегодня мы решили зайти в церковь.

Рабочий день закончился в пять часов вечера. Как и всегда. Но мы не спешим. Церкви так рано вряд ли закрывают.

Мы не очень ясно понимаем, зачем, но уже чувствуем, что идти нужно. Самовнушение – сильная вещь.

Я ещё по инерции пытаюсь сопротивляться и в десятый раз произношу без всякой надежды:

– Галь, а может не надо?!

Я так ей надоела, что она не выдерживает, останавливается прямо посреди дороги, смотрит на меня в упор и спрашивает:

– Ты как сегодня спала?

Я радостно выпаливаю:

– Как убитая!

– Во-о-от, – протягивает Галка, поднимая вверх указательный палец. – В том-то и дело, что как убитая. А может, пока ты спала, в тебя какой-нибудь дух зловредный вселился или инопланетянин, или ещё какая зараза. Вон, как в кино показывают…

– Спасибо. Успокоила, – всерьёз обижаюсь я. Хорошо, что людей на улице практически нет. Я имею ввиду – поблизости. – Мало на меня свалилось, так ты ещё заразу какую-то приплела. Про духов с инопланетянами лучше промолчу. Подруга называется. Так и рада накликать какую-нибудь дрянь… вдруг кто явится по мою душу… А фильмы такие дурацкие я не смотрю…

– Да я это так, к слову, – стала оправдываться Галка, виновато глядя на меня. Она ведь знает, что я не люблю фантастику. – Просто думаю вслух. Ты ж в обморок упала, ты током бьешься… Есть же причина всему этому… Вот и волнуюсь я за тебя…

– Хорошо ж ты обо мне думаешь, подружка! – не могла я успокоиться, до глубины души задетая ее словами о заразе. – Как зараза какая, так, по-твоему, и я тут как тут. Прямо сосуд подходящий для заразы, а не человек!

– Ну что ты к словам придираешься? – на Галку жалко было смотреть, но я никак не могла остановиться: слова так и вылетали из моего рта, как пули из ствола работающего пулемета.

– А нечего всякую заразу ко мне приплетать. Да ещё инопланетян каких-то. Где ты их видела, инопланетян этих?! В своих фильмах дурацких?! Так там одно враньё! Сказочки для безмозглых!… Плетёшь абы что! Страхи всякие придумываешь, когда и без тебя тошно. Ещё в церковь с тобой иди! Да кто тебя туда пустит, богохульницу?!

– Я на улице постою, – обиженно бухтит Галка, и я умолкаю. Чего меня понесло в самом-то деле?! Ну, чисто бешеная. И подругу зря обидела…

Заходить внутрь одной как-то страшновато. Я хоть и люблю иногда послушать колокольный звон с приличного расстояния, но этим моё общение с храмом Божьим до сегодняшнего дня и исчерпывалось.

– Ладно, Галь, извини. Нервы это…

– Да я понимаю, – бормочет Галина в ответ. – И ты меня прости… тоже нервничаю…

И мы идем дальше. Благо, осталось –то с десяток – другой шагов до входа.

Притихшие, мы потоптались немного на крыльце, потом вдохнули, как перед прыжком в воду, и дружно шагнули вперёд. Хорошо, что двери оказались широкими, и мы хоть и боком, но одновременно протолкнулись внутрь, а то ведь могли и застрять. Вот была бы потеха.

В церкви тихо, немного сумрачно, но совсем не страшно. Она поразила нас не столько богатым убранством и множеством свечей перед иконами, сколько какой-то благостной тишиной.

Людей мало. Практически никого. Никто не обращает на нас никакого внимания. Одна женщина стоит перед иконой недалеко от входа, другая истово молится и кладёт поклоны в глубине зала, а на скамейке у самой двери сидит древняя старушка и смотрит куда-то в глубь себя.

Оглядываясь по сторонам, мы медленно продвигаемся вперёд до тех пор, пока я не упираюсь в какую-то конторку. Я не помню, как она называется, но вспоминаю, что это главное место в церкви и дальше, кажется, идти нельзя.

Галка шепчет:

– Ты тут постой подольше. Говорят, тут можно вопрос задать и ответ получить.

– Знать бы ещё, что спрашивать, – задушенно шепчу я в ответ и с надеждой смотрю на подругу.

Я и в самом деле растеряна. Столько впечатлений сразу! Галке тоже не по себе, и она, заикаясь на каждом слове, выдавливает:

– Ну не знаю… Надо же как-то узнать, что с тобой происходит… Тебе ж виднее…

– Что мне делать-то?! – в отчаянии выпаливаю я и вдруг чувствую, как что-то резко толкает мою левую руку. Точно в центр ладони.

От неожиданности и страха я закрываю глаза… И вдруг слышу…

– Пошли отсюда, – в панике шепчет Галка и чуть не бегом бросается к выходу. Без меня!

Я судорожно открываю глаза, мотаю головой, чтобы окончательно прийти в себя, и, всё ещё ничего не понимая, тороплюсь за ней. Нас провожают взглядами. Кто-то негромко произносит:

– С непокрытой головой… не по-божески…

Я догоняю подругу уже на улице.

– Ну, ты даёшь?! – возмущаюсь я во весь голос. Мне даже как-то наплевать, слышит ли меня кто-нибудь ещё. – То пошли сюда, то пошли отсюда… Какая муха тебя укусила?! С тобой не выздоровеешь, а ещё сильнее заболеешь, или инфаркт схватишь. Или нервный срыв заработаешь! Носишься- то как… Господи! Будто по тебе стреляют…

Некоторое время Галка со страхом смотрит на меня и молчит. Я ещё не понимаю, почему со страхом, и не успеваю об этом спросить, потому что Галкино любопытство пересиливает её страх и опережает моё непонимание. Она заговаривает первой.

– А как ты на ногах устояла? – спрашивает она, наконец, переставая по-дурацки хлопать ресницами и пялиться на меня, как на душевнобольную, а я искренне удивляюсь:

– А с чего бы мне падать?

– А ты, что, ничего не почувствовала? – наступила её очередь удивляться.

– Ну почему? Меня как будто что-то резко в левую ладонь ударило. Неожиданно. И толчок такой сильный. Будто со всего размаха. Я испугалась и непроизвольно глаза закрыла.

– А дальше? – подруга не сводит с меня глаз.

– Всё, – честно отвечаю я.

– Нет, не всё! – в запальчивости выкрикивает Галка. – Твоё туловище резко отклонилось назад и под таким ужасным углом, что ты неминуемо должна была упасть! А ты не упала! И у тебя даже нигде ничего не согнулось, как будто ты изо льда или из цельного куска дерева! А потом – раз! – и вернулась в исходное положение! Тут уж и я глаза от страха закрыла!

– Ну а потом просто сбежала, – уже тише добавляет подружка. – Просто голову потеряла…

Некоторое время мы пялимся друг на друга без единой разумной мысли в голове. Я в недоумении. Ничего не помню из того, что Галка сказала. Никаких таких отклонений. Потом Галка начинает коситься на мою левую руку. Я сдаюсь. Мы рассматриваем обе мои ладони до рези в глазах. Без толку. Ладони как ладони. Обычные. Человеческие. Какие и были. В общем, мои ладони. Родные. Привычные. Без всяких видимых изменений.

Дотронуться до моей ладошки Галка всё-таки не решается, а я и не предлагаю. Не дай Бог шарахнет опять током, и заорёт она на всю улицу, а на нас и так уже прохожие поглядывают. Тут и до психушки недалеко.

Так ничего и не поняв, мы медленно передвигаемся в сторону дома.

– Галь, – спрашиваю я, вспомнив голос в церкви, – нам вслед что-то про непокрытую голову сказали. Ты не в курсе: платок обязательно надевать, когда внутрь церкви заходишь?

– Точно! – Галина хлопает себя по лбу. – И как я забыла?!

– Ладно, – решает она. – В другой раз наденем.

– Не будет другого раза, – решительно отвечаю я. – С меня и этого хватит.

У моего подъезда расходимся. Не хочется даже разговаривать. Галка в недоумении от всего увиденного, а я в растерянности от всего пережитого. Такое чувство, что я провалилась в другое измерение и нахожусь одновременно и там, и тут. Голова кругом.

В задумчивости поднимаюсь я по лестнице и вдруг слышу:

– Нин, постой! Подожди минуточку!

Я оборачиваюсь и вижу Розу, соседку с первого этажа. Она на десять лет старше меня, но это не мешает нам дружески общаться, периодически забегать друг к другу в гости и не только по делу, но и просто так: поболтать, попить чайку с чем-нибудь вкусненьким. Мы обе сластены.

Роза очень трепетно относится к собственному внешнему виду, поэтому даже под угрозой казни её невозможно вытащить из дому без макияжа и без приличного прикида. Сейчас она стоит передо мной в домашних шлёпках и халате, и я понимаю, что что-то стряслось. Что-то из ряда вон выходящее. Я настораживаюсь. Приключений мне и своих хватает.

– Что случилось? – спрашиваю я и невольно начинаю волноваться. Неужели напасти валятся не на одну меня?! Может, в природе катаклизм какой приключился, а я не заметила, и вот сейчас всё разъяснится?!

– Зайди на минутку, – настойчиво зовёт меня Роза. – Ой, у меня такое!..

И я бегу вниз.

Роза втаскивает меня в квартиру, и я привычно вздыхаю. Кругом стерильная чистота. Я тоже не на помойке живу, но мои старания на ниве домашнего хозяйства ни разу не дали такого результата. Может, потому от меня и муж сбежал?!

Странно, у Розы и муж, и сын в наличии, и даже кошка есть, а в квартире – как в операционной. Не дышат они здесь, что ли?!

От этих рассуждений меня отвлекает голос соседки. Половины я не слышала, но концовку уловить успела:

– Сколько раз говорила, что футбол до добра не доведёт. Так разве ж он послушает?! Вчера упал, сегодня ударили, и так каждый день! А с коленкой-то что теперь делать, если и хирург ничего вразумительного не говорит. Жидкость, сказал, будем пока шприцем откачивать, а там поглядим. А что поглядим?! Вот беда-то, Господи!

– Павел-то дома? – поинтересовалась я, выплывая из своих мечтаний о стерильности в моей берлоге. – У него нога болит?

– Ну а у кого?! – удивилась Роза. – Я ж тебе уже полчаса… Может, ты бабку какую знаешь?!

– Ладно, ладно, – остановила я её причитания. – Зови парня.

– Пашка, иди сюда! Тётя Нина пришла!

Я рассмеялась. С Павлом у нас немного больше десяти лет разницы. И зовёт он меня по имени. Ну какая я ему тётя?!

– Да слышу я, – выходит из своей комнаты Павел. – Ты ж на все пять этажей причитаешь.

– Привет, Нин, – кивает он мне, а Роза вскипает:

– Сколько раз говорить – нашёл ровесницу!

– Успокойся! – это уже я вступаю в разговор. – Всё нормально.

– Ногу покажи, – командую я парню. Он начинает закатывать брючину, а Роза бежит в кухню за табуреткой.

– Лезь, – командует она сыну. – Не по полу ж ползать, чтоб твою ногу разглядеть.

Павел громко, театрально вздыхает, возводит очи долу, но послушно становится на табурет, и я вижу висящий под коленом довольно большой мешок с жидкостью.

– Ужас! – причитает Роза плачущим голосом, и я с ней соглашаюсь:

– Кошмар, а не зрелище!

Я ещё ничего сообразить не успела, как мои руки самостоятельно вдруг охватили колено с двух сторон и замерли, не касаясь кожи, друг против друга. Я почувствовала, что происходит что-то необычное: мои руки зажили самостоятельной жизнью. И эту пульсирующую жизнь я прекрасно ощущала!

Время замерло. Я словно впала в транс, в котором пробыла, как потом оказалось, целых двадцать минут. Жар волнами выходил из одной руки и словно гасился другой.

Наконец, я очнулась. Роза молча стояла рядом и смотрела на меня во все глаза, у неё даже рот непроизвольно открылся; Павел всё так же терпеливо высился на табурете и тоже с любопытством наблюдал за мной и моими манипуляциями.

– Слезай, – устало махнула я парню. – И успокойся, всё пройдёт, и следа не останется.

Я почувствовала нестерпимое желание вымыть руки. Кожа чесалась до самого локтя, и я поняла, что до своей квартиры не дотерплю. Да и не надо. Мыть руки нужно срочно.

– Роза, мне бы руки вымыть… – я не успела договорить, как соседка сорвалась с места.

– Сюда, – она распахнула дверь в ванную и пустила воду. – Я как чувствовала, что ты поможешь. Всё в окно глядела. Когда это ты научилась? И где? Чего-то я ничего не слышала?

Я вытерла руки о стерильно чистое полотенце, которое протянула мне Роза:

– Устала я. Пойду. В другой раз поболтаем.

– Ага, ага, – как-то подобострастно закивала Роза и побежала открывать дверь. – Бледная ты очень. Прилечь, наверное, надо тебе, отдохнуть, – она даже до квартиры меня проводила и при этом не сводила с меня преданного взгляда. Мне даже как-то неловко стало. Но сил разговаривать у меня не было никаких. Я едва ноги переставляла от усталости.

И опять на меня навалился сумасшедший голод. Я ела всё подряд. Всё, что обнаружила в холодильнике и на столе. Сначала жареную рыбу и кусок селёдки сверху. Потом взялась за тушёную капусту с сосиской, а сверху загрузила варёное яйцо. И банку тушёнки, хранившуюся у меня сто лет на всякий пожарный, зачем-то открыла. Потом мне захотелось кефира с печеньем, и я умяла почти пол-литра этого напитка и слопала полвазочки сдобного, жирного печенья с изюмом. Потом я пришла в ужас от происходящего и буквально изо рта вытащила кусок сыра.