Цитаты из книги «У войны не женское лицо»

Не может быть одно сердце для ненависти, а второе — для любви. У человека оно одно, и я всегда думала о том, как спасти мое сердце.

Мне говорят: ну, воспоминания — это и не история, и не литература. Это просто жизнь, замусоренная и не очищенная рукой художника. Сырой материал говорения, в каждом дне его полно. Всюду валяются эти кирпичи. Но кирпичи еще не храм! Но для меня все иначе… Именно там, в теплом человеческом голосе, в живом отражении прошлого скрыта первозданная радость и обнажен неустранимый трагизм жизни. Ее хаос и страсть. Единственность и непостижимость. Там они еще не подвергнуты никакой обработке. Подлинники.

Стать хорошей сразу нельзя. Правильной и доброй. Такой хорошей, как вы сейчас. Жалеть их. Для этого мне нужно было, чтобы десятки лет прошло…»

До нас не доходило, что воевать — это что-то уметь делать. Что-то конкретное. И он нас огорошил своим вопросом.

Встретили русских девушек. Я заговорила с ними, и они рассказали… Одна из них была беременная. Самая красивая. Ее изнасиловал хозяин, у которого они работали. Заставил с ним жить. Она шла и плакала, била себя по животу: “Ну, фрица я домой не повезу! Не понесу!”. Они ее уговаривали… Но она повесилась… Вместе со своим маленьким фрицем…

Живем вдвоем, живем прошлым. У нас — красивое прошлое. Тяжело жили, но красиво и честно, и мне за себя не обидно. За свою жизнь… Я жила честно…»

Дошла до Берлина. Расписалась на рейхстаге: “Я, Софья Кунцевич, пришла сюда, чтобы убить войну”. Увижу братскую могилу, я перед ней на колени становлюсь. Перед каждой братской могилой… Только на коленях…»

Мы — из поколения, которое верило, что есть в жизни нечто большее, чем человеческая жизнь. Родина есть и великая идея

А как захотелось домой! Пусть там и папы не было, и мамы не было. Дом — это что-то такое, что больше людей, которые в нем живут, и больше самого дома. Это что-то такое… У человека должен быть дом…

И вот… Никогда не знаешь своего сердца. Зимой вели мимо нашей части пленных немецких солдат. Шли они замерзшие, с рваными одеялами на голове, прожженными шинелями. А мороз такой, что птицы на лету падали. Птицы замерзали. В этой колонне шел один солдат… Мальчик… У него на лице замерзли слезы… А я везла на тачке хлеб в столовую. Он глаз отвести не может от этой тачки, меня не видит, только эту тачку. Хлеб… Хлеб… Я беру и отламываю от одной буханки и даю ему. Он берет… Берет и не верит. Не верит… Не верит! Я была счастлива… Я была счастлива, что не могу ненавидеть. Я сама себе тогда удивилась…»