Глава восьмая. Политика – не женское дело?

Из истории я помнила, что в самом конце восемнадцатого века Франция тишком присоединила к себе Голландию под названием Батавской республики, а в Италии – Папскую область под названием Римской республики. Более того, заняла королевство Сардинии и начала проникновение на Балканы. Это уже были не почерпнутые из учебников знания: князь Адам Чарторыжский спешно покинул Сардинию и вновь объявился в России.

Швейцария подчинилась Франции под названием Гельветической республики, однако жители последней пришли в сильное волнение, некоторые кантоны восстали, а один попросил покровительства у Австрии и был занят 6-и тысячным австрийским отрядом.

С моей точки зрения, бОльшей глупости Австрия сделать не могла. Франция уже располагала внушительным войском, Наполеон одерживал победу за победой в Северной Африке и уже предоставил Конвенту план строительства Суэцкого канала, который лишил бы Англию монополии в области торговли с Индией. И шесть тысяч австрийцев, войска которой никогда не отличались особой храбростью, собрались противостоять этой военной мощи? Абсурд!

Примерно так я и высказалась, когда Александр поздней ночью пришел ко мне в спальню. Он выглядел сильно уставшим и как-то вяло реагировал на мои пламенные пассажи о том, что нужно послать ко всем чертям Англию вместе с Австрией.

– Душенька, император связан договором. А ты знаешь его представления о чести и достоинстве. Да фактически все уже решено: русские войска будут воевать против Франции в Италии и Голландии. Войсками в Италии определен командовать Суворов.

– Он же в ссылке и под опалой, – заметила я просто для того, чтобы поддержать разговор.

– Опала с него снята. Англия и Австрия настаивают, чтобы русскими войсками командовал именно Суворов. Император Франц Первый уже присвоил ему звание австрийского фельдмаршала.

Для меня это была оглушительная новость. Ничего подобного я в своей прошлой жизни не читала.

– И государь согласился?

– Без особого восторга. Мне кажется, Лизонька, он предпочел бы иметь в союзниках Бонапарта. Но обязательства…

– А если порвать эти обязательства и заключить новый договор с Францией?

– Вряд ли отец на это согласиться, – покачал головой Александр. – Ты же знаешь его взгляды на долг и честь.

– Тогда отложите свадьбу Александрин. Чует мое сердце, что австрияки опять учинят какую-нибудь подлость, государь все равно с ними порвет, а расплачиваться за это будет молодая эрцгерцогиня.

– Не забивала бы ты свою прелестную головку политикой, Лиз, – устало вздохнул Александр, стягивая ботфорты. – Достаточно того, что мне приходится этим заниматься. А с сегодняшнего дня придется уделять этому еще больше времени.

– Мы еще поговорим об этом, – уступила я. – Не о политике, а об Александрин. Меня беспокоит этот предполагаемый брак, она еще совсем девочка…

– Тебе было столько же, когда я на тебе женился, – сонно пробормотал Александр, поудобнее устраиваясь в постели. – Спокойной ночи, милая.

– Спокойной ночи, – пробормотала я.

Супруг уснул моментально, а ко мне сон не шел. Мешали мысли о том, что я вряд ли смогу убедить императора отказаться от союзнических обязательств. Конечно, этот союз все равно будет разорван, но… Но за две недели до этого великая княжна Александра будет обвенчана с эрцгерцогом Иосифом, братом австрийского короля. А потом уедет с ним за пределы России и скончается через несколько дней после родов.

Вот как это можно предотвратить, особенно учитывая тот факт, что жених и невеста были влюблены друг в друга?

Уже на рассвете меня осенила совершенно сумасшедшая идея: добиться, чтобы эрцгерцог, официально считавшийся еще и Палатином (королем) Венгрии, дал обязательство жить в своей резиденции именно там, и как можно реже появляться в Вене, желательно – без жены. Я помнила, что погубила Александру австрийская императрица, завидовавшая ее молодости и красоте. Отравить ее, что ли?

Ах, как же мне не хватало надежных, доверенных помощников! На шестом месяце беременности, одна, я вряд ли могла совершить что-нибудь путное. Разве что попытаться уговорить дражайшую матушку не отпускать Александру из России, по крайней мере, до тех пор, пока она не родит. А там видно будет.

С этим я, наконец, и заснула – за час до того, как Александру нужно было вставать и приступать к своим обязанностям престолонаследника. Та еще работа, скажу я вам. С ненормированным рабочим днем и полным отсутствием премиальных.

На следующий день я узнала, что император определенно склоняется к неуклонному выполнению своих союзнических обязательств. Обед на этот раз прошел в гробовом молчании: Павел Петрович, глубоко убежденный в том, что всю свою жизнь он посвящает благу родины, явно пытался понять, как гибель российских солдат за другие государства может этому самому благу поспособствовать.

Рождество тоже отметили как-то не слишком весело: княжны-невесты были поглощены приготовлениями к замужеству, старшие Великие князья сутками пропадали в императорском кабинете на бесконечных совещаниях, императрица с головой ушла в благотворительность, которой и без того отдавала большую часть своего времени. А я прислушивалась к первым толчкам своего ребенка и молила Бога о мальчике.

На Масленице Александр сделал мне щедрый, хотя и странный для других (если бы они о нем узнали) подарок. Он подобрал трех кавалергардов, безусловно умных и проницательных, и поручил им создать «Тайную службу». Работа их заключалась в том, чтобы прислушиваться и приглядываться к окружавшим их людям (мужчинам, разумеется) и отмечать малейшие признаки недовольства или грядущего заговора. Если бы им понадобились помощники, они вольны были сами их избирать, но вся ответственность ложилась исключительно на «трех мушкетеров», как я их про себя окрестила.

Моими (точнее, нашими с Александром) «глазами и ушами» стали Алексей Охотников, Николай Депрерадович и Иван Ершов. Все трое – с безупречными послужными списками и манерами, беззаветно преданные Великому князю Александру, равно как и государю-императору, тайно защищать которого вменялось им в обязанность.

Кстати сказать, кавалергардский полк был сформирован совсем недавно – 11 января 1799 года и первоначально насчитывал всего 189 человек. Но уже через год, 11 января 1800 года, корпус был переформирован в трехэскадронный Кавалергардский полк императорской гвардии.

Но это случилось позже. А пока верный своим увлечениям Павел Петрович учредил регулярный Кавалергардский корпус, как личную гвардейскую часть великого магистра ордена св. Иоанна Иерусалимского (каковым являлся сам Павел). В него входили только дворяне, награжденные за заслуги знаком Мальтийского креста.

Эта особенность отразилась и в форме Павловских кавалергардов, на красных супервестах которых красовались белые мальтийские кресты. Само же присвоенное в 1799 году кавалергардам обмундирование было белого цвета с красным и с серебром, по форме кирасир того времени, и с кирасирским же вооружением. Причем кавалергарды обыкновенно носили треугольные шляпы, но в торжественные дни надевали серебряные кирасы и серебряные же шишаки со страусовыми перьями.

Создавал корпус генерал-фельдмаршал граф Валентин Платонович Мусин-Пушкин, который и стал первым шефом кавалергардов.

В общем, я получила больше, чем хотела: мальтийских рыцарей русского происхождения в качестве своих информаторов и помощников. К этому времени я успела создать какое-то подобие собственного двора. До этого у нас с Александром был только гофмейстер придворного штата великого князя Александра Павловича, граф Николай Головин, назначенный императором Павлом в 1706 году. Но ни придворного штата, ни двора, как такового, не было: до моего появления в ее теле великая княгиня Елизавета дружила только со своей старшей фрейлиной, супругой графа Головина.

Эта замкнутость моей предшественницы доставила мне немало хлопот. Пришлось срочно набирать фрейлин: княжну Софью Голицину, графиню Анну Толстую, княжну Наталью Шаховскую, княжну Варвару Волконскую. Делала я выбор по рекомендации графини Головиной и ни разу об этом не пожалела, потому что в результате сложился небольшой кружок близких мне по духу людей.

Ну, а где фрейлины – там и музыка, и пение, и молодые люди, прошедшие строгий отбор у моего супруга. Три мои мушкетера совершенно органично вписались в атмосферу моего маленького двора, хотя бывали далеко не на всех вечерах. Зато великая княгиня Анна не пропускала ни единого вечера, да и днем мы с ней частенько прогуливались вместе: я уже нуждалась в опоре.

– Знала бы ты, как я тебе завидую, – со вздохом призналась мне во время одной из таких прогулок Аннет. – Муж на руках носит, пылинки сдувает, ребенок уже вовсю крутится, на свет просится… А я – соломенная вдова. Уж и не помню, когда муж со мной ласков был. Если такое вообще было.

– Почему ты не потребуешь развода? – в который раз удивилась я. – Ты молода, красива, здорова – найдешь себе хорошего мужа, пусть бы и не цесаревича, а герцога…

– Маменька запретила мне даже думать об этом, – всхлипнула Аннет.

– Твоя маменька?

– Нет. Государыня.

– Так поговори с государем, – предложила я. – Он вовсе не злой человек и чрезвычайно галантен по отношению к женщинам.

– Не знаю… Я его боюсь. Константин пригрозил мне, что если я пожалуюсь папеньке, изобьет меня до полусмерти.

– Тяжелый случай… – вздохнула я. – Знаешь, потерпи до моих родов. Потом я с папенькой приватно побеседую. Полагаю, меня князь Константин бить не будет.

– Но император… разгневается.

– Я сделаю так, что он разгневается на своего сына, – успокоила я ее.

Вроде бы мы гуляли вдвоем и вокруг никого не было, но в тот же вечер меня вызвали «на ковер» к государыне императрице.

Вообще-то с тех пор, как я забеременела, она относилась ко мне почти ласково. Нотаций, во всяком случае, не читала и губы не поджимала. Один только раз попробовала, когда я начала устраивать у себя «малые приемы», проще говоря, вечеринки. Это Марии Федоровне совсем не понравилось: все придворные должны были собираться только на ее приемах.

– Дочь моя, – холодно сказала она мне, вызвав в свой будуар, – вы, кажется. возомнили себя императрицей?

– Откуда такие мысли, маменька? – искренне изумилась я.

– Создали собственный двор…

– Вы называете «двором» десяток молодых людей, которые играют в шарады, поют и музицируют?

– Но вы и о политике говорите.

– А куда же от нее деваться, если Бонапарт всю Европу взбаламутил?