Утром последнего воскресенья недели, отведенной мною на отдых, я решила еще раз пролистать все тот же журнальчик «Досуг». Мало ли какие еще досуги, кроме походов, бывают… Театральные, выставочные и концертные залы я отмела сразу по известной вам причине. Без интереса были пролистаны и репертуары кинотеатров, потому что в данных культурных учреждениях темно и нет антрактов. Для шопинга и ресторанов у меня явно было маловато денег: в навороченном ресторане не просидишь весь вечер со стаканом минеральной воды, будь у тебя хоть три разреза на юбке. Оставался раздел «Ночной Петербург». Развлечения там наверняка тоже недешевы, но посмотреть, как Питер развлекается по ночам, было интересно.

Сразу скажу, что простому инженеру с керамического завода, который к тому же изучал в институте немецкий, ни за что не разобраться в условных названиях и англоязычной терминологии. Вот, например, «Money Honey» предлагает Phantoms (рокабилли) и Red Hot (нео-рокабилли), а «Fish Fabrique» и того хуже – какой-то трибал-трип в 22.00. Возможно, это все очень интересно, поучительно и собирает много мужчин, но с неизвестным рокабилли можно запросто проколоться, как с тем же походом в «Капитолово – дер. Сярьги – ст. Токсово». Я побыстрее перевернула пару страничек и оказалась среди суперэротических программ, экстрим-эротик-шоу в сопровождении экспериментального эйсид-джаза «Сотрясение планеты». Из всего многообразия предложенного я выбрала простенький клубик «Рай», где по четвергам был «Женский день» с бесплатным входом.

Все воскресенье в предвкушении «Рая» я просидела у телевизора, смотря все подряд. Начала с передачи «Неожиданное рядом», которая учит население нашей страны самостоятельно утилизировать отходы в виде пластиковых бутылок, чтобы государство этим не заморачивалось. Вернее, даже не утилизировать, а находить бутылкам новое и действительно самое неожиданное применение. Ну, о всяких там цветочках, вазочках, совках для насыпания крупы и детских игрушках в это воскресенье ведущие уже не говорили. Приелось. На сей раз они рекомендовали из зеленой литровой бутылки из-под лимонада «Яблоневый сад» сделать держатель-сушилку для зонта. Вот если бы вы не смотрели эту передачу, то никогда в жизни до такого не додумались бы. Все-таки передача оправдывает название, а ее сотрудники не зря едят свой нелегкий телевизионный хлеб. Так вот, представьте: если бутылку разрезать наискосок на две неравные части, то длинная часть с горлышком и навинчивающейся на него пробкой и будет главной частью держателя-сушилки. Неглавной – будет кольцо, отрезанное от донной части бутылки. Это кольцо гвоздем (!) прибивается к стене вашей прихожей, где вы как раз любите сушить свои мокрые после дождя зонты. Чуть пониже другим гвоздем (!) прибивается главная часть вашего оригинального изделия с отвинчивающейся крышкой. Ну?! Теперь вы все поняли? Конечно! Зонт через верхнее кольцо, которое является держателем, вставляется в нижнюю часть, которая, собственно говоря, и является сушилкой, и там сушится. Вода с него естественным образом стекает в узкую горловину, а вовсе не на ваш пол, который потом пришлось бы вытирать тряпкой (на что особенно обращали внимание ведущие передачи). Когда высушенный зонт будет вынут, легким движением руки крышка отвинчивается, и вода, натекшая с зонта, сама собой, без всякого усилия с вашей стороны, стечет в майонезную баночку, которую на этот случай всегда надо держать под рукой.

Потрясающая идея! Никакой капиталист никогда не догадался бы! Где им! Они, в смысле капиталисты, бутылку выбросили бы, а потом корячились, придумывая для сушки зонтов какую-нибудь штуку с кондиционером, чтобы сложенный мокрый зонт случайно не протух. А нам что? Подумаешь, чуть подтухнет… Выйдешь с ним снова в непогоду, и всю тухлость как рукой снимет!

Я еще много чего полезного для себя вынесла в этот телевизионный день. Уже перед сном на канале «Мир вашего дома» я узнала следующее: чтобы снять с банки не желающую сниматься полиэтиленовую крышку, нужно на нее сверху поставить горячий чайник. Представляете, до чего просто! С сознанием, что с очень большим толком провела у телевизора день, я легла в постель, но уснуть не могла долго. Все-таки до чего наш народ горазд на выдумки! Приятно и даже немного завидно. Мне очень хотелось самой придумать какое-нибудь нетрадиционное использование пластиковой бутылки. И я придумала: берешь бутылку, прокалываешь ее сужающееся горлышко иголкой в несколько рядов, и у тебя готов опрыскиватель для домашних цветов, которые это любят. Думаю, лишним будет предупреждение, что завинченную крышку в момент опрыскивания отвинчивать не стоит.

В понедельник, неминуемо последовавший за прошедшей неделей, полной горьких разочарований и небольшой надежды на «Рай» в следующий четверг, с трудом разомкнув продолжающие слипаться веки, я мысленно прикинула имеющуюся в моем распоряжении наличность. Навскидку получалось, что ее должно остаться мало.

Я резво вскочила с постели и вытрясла из кошелька на стол все, что там было, потом еще немного поскребла по сусекам, то есть по карманам, в косметичке и за отпоровшейся подкладкой сумки. И все равно всей наличности оказалось такое ничтожное количество, что стало ясно: до четвергового «Рая» мне не дожить, а потому надо срочно прекратить заниматься досугом и возвратиться к трудам, ежедневным и праведным. Решила, что стоит еще разик наведаться на муниципальную биржу, а потом сходить в частное бюро занятости населения под странным названием «Садко». Возможно, у них имеются вакансии прямо на самом дне морском. Стоит проверить.

До биржи я не дошла, не говоря уже о морском дне. По пути мне попался салон сотовой связи, которому, судя по объявлению на дверях, срочно требовались продавцы телефонов. А что? Я давно мечтала иметь сотовый телефон. Может, салон своим сотрудникам продает их со скидкой или выдает в качестве премиальных? Не раздумывая ни минуты, я вошла в застекленные двери. Весь салон тоже был застеклен или, скорее всего, оправлен в пластик. Телефонные трубки, укрепленные за прозрачными витринами на не менее прозрачных подставках, казалось, висели в воздухе. Торговый зал походил на бокс с капсулами для выращивания гомункулусов из какого-нибудь фантастического триллера или, извините, на банк спермы (которого я, правда, «живым» никогда не видела, только однажды в каком-то фильме). Покупателей не было ни одного, что мне не понравилось, но я подумала: может, сегодня в салоне переучет, технический перерыв или нерабочий день ввиду полного отсутствия продавцов, раз их приглашают на работу по объявлению?

Менеджер по кадрам, который занялся моей персоной, и сам очень походил на сперматозоид, хотя я и их никогда не видела, если не считать рекламные ролики, призывающие телезрителей покупать презервативы, внося, таким образом, свою скромную лепту в борьбу со СПИДом. У менеджера была абсолютно лысая голова с очень белой кожей, круглое лицо без бровей, румянца и щетины на подбородке. Шеи у него тоже не было, и прямо от головы он весь как-то демонстративно сужался книзу. Мне очень хотелось заглянуть под стол, чтобы проверить, есть ли у него хвост, но я подумала, что он может неверно истолковать мое телодвижение и не принять на работу. Я сдержала свои порывы, сконцентрировавшись на бейджике с именем Максим, который болтался на болезненно белой рубашке менеджера.

– Мы, конечно, можем вас принять на работу и без опыта в нашем бизнесе, – женским голосом сказал сперматозоид Максим, – но придется пройти через полиграф. Знаете, что это такое?

– Не знаю, – честно ответила я.

– Ну вот, заодно и узнаете. В общем, завтра будьте вот по этому адресу. – И он выложил на стол картонный квадратик. – Время там тоже указано.

Поскольку, кроме Полиграфа Полиграфовича Шарикова из «Собачьего сердца», я не знала никаких других полиграфов, то прилично струхнула и, прихватив на всякий случай картонку с адресом, вылетела из этого банка спермы недооплодотворенной.

Дома я обзвонила всех своих знакомых и родственников, посвященных в тайны новых технологий, и наконец выяснила, что полиграф – это не что иное, как детектор лжи, или, как его любовно называют в народе, электронный стул.

– Зачем же меня сажать на электронный стул?! Не в Штатах, чай? – спросила я брата мужа моей двоюродной сестры, который и оказался в курсе насчет полиграфов, и почувствовала, что мои сразу задеревеневшие от страха губы образовали узкую щель, в которую слова пролезают с большим трудом.

– Чтобы проверить на честность нового сотрудника, – ответил мне родственник. – И что тут такого? Всего лишь оскал здорового капитализма. Давно пора привыкнуть.

– Они боятся, что я буду красть их телефоны? – просвистела я через свою щель, одновременно бурно покраснев, поскольку вспомнила, как собиралась получить мобильник на халяву.

– Ты можешь еще оказаться и предателем.

– Это как?

– Ну, как-как… Можешь выдать конкурирующей фирме секреты их бизнеса или вообще переметнуться на сторону вместе с их интеллектуальной собственностью.

– И как же можно узнать на детекторе, переметнусь я или не переметнусь?

– Там целая система… – небрежно бросил мне в трубку обычного стационарного телефонного аппарата продвинутый собеседник, давая понять, что я ее все равно никогда не пойму.

Я с ним согласилась, трубку повесила и решила, что в полиграфические щупальца ни за что не дамся. В конце концов, кто сказал, что продажа сотовых телефонов – единственно возможная сфера применения моих способностей?

Утром следующего дня я проснулась в более позитивном настроении. А почему бы, собственно, и не сходить на этот полиграф? Интересно же посмотреть на электронный стул! Ну и что, если меня заклеймят предателем? Не возьмут на работу? Да и пожалуйста. Не очень-то и хотелось работать в их банке со сперматозоидами. Будет повод дойти наконец до биржи или до «Садко» с их морским дном и, может, даже согласиться на должность оператора котельных установок, которую мне однажды предлагали.

Я вытащила картонный квадратик, посмотрела на указанное время и поняла, что если надену джинсовый костюм, который не надо гладить, то как раз успею.

На стене старого питерского дома, рядом с окрашенной унылой коричневой краской железной дверью в подвал, красовалась шикарная черная с золотом вывеска: «Центр психофизиологических исследований». Поколебавшись с минуту, я надавила на кнопку такого же красивого, как вывеска, звонка. Щелкнуло какое-то устройство, и тяжелая створка приоткрылась. Я проскользнула в образовавшуюся щель и оказалась на лестнице, ведущей глубоко вниз. Очень может быть, что прямо в преисподнюю. За спиной отвратительно лязгнула закрывшаяся сама собой дверь. Все. Я в бункере. Назад дороги нет.

Я осторожно спустилась по лестнице. За следующей по пути дверью меня встретил секьюрити, которому я ткнула в нос «направление» в виде картонного квадратика, выданного сперматозоидом Максимом. Секьюрити в обмен на «направление» выдал бумагу, которую я должна была подписать, прежде чем отдаться на милость полиграфа. На голубоватом листе бумаги компьютерным жирным курсивом «Times New Roman» было напечатано, что в Центре психофизиологических исследований я появилась добровольно и ни к кому не намерена предъявлять никаких претензий. Мне сразу же захотелось предъявить претензии на то, что меня захлопнули в подвале, но озвучивать их было просто некому, и я подписала бумагу.

Идя по узкому коридорчику мимо плотно прикрытых дверей, я уже представляла себя в подземельях замка Синей Бороды, жестокого, беспощадного и кровожадного. Мне очень хотелось сбежать, но секьюрити, неосмотрительно покинув свой пост, шел за мной сзади след в след. Так я в конце концов и очутилась за одной из таких дверей, в стандартном черном компьютерном кресле. Меня облепили датчиками с ног до головы и обмотали проводами, которые замыкались на изящном ноутбуке.

– Прекратите возиться! – нервно сказала «оператор ноутбука» в костюме цвета свежей редиски. – Не двигайтесь и дышите ровно!

Я разозлилась, что из-за каких-то сотовых телефонов, которые вовсе не собираюсь красть, должна не двигаться, по-особенному дышать и потеть от напряжения. Наверняка их датчики фиксируют усиленное потоотделение, а ведь тому, кто потеет, есть чего бояться. Люди с чистой совестью не потеют по пустякам. Это нам давно объяснили, например, в рекламном ролике какого-то дезодоранта. Не успела я отметить, что на лбу у меня выступила особенно отвратительная обильная испарина, как на меня горохом посыпались вопросы.

– Вас зовут Надежда? – спросила Редиска.

– Нет! – выпалила я, потому что по условию эксперимента должна была один раз опровергнуть свое имя.

Не знаю, что увидела на своем экране пытающая меня женщина, но лицо ее оживилось. Видимо, врала я качественно, и она смогла зафиксировать, КАК ИМЕННО я вру.

– Где работали прежде?

– На заводе керамических изделий! – бодро отрапортовала чистую правду я.

– Ваша должность?

– Инженер, – сказала я, хотя мне было очень стыдно в этом признаваться. Не мерчендайзер ведь.

– Сколько людей находилось в вашем подчинении? – продолжала стрелять вопросами Редиска.

– Нисколько.

– Воровали на прежнем месте работы?

– Нет! – ответила я, и Редиска понимающе улыбнулась.

А между прочим и если честно, я воровала на работе. Битую плитку, которую производил завод. Таскала все для той же двоюродной сестры, брат мужа которой меня насчет полиграфа консультировал. Сестра с мужем выложили боем из нее дорожку у себя на даче. А кто, скажите, не ворует на работе? Это государство нас только и делает, что обкрадывает, и нам не грех немножко того…

– Выпивали на рабочем месте?

– Да!

Тут я решила сказать правду, потому что надо еще поискать тех, которые этого не делают. Все выпивают. Когда, например, юбилей или кто-нибудь у кого-нибудь родится. И за моего Димку выпивали, когда он поступил в Московский университет, да еще на факультет восточных языков. Можно подумать, что эта Редиска не выпивает в свободное от полиграфирования время!

– Выносили ли с территории завода конфиденциальные документы?

– Нет! – ответила я бодро, хотя… Смотря что считать конфиденциальным и для чего выносить. Я сто раз выносила накладные, чтобы мастер моего участка, который периодически впадал в жуткий запой, подписывал их своей дрожащей от жажды рукой прямо на дому.

Волынка с вопросами и ответами затянулась часа на полтора, но приводить нашу с Редиской непринужденную беседу полностью не вижу никакого смысла. Как выяснилось, на вопросе «Где вы работали прежде?» я еще не отошла от вранья по поводу своего имени, и ответ на него тоже посчитали неправдой.

– И чего было врать про керамический завод? – удивилась Редиска.

Я пожала плечами и поняла, что не работать мне рядом со сперматозоидом Максимом. Может, потому их салон и такой пустынный, что ни один из претендентов на должность продавца никак не может пройти полиграф. Эдак им не продать ни одного телефона. Наверное, именно потому Максим был так бледен и грустен при нашем с ним разговоре.

Когда я уже поднималась из подвала Центра психофизиологических исследований, меня догнал очень сердитый молодой мужчина. Несмотря на нервное перенапряжение, я все-таки отметила, что он не в моем вкусе: с сивыми встрепанными волосами и невыразительным, чересчур розовым лицом. Он раз пять чертыхнулся, пока нам наконец не открыли дверь на улицу.

– Нельзя же принимать эту ерунду так близко к сердцу! – не выдержала я, покосившись на мужчину.

Он будто только и ждал моего участия:

– Нет, вы представляете, я третий раз из-за этого идиотского полиграфа пролетаю мимо фирмы! А сегодня так и на должность-то ерундовую. Прямо противно, честное слово!

– Может, эта ужасная машина уже вас узнает? – рассмеялась я.

– Кто ее знает… – не улыбнулся он. – Все возможно. У них тут два детектора, и я умудрился два раза все-таки попасть на разные. Результат оказался идентичен, хотя во второй раз даже оператор был другой. Наверное, их ноутбуки в сети, и все данные сохраняются, а я себя уже, как говорится, зарекомендовал далеко не с лучшей стороны…

– Не расстраивайтесь так, – еще раз улыбнулась ему я, сочувственно и одновременно ободряюще. – Я тоже пролетела мимо. Как и вы.

Но мужчина не расстраиваться не мог. Он скручивал в жгут полиэтиленовый пакет и смешно хмурился.

– Вы уверены, что в вашем пакете нет ничего нужного? – на всякий случай спросила я.

– Там же мой паспорт! – вскричал три раза пролетевший мимо фирмы мужчина и начал крутить пакет в обратную сторону. В конце концов его пришлось порвать, чтобы извлечь на свет изрядно изуродованный паспорт.

– Вот так всегда! – тяжело вздохнул потерпевший. Он спрятал документ во внутренний карман пиджака, протянул мне руку и представился: – Егор.

Несмотря на утроенные неприятности, его рукопожатие было сильным и уверенным.

– Надя, – вынуждена была ответно представиться я.

– А не зайти ли нам, Надя, вон в то кафе? Отпраздновать, так сказать, наш пролет?

Я еще раз без удовольствия оглядела очень заурядное лицо мужчины, но все-таки согласилась с его предложением. После полуторачасовой пытки надо было расслабиться.

Кафе оказалось так себе. Таким же заурядным, как внешность моего нового знакомого. Дешевая забегаловка, видимо, из принципа не поддающаяся западному влиянию.

Кофе был противным, пережженным, пирожное – сухим, зато собеседник неожиданно оказался очень мил. Он как-то ненавязчиво выспросил все, что со мной приключилось за последние лет эдак… пятнадцать, и так же непринужденно рассказал о себе. Я даже не могла предположить, что с интересом выслушаю все, что касается человека, которого я вижу первый раз в жизни и, скорее всего, не увижу больше никогда. Оказалось, что Егор был сотрудником одной дизайнерской фирмы, но разошелся с начальством во мнении по принципиальному вопросу и вынужден был уйти. Потом мой новый знакомый работал в НИИ, которое, как и многие подобные заведения, однажды приказало всем долго жить, и после этого уже около года искал себе более или менее подходящую по профилю работу, параллельно прирабатывая везде, где только возможно.

К моему удивлению, очень скоро молодой мужчина перестал казаться мне несимпатичным. У него были необыкновенно живые зеленоватые глаза, добрая улыбка, а с лица сползла нездоровая розовость, неприятно поразившая меня у дверей пещеры Полиграфа. Очевидно, она была свидетельством сильнейшего нервного напряжения и в спокойном состоянии на лице Егора не проявлялась. И волосы у него были вовсе не сивые, а такие… светло-шатенистые… А рост – так и вообще хороший. Наверняка около ста восьмидесяти.

Очередной раз рассмеявшись шутке Егора, я вдруг подумала: «А может, это он и есть, тот самый, которого я безуспешно разыскивала по выставочным и театральным залам, среди старушек при Толеславе Эдуардовиче Бронникове и надеялась не далее как в ближайший четверг встретить в клубе с многообещающим названием „Рай“?» Я посмотрела на мужчину под новым углом зрения и даже вспотела от волнения, будто меня опять обвешали датчиками детектора лжи. Может быть, послать Егору какой-нибудь обольстительный взгляд? Или подмигнуть? Или сделать вид, что мне плохо от… от пережженного кофе, и начать заваливаться в обморок? Он вынужден будет меня подхватить, а там и… Я уже совсем было собралась претворить в жизнь свою последнюю задумку, как Егору позвонили. Он так мило улыбался, когда говорил по мобильнику, три раза назвал собеседницу Ленуськой и в конце разговора два раза сказал «целую». Я поняла, что партия проиграна, толком не начавшись. Конечно же, он женат. Глупо было надеяться, что в награду за полиграфические мучения на меня свалился приличный холостой мужчина. У него и возраст не холостячный. К сорока небось…

– Что-то вы, Наденька, опять загрустили… – участливо отметил Егор. – Давайте выпьем за то, чтобы нам с вами все-таки повезло!