ГЛАВА 3

Пролетело несколько дней, серых и безрадостных, лишенных каких-либо событий, но девушку радовало хотя бы то, что Генрих больше не появлялся в поле и больше никого не забирал.

Какое-то томление не оставляло ее, но дать ему название и понять причину его возникновения она не могла. Что-то не так в этом мире, что-то не так с этим небом, что-то не правильно в ее жизни, но что? Где ее мать? Где она раньше работала? Кому принадлежала? А надо ли ей это знать? Разве сейчас ей плохо? Ее не бьют, у нее даже появился близкий человек – Таня, красивая, добрая, хорошая. А кто был раньше рядом с ней? Может быть, все было настолько плохо, что она даже не может это вспомнить? А Генрих – знает ли он что-то о ней? Ведь у кого-то он ее купил. Откуда-то ее везли…

Однажды после ужина девушка решилась пройтись одна, в наступающих сумерках, под стрекот цикад. Природа замерла, духота и парение говорили о приближающейся грозе, и Семерка вдруг испытала прилив сил, даже какую-то радость. Будет гроза? Наверное, это здорово, иначе чего бы ей так радоваться этому.

«Лететь по ветру кувыркаясь, качаясь, прыгая и плача с дождем дуэтом…» Что это? Откуда эти строки? Почему она вдруг вспоминает какие-то стихи? Кто ее обучил этому?

Девушка подняла глаза, рассматривая вдали горы, величественные и равнодушные ко всему земному. Их красота и холодность тронули ее до слез. Она смотрела на их снежные шапки, теряющие четкость очертаний в душном мареве, окрашенные в этот час в розовые оттенки заходящего солнца, и не понимала, откуда на глазах появились слезы. Почему? Что в этом такого? Или все, кто смотрит на горы, испытывают в такие моменты необъяснимую тоску по чему-то неведомому? Ближайший склон, покрытый низким кустарником, таких эмоций у нее не вызывал.

Впереди замаячила высокая фигура. Мужчина шел навстречу Семерке, неспешно и вальяжно. Еще не видя его лица, девушка по манерам поняла, что это Генрих. Что он здесь делает в такой час? Обычно, в это время, как девушка слышала, он проводит время с родственниками и друзьями в своей усадьбе. Что ему понадобилось на этой узкой тропе между крутых склонов, вблизи бараков, таких неприглядных, таких грязных и запущенных?

Семерка остановилась, не решаясь продолжить путь, а Генрих, наоборот, заметив ее, приветливо помахал рукой и ускорил шаг, стремительно сокращая расстояние между ними.

– Рад тебя видеть, – улыбнулся мужчина, поравнявшись со своей рабыней.

Не переставая улыбаться, он вдохнул пьянящий запах травы и листвы, росшей по одной стороне тропинки, ведущий в лагерь, расположенный в низине.

Девушка вежливо кивнула, опустив глаза и стараясь не смотреть на него. Сердце учащенно забилось.

– Как твои дела? – Генрих приблизился к девушке вплотную, заглядывая в ее огромные от страха глаза. – Я смотрю, ты плакала? – он вдруг протянул руку и пальцами стер ей слезы. – Не плачь, не надо. Все будет хорошо. У кого-то обязательно все будет хорошо, – сказал он, сверкнув глазами из-под темных бровей.

– Я хотела бы, чтобы хорошо было у меня, – произнесла девушка.

– А разве у тебя что-то плохо? – мужчина поднял брови, изобразив удивление. – Насколько мне известно, с тобой обращаются довольно неплохо. Для рабы, рожденной в неволе – это уже отличные условия. Ты чем-то недовольна?

– Нет, что Вы, я довольна, – прошелестела девушка, не поднимая глаз. – Но почему мне так хочется улететь отсюда? Здесь так красиво, но я понимаю, что это не мое.

Генрих внимательно посмотрел на говорившую.

– Разумеется, это не твое. Раньше ты работала в таком месте, где света божьего не было видно, понимаешь? Тебе разрешено видеть эту красоту и великолепие природы, но ты никогда раньше с таким не сталкивалась. Я не удивлен, что ты не можешь к этому привыкнуть.

– А где я раньше жила? Каким был мой хозяин? Моя мать осталась там? Она жива? – девушка вдруг решила, что Генрих может что-то знать о ее прошлой жизни. Может быть, он прольет немного света на ее прошлое?

– Почему ты решила, что я интересуюсь прошлым своих рабов? – холодно произнес мужчина.

Семерка поняла, что вопросы ему не понравились. Она потеряла бдительность, переступив черту. Он хозяин, а она никто, и не имеет права приставать к нему с расспросами.

– Простите меня, – прошептала она, склонив голову.

Генрих насмешливо улыбнулся, протянул руку, и за подбородок поднял лицо девушки.

– Пойми, я рад бы был тебе помочь, но я мало что знаю о том, что с тобой было прежде. Я не был там, где тебя купил, переговоры велись на расстоянии, через посредников. Так всегда происходит. К тому же, покупку рабочей силы не сопровождают личными документами и сведениями о персональных данных. И их родословная не прилагается, это же не породистые щенки, понимаешь?

– Нет.

– Конечно, нет, – он покачал головой, не сводя с нее снисходительного взгляда. – Ничего удивительного, – он пожал плечами. – Просто я не знаю, кто ты, и ты не знаешь кто ты. Так что можешь быть кем хочешь. Ага? – он ей подмигнул.

Девушка подняла глаза на мужчину, и в них зажегся какой-то неведомый свет, от сияния которого мужчину прошиб холодный пот. Он с трудом сдержался, чтобы не наброситься на нее, не сдавить ее трепетное тело в жестких объятиях, не сжать свои пальцы на нежной шее. Еще не время, надо подождать. Надо как следует разогреться. Еще пара недель, и тогда можно будет насладиться этой прелестью. Он облизнул вмиг пересохшие губы, стараясь дышать медленнее и тише, чтобы утихомирить разбушевавшееся сердце, и резко отвернулся, чтобы девушка не заметила то, что с ним сейчас происходит.

– Какая вокруг красота, ты не находишь? – спросил, не оборачиваясь.

Засунув руки в карманы белых брюк, поднял голову, рассматривая темнеющее небо, на котором лишь вдалеке прощальными алыми всполохами лучи солнца коснулись облаков. За горизонтом на мгновение край неба осветила яркая вспышка. Через мгновение издалека донесся шум, раскатом пронесся над их головами и бухнул со всей силы буквально над ними, рассыпавшись на осколки.

Девушка улыбнулась, даже, кажется, рассмеялась.

– Что, тебе совсем не страшно? – обернулся к ней хозяин.

– Нет, ни капли. Это так красиво, так фантастично! – она подняла голову, зажмурилась, чувствуя на лице ветер, прилетевший с первым ударом грома.

Похолодало и мгновенно потемнело. Мужчина не сводил глаз с девушки. Она выглядела так необычно, была так прекрасна, что он поймал себя на мысли, что готов снять пиджак и набросить ей на плечи. А еще – читать ей Байрона. Черт подери, девчонка необыкновенна! Она изумительно хороша! О, как страстно он будет читать ей стихи, когда захлебываясь клокочущей в горле кровью, она будет кричать. О, он не сомневается, что она оценит и глубину произведения, и красоту стиха, и мастерство его декламации. Уж кто-кто, а она вполне способна это оценить. Он сглотнул, заставляя себя отогнать такую манящую картину. Еще не время.

– Тебе пора, – произнес он глухо. – Сейчас начнется дождь, да и опасно гулять в грозу. Иди, тебе надо выспаться.

Очередная вспышка осветила странное существо невдалеке. Не поняв, что это такое, девушка вскрикнула от неожиданности и непроизвольно сделала шаг ближе к Генриху.

– Там кто-то есть, – она указала пальцем в сторону темной бесформенной фигуры. Следующая вспышка позволила Генриху узнать своего племянника.

– Это Гай, не пугайся, – он расхохотался. – Он в любом случае не причинит тебе вреда, если ты, конечно, не будешь к нему приближаться.

Девушка пристально вглядывалась в темноту, и смогла, наконец, разглядеть молодого человека в инвалидном кресле. Черты лица читались смутно, взъерошенные длинные волосы торчали иглами растрепанного дикобраза во все стороны, блестели цепочки на запястьях, хромированные обода колес и белки глаз.

– Что ты там делаешь? – услышала девушка его сердитый голос.

– Я наслаждаюсь грозой, а что ты здесь забыл? – ответил хозяин плантации.

– Меня послали за тобой. Эльвира ждет тебя на партию в покер, а Максуд жаждет с тобой о чем-то посекретничать за кальяном.

– Ну конечно, и больше некого было послать за мной? Только безногого? – Генрих расхохотался.

– Я люблю грозу, и не боюсь, – проворчал Гай. – Ты идешь? – спросил он требовательно.

– Конечно, Гай, конечно.

Генрих взял девушку за плечо и подтолкнул вниз по тропинке.

– Беги, тебе пора отдыхать. Скоро увидимся, моя дорогая, – почти прошептал он и направился к родственнику, ожидающему выше по склону.

– Какая-то ты сегодня странная, – прошептала Татьяна, все утро наблюдавшая за подругой. Она работала довольно быстро, чтобы находиться все время рядом со своей подругой, которая непрестанно вызывала ее живой интерес. А Тане нравилось заботиться, опекать, шествовать.

– Странная? – Семерка не прекращала прополку. У нее стало получаться вполне споро и аккуратно. – Не знаю. Вряд ли… Вовсе нет, – она даже помотала головой.

– Да, с одной стороны, та права. Называть странную девушку особенно странной – это смешно, – Таня хихикнула. – Но вот честно, слушай, сегодня ты особенно странная, – ее глаза лучились весельем.

Эта девушка научилась жить в данных обстоятельствах, смирилась с такими условиями. Ее слезы в подушку и проклятья в адрес неба остались далеко позади. Она приняла тот факт, что жизнь поделилась на «до» и «после», и выглядела необычно в этой среде, на фоне хмурых, подавленных женщин. Она черпала силы в своей врожденной жизнерадостности, которую ничто так и не поколебало, лишь на время подавив страшным откровением о том, что ее жизнь закончится здесь. Подавив, но не раздавив.

В основном, здесь были те, кого украли из их мирной нормальной жизни, и в отличие от тех, кто был рожден в неволе, им было, что терять там, в другой жизни, и воспоминания мешали свыкнуться и смириться с ужасной действительностью. Безысходность и отчаяние, невозможность поверить в происходящее и уверенность, что этот кошмар обязательно когда-то закончится, изводили всех, кто здесь находился. Мысль, что это могло случиться с кем угодно, но только не с ними, заставляла сердце обливаться кровью. Все-таки это случилось именно с ними, с каждой из присутствующих здесь, уже безликих существ. Им оставалось только похоронить свои воспоминания и никогда не загадывать на будущее, чтобы боль, наконец, могла притупиться. Но мысли о мужьях, детях, родителях никогда не покидали их, делая существование невыносимым. Только страх перед наказанием заставлял прятать душевные страдания и отчаяние глубоко внутри, что прорывалось наружу через тусклый взгляд потерянных глаз, не находящий покоя и отдохновения от душевных мук и терзаний.

– Так в чем дело? – Таня не отставала от девушки. – Скажешь мне, или придется тебя пытать? – она прищурила глаза.

– Пытать? – Семерка напряглась и странно посмотрела на болтушку. У той сразу слетела улыбка с хорошенького личика.

– Тьфу ты, – сплюнула она, – ну чего ты, в самом деле! Это же шутка такая.

– Шутка? А с той девушкой, которую утащили в подвал к хозяину, тоже пошутили? – Семерка все больше мрачнела.

– Так ты из-за этого такая хмурая и задумчивая? Да? Ты вчера вернулась очень молчаливая. Где ты была? Куда ходила?

– Я видела одного человека…

– Так я и думала! Тебе кто-то понравился, да? Ты влюбилась? – Тане не хватило терпения дослушать подругу до конца, и она сразу же сделала свой вывод. – Только имей в виду, любовь охранников не освободит тебя от необходимости работать в поле, понимаешь? Максимум, на что ты можешь рассчитывать, что тебя точно перестанут бить, и только. И то только до тех пор, пока ты не надоешь. А я думаю…

– А я думаю, что влюбиться здесь не в кого, – перебила ее девушка. – Да и что такое любовь… – она задумалась, непроизвольно остановив работу.

– Ну вот ты какая. «Ну что за любовь». Ну скажи, что ты можешь знать о любви? – бубнила рядом Татьяна. – Работай, давай, нечего рассиживаться, а то на нас уже поглядывает Махмуд. Полюбит так, что мало не покажется. Кстати, – она резко остановилась и уставилась подруге в глаза. – Махмуд – садист, избегай его. Он не только бить не перестанет на работе, но и вечером тоже не пожалеет для тебя и кулаков, и плетки, понятно? В кровати, – многозначительно произнесла она. – Слышала от очевидцев.

– Махмуд меня не пугает, – проговорила Семерка. – Пусть только сунется.

– И что ты сделаешь? – не поверила ей Таня. – Утопишь в слезах? Перешибешь плевком? Раздавишь презрением?

– Не знаю, как пойдет, там видно будет, – совершенно серьезно ответила девушка.

Татьяна не могла скрыть восхищение.

– Ну ты, девка, даешь, – проговорила она. – Ты такая… крутая! Слушай, а может быть, ты находилась в школе боевых рабов, и тебя обучали убивать ради хозяина? – она первая засмеялась над своей шуткой. – Ты умеешь драться? Знаешь приемы?

– Ну какие приемы, о чем ты говоришь, – Семерка уже работала, опустив голову. – Я просто знаю… знаю… что себя нельзя давать в обиду, понимаешь?

– Я бы поняла это, если об этом говорил кто-то другой, а не ты, – пробормотала девушка, задумчиво поглядывая на Семерку. – Нет, ты странная.

– А кто он? – задала странный вопрос Семерка. – Можешь мне сказать про кое-кого?

– О ком ты? Ах, да, ты же кого-то встретила! И это не любовь всей твоей жизни, – Таня не удержалась от смешка. – Так о ком речь?

– О Гае, – Семерка вспомнила, наконец, как зовут того юношу в инвалидной коляске.

– О ком? – Татьяна на мгновение онемела. – Час от часу не легче! Где ты его видела? Где ты вообще могла с ним встретиться?

Новое открытие повергло ее в священный ужас.

– Слушай, Семерочка, так ты ходила в усадьбу? Зачем? Какая ты неосторожная…

– Нет, я никуда не ходила. Ко мне пришел Генрих, а потом я увидела Гая.

– К-кто к тебе п-пришел? – Таня стала заикаться. – Генрих? К тебе?

– Я думаю, что Генрих пришел ко мне. Он шел из кустов, а не со стороны наших бараков, словно поджидал там. Что ему там было делать? Возможно, он хотел поговорить со мной.

– Ну ты даешь. От скромности точно не умрешь, – Таня во все глаза смотрела на подругу, и не знала, смеяться ей, или начинать за нее опасаться. – Повторю еще раз: хочешь жить – прячься от него.

– Мне надо было убежать, повстречав его на узкой тропе в кустарнике?

– Да! Бежать со всех ног, надеясь, что он тебя не разглядел и не запомнил.

– Но он разглядел, и давно запомнил. Он первым встретил меня в мой приезд сюда, и накормил обедом.

– Что? Обедом? Да ты не странная, ты – ненормальная! И ужасно несчастливая. Ну точно, блин, в следующий раз придут за тобой, – Таня чуть не разрыдалась. Она уже представила эту картину в красках и принялась оплакивать и свою несчастливую подругу, и такую короткую дружбу.

– Он интересный, – не согласилась с подругой Семерка. – Опасный, это так, но… жутко притягательный. В нем что-то такое есть… что не дает мне покоя. Не знаю, как сказать, но такой тип притягивает, понимаешь?

Семерка посмотрела на подругу в надежде, что та поймет все, на что у нее самой не хватило слов. Экспрессию и загадочность красивого брюнета, его харизму и магнетизм, изящность и ум. Он привлекал к себе, манил, он сильно интересовал Семерку, и она не могла разобраться в своих чувствах. Возможно, они могли бы стать друзьями. Быть может, у него она нашла бы какие-то ответы на свои вопросы. Зачем она здесь, что она, для чего живет? Ну не может он не знать такого.

– Гай не лучше своего дядюшки, – говорила тем временем Татьяна, чтобы как-то отвлечься от мрачной картины ближайшего будущего, уготованного ее несчастной подруге. – Про него страшные слухи ходят. Он выбирает себе служанку, а потом она попадает в лазарет, и через какое-то время он ищет новую. Он любит бить и калечить женщин. Издевается, оскорбляет, понимаешь? И часто они бесследно пропадают.

– Да как же он может их бить, когда он инвалид, – не поверила Семерка. – Это все придумывают и сочиняют, чтобы как-то скоротать вечер.

– Не знаю, не знаю, а только к нему никто не хочет идти. Все хотят жить, понимаешь? Все они тут страшные люди.

– Но почему?

– Да потому что нелюди!

– А мне его жаль. Человек прикован к креслу, когда вокруг такая красота. Это словно тигр в клетке. Это тяжело. И не удивительно, что он может срываться. Он просто страдает.