Знакомый голос окликнул ее. Дана хотела улыбнуться, но не смогла. Так и обернулась, с болью в глазах, с выражением безысходности на белом, как снег, лице. Роман в волнении смотрел на нее. По иронии судьбы он жил в соседнем дворе, по соседству с ее любовником.

– Привет, – также безуспешно попытался улыбнуться молодой человек.

На плече спортивная сумка, черные брюки заправлены в высокие шнурованные ботинки, короткая куртка, знаменитая шапка-маска, закатанная почти в маленькую тюбетейку.

– А я вот, с тренировки возвращаюсь, – Роман решил заполнить паузу, понимая, что Дана в данную минуту говорить не может. Он видел ее глаза и понимал, откуда в них такое страдание.

Такая родная, такая близкая, и… такая несчастная. Ненависть к смазливому подонку, уведшему у него его Дану, привычно захлестнула его. Сволочь, что же он с ней делает! Как он ее ломает! Она создана петь и порхать, а вместо этого он втаптывает ее в грязь! А она молчит и даже не сопротивляется.

– Ты прекрасно выглядишь, несмотря ни на что, – сказал он чистую правду.

Для него давно уже не существовало никого прекраснее и желаннее этой девушки с немного неуверенной улыбкой в глубоких грустных глазах. В его сердце живут только она и боль. Боль отверженности. И та страшная картина с того проклятого вечера. Уж лучше бы он не выламывал ту дверь. Все бы отдал за то, чтобы никогда не знать, что там происходило.

– Ром, я пойду, – ожила, наконец, Дана. – Извини, мне пора.

Молодой человек встал у нее на пути.

– Постой, – он посмотрел на нее почти с мольбой, но под пристальным взглядом опустил глаза. – Дана… я хочу сказать…

– Ром, прости, но не надо ничего говорить. Я все понимаю, – она сделала шаг в сторону от него. – Не надо.

– Даночка, – он почти шептал.

– Ты добрый, честный, порядочный… – девушка нервно сглотнула. – Я вообще не стою тебя, – в глазах заблестели слезы, сердце разрывалось на части. – Прости меня, – и, опустив голову, она прошла рядом с ним, торопясь покинуть двор.

Она не ожидала столкнуться с ним, совсем забыв, что это возможно. Они давно не виделись. Девушка вспомнила, как они сидели в кафе несколько месяцев назад.

…Вокруг шумели радостные люди, туда-сюда сновали озабоченные официанты, бурлила жизнь. Роман не сводил взгляда с ее лица, она не отрывала глаз от своей чашки с остывшим кофе.

– Как ты живешь? – спросил мужчина после долгого молчания.

Дана только пожала плечами. Разве она живет? Разве можно назвать жизнью ее состояние между отчаянием и сумасшествием. Разве можно назвать любовью то, что с ней происходит?

– Ты похудела, – констатировал факт Роман.

– Да, аппетита совсем нет, – кивнула Дана, по-прежнему рассматривая содержимое своей чашки.

– Он тебя изводит, ты стала другой. Часто ли ты улыбаешься? – с каждым новым вопросом Роман все больше бледнел. Его сердце разбивалось вдребезги вновь и вновь. Разве этот моральный урод ее любит? Он мучает ее. Сколько еще времени пройдет, прежде чем он выпьет ее до дна и отбросит в сторону, чтобы навсегда забыть?

– Роман, я ни за что не променяю эту свою жизнь на что-то другое, – тихо сказала тогда девушка.

– Да, я понимаю… – Роман вымученно улыбнулся. – Я просто хочу, чтобы ты знала, что если ты останешься одна…

Дана вспыхнула от этих слов, шумно втянула воздух и дернулась, но Роман настойчиво продолжил, чуть повысив голос.

– Даночка, родная, ты всегда можешь вернуться ко мне. Какая угодно, израненная, или счастливая, потерянная, или самодостаточная, любая. Ты просто приди ко мне, если захочешь. Потому что я все равно буду тебя ждать. Иначе… иначе зачем это все? – Роман отвернулся, сильно заморгав. Зачем ему жизнь без этой девушки? Просто теряется смысл, смывается яркость, забывается вкус. Не остается причин дорожить ею, и появляется опасность сложить голову на поле боя…

– Дана, – голос Романа заставил её вздрогнуть. – Я провожу тебя.

Опять этот умоляющий взгляд, будто она чего-то стоит, что-то значит после всего, что сделала с ним.

О, нет! Этого она не выдержит. Когда же он оставит ее в покое! Прошло столько времени, а он по-прежнему на что-то надеется.

– Рома, я сама, – сказала она четко и твердо, поднимая воротник куртки и натягивая на замерзшие руки перчатки.

Он услышал и понял. Ему не надо повторять дважды.

– Дана, – крикнул ей вслед Роман достаточно громко. Что поделать, с годами у него выработался командный голос. – Дана, я буду ждать, когда ты вернешься ко мне. В любое время дня и ночи. Или позвони, и я сам примчусь за тобой. Слышишь?

Девушка неслась прочь. От этого всепрощения, от милосердия, от несчастной ненужной любви, которую она в любом случае не заслужила.

Ее знакомство с Романом было абсолютно случайным, но этот человек знал, чего хочет, и получил это, благодаря своей настойчивости и упорству.

Тем зимним утром Дана стояла на обочине дороги, ожидая неизвестный микроавтобус с неизвестным водителем по имени Вячеслав. Накануне вечером директор позвонил ей из аэропорта, сообщив, что в офис она поедет с этим человеком, чтобы передать ему деньги и ключи от его загородного дома. Почему она не могла отправиться на работу как обычно, на рейсовом автобусе, она не понимала, но уточнять не решилась. Вероятно, директор счел ее доставку личным транспортом своего подрядчика более удобной и быстрой. На деле же все вышло иначе. Вячеслав задерживался уже на двадцать минут, а учитывая, что Дана пришла в назначенное место еще раньше, боясь опоздать и не имея привычки заставлять кого бы то ни было себя ждать, то уже изрядно замерзла на пронзительном ветру, стоя в осенних сапогах по щиколотку в снегу, медленно покрываясь снегом из-за легкой, но продолжительной метели.

Рядом затормозил автомобиль, но, увы, не микроавтобус, а значит, это не за ней. Дана никогда не рассматривала в упор людей, не разглядывала машины, не интересовалась тем, что происходит вокруг. Всегда погруженная в свои мысли, в свой мир, наполненный впечатлениями от прочитанных книг, отголосками романтических песен, аурой лирических фильмов, девушка никогда не скучала наедине с собой. И если бы не эта промозглость и сырость, она долго могла бы наслаждаться своими ощущениями и душевным покоем, который уже начинал испаряться по мере продолжительности ожидания.

Автомобиль сдал чуть назад, поравнявшись с ней. Водитель наклонился через пассажирское сиденье к опущенному стеклу.

– Девушка, доброе утро, не меня ли вы ждете? – спросил улыбчивый парень. Короткая стрижка, светлые волосы, прямые черты, открытое лицо, такое правильное и чистое.

– Нет, – Дана отвернулась, давая понять, что разговор продолжать не будет.

– Ну, видимо, тот, кого вы ждете, задерживается, – продолжил парень разговор с ее спиной.

Дана промолчала, лишь подняла воротник пальто. Да, она не была готова к такой встрече рассвета. Давно бы уже ехала в теплом автобусе, подъезжая к офису. И главное, некуда позвонить: не беспокоить же директора, жалуясь на необязательного подрядчика.

– А не хотите подождать того, кем бы он ни был, в моей машине? – продолжал парень.

– Нет, – снова буркнула девушка. Назойливость стала ее раздражать.

– А у меня тепло. Я вам и печку включу, погреете свои бедные ножки, – соблазнял ее парень, улыбаясь во весь рот.

Дана резко обернулась.

– Послушайте, – произнесла она решительно, сдерживая раздражение, на что парень насмешливо зацокал языком. – Я не буду к вам садиться, а вы не будете дразнить меня своей печкой, хорошо? Это… не красиво, – она снова отвернулась.

– Не красиво? Не красиво что? Пытаться спасти человека от неминуемой простуды? Девушка, я просто желаю вам добра, – парень веселился. – Вы заболеете, будете пить лекарства, а они горькие. Я не могу с этим смириться. Как офицер, и в душе – честный порядочный человек, я просто обязан вас спасти, – говорил он весело. Его забавлял этот разговор. Он и сам не знал, почему остановился, но теперь ни за что бы уже не уехал.

Слова о том, что он офицер, вдруг зацепили Дану, она обернулась.

– Ну вот, совсем другой разговор, – обрадовался молодой человек.

Он вышел из машины и подошел к Дане.

– Вот мое удостоверение, – он протянул ей жетон офицера. – Я не маньяк, не грабитель и очень даже неплохой человек.

– Специальный батальон особого реагирования, – прочитала Дана, с трудом разбирая буквы в скудном свете тусклого фонаря. – Ого! Какая честь для меня быть обогретой офицером-СБОРовцем, – она впервые улыбнулась за это утро.

– Ну, я не позволю этой улыбке пропасть, – ответил молодой офицер, распахивая перед ней дверцу. – Садитесь! – он подал ей руку, усадил в машину и помог пристегнуть ремень, после чего захлопнул дверь, позволив насладиться покоем и теплом, разлитым по салону.

– Хотите, ждите того, кто вас тут мучает на холоде, а хотите – я отвезу вас, куда прикажете, – предложил он, садясь за руль. – Итак, что скажете? – он повернулся к ней.

– Ну, я бы сказала вам: «Везите меня на край света», но… позволю себе лишь попросить довезти меня до офиса, и черт с ним, с этим человеком, который все никак не может приехать, – вздохнула Дана.

Молодой человек тихо рассмеялся приятным смехом и включил зажигание.

Дана все же заболела, причем сильно. Вечером, выходя из офиса, уже едва держась на ногах из-за высокой температуры, она увидела знакомую машину. Роман вышел к ней навстречу. Его улыбка погасла, как только он понял, как ей плохо. Без слов усадил в машину и повез в больницу. Дана пролежала в центральном военном госпитале десять дней с воспалением легких, и ее персональный рыцарь навещал ее каждый день.

Вся палата угощалась сладостями и фруктами, которые Роман не уставал таскать ей каждый день в больших количествах. Он развлекал ее забавными историями, не сводя улыбчивых добрых глаз с бледного лица, и Дана грелась в лучах его заботы, пробуждаясь от многолетней душевной спячки.

В день выписки Роман взял на работе выходной, чтобы лично отвезти девушку домой, и был отпущен под дружное улюлюканье коллег-бойцов, с хлопками по спине и плечам, с двусмысленными пожеланиями силы и выносливости. В тот вечер он впервые остался у Даны на ночь.

Все было красиво, романтично, мило. Розы, свечи, вино, нежность, шепот невпопад, сбивчивое дыхание, сумасшедшие объятия, неожиданное падение с кровати под общий хохот, совместный душ, кофе утром в постель, долгие поцелуи у двери перед расставанием.

Так вскоре в ванной прописались новая зубная щетка, бритва и лосьон для бритья. В шкафу прибавилось одежды, для чего были куплены новые плечики, а в прихожей поселились мужские тапки сорок третьего размера.

Иногда Дана ходила по квартире, раздвигая панель шкафа, чтобы провести рукой по пиджакам и рубашкам, хранящим легкий нежный аромат одеколона, заглядывала в ванную, чтобы вдохнуть смешение запахов и ароматов, влезала в большие тапки или с трепетом прикасалась к его расческе, и никак не могла поверить, что теперь не одинока.

Роман поразил ее своей добротой и заботой. Все в нем казалось правильным и единственно верным. С ним было спокойно и легко.

Сейчас она думала, что ей просто льстило то, что этот глубокий честный человек так дорожил ею. Впечатляло его особенное отношение к ней и повышенное внимание. И она видела, как у него кружилась голова от одной ее улыбки.

Каждый раз после опасных заданий с риском для жизни, он возвращался к Дане, такой теплой и уютной, и чувствовал себя счастливым. У него появилась тихая гавань. Появился повод задержаться в этом мире, и он перестал безрассудно геройствовать, почувствовав ответственность за человека, который однажды доверился ему, стал нуждаться в нем, в какой-то мере стал зависим от него.

Может, она и не любила Романа, просто принимая обожание, наслаждаясь светом его чувства, когда и не требовалось ее участие. Одно ее присутствие делало его счастливым, таким образом, ее собственные чувства оставались невостребованными. Тогда это как-то не замечалось, но, как оказалось, сердце оставалось свободным.

А разве Андерсону дороги ее чувства? Если Роман наслаждался своей любовью к ней, то Андерсон упивался ее любовью к себе. Все, что ему было нужно – это ее преклонение, и он сполна его получал. Взамен ей позволялось прикасаться к его божественному телу, вдыхать его аромат и умирать от его магнетизма, растворяться в жгучей страсти, так до конца никогда и не утоленной.

Дана легко и не раздумывая променяла Романа на этого мужчину. Несколько месяцев с Андерсоном пролетели как одна длинная ночь, с болью и счастьем, со слезами и рваным дыханием. Дана не помнила себя, отдаваясь новому чувству, посвящая себя своему кумиру, отдавая всю себя до капли, до вздоха, до стона.

Но то же самое одиночество занозой сидело в сердце, и время от времени саднило, когда что-то задевало ее по неосторожности. Какая-то фраза, небрежно оброненная, какой-то жест, без почтения и уважения, странный взгляд, пробирающий до дрожи.

Насколько нежным и внимательным был Роман, прикасаясь к ней, наслаждаясь ее близостью, настолько небрежным был Андерсон. Дана часто ловила себя на мысли, что ей хочется сжаться, словно она оказалась на легком сквозняке, и чем-то прикрыться.