Цитаты из книги «У войны не женское лицо»

А история? Она — на улице. В толпе. Я верю, что в каждом из нас — кусочек истории. У одного — полстра­нич­ки, у другого — две-три. Мы вместе пишем книгу времени. Каждый кричит свою правду. Кошмар оттенков. И надо все это расслышать, и раствориться во всем этом, и стать этим всем. И в то же время не потерять себя.

быть одно сердце для ненависти, а второе — для любви. У человека оно одно, и я всегда думала о том, как спасти мое сердце

В войну я так полюбила людей, что никогда уже не смогу их разлюбить…

Самое сильное ваше лекарство — это любовь. Любовь сохраняет, дает силы выжить”. Лежит раненый

Потому что во мне самой было много любви, много радости. Я так понимала жизнь, я только так хотела жить после войны. Бог не создал человека для того, чтобы он стрелял, он создал его для любви

догадка о еле уловимой красоте человеческого страдания. Тогда я пугаюсь самой себя…Путь только один — полюбить человека. Понять его любовью.

и маленьких), но война как была, может быть, одной из главных человеческих тайн, так ею и осталась. Ничего не изменилось. Я пытаюсь большую историю уменьшить до человека, чтобы что-то понять. Обрести слова. Но на этой, казалось бы, уже небольшой и удобной для обзора территории — пространстве одной человеческой души — все еще непонятнее, менее предсказуемо, чем в истории. Потому что передо мной — живые слезы, живые чувства. Живое человеческое лицо, по которому во время разговора пробегают тени боли и страха. Иногда даже закрадывается крамольная

Вот уже были на земле тысячи войн (недавно прочла, что их насчитали более трех тысяч — больших

по улицам… Я все время любовалась, хотя любоваться не было чем — вокруг разбитый камень, даже деревья покалечены. Но нас грело чувство любви. Как-то нужен был человек человеку, все очень нуждались друг в друге. Это потом мы разбежались, каждый к себе, в свой дом, в свою семью, а тогда еще были вместе. Плечо к плечу, как в окопе на фронте…

Приехали с мужем в Минск. У нас ничего нет: ни простыни, ни кружки, ни вилки… Две шинели, две гимнастерки. Нашли карту, она хорошая была, на бязи, мы ее отмачивали… Большая карта… Вот эта бязевая простыня — первая простыня у нас была. Потом, когда дочка родилась, на пеленки ее пустили. Карту эту… Как сейчас помню, политическая карта мира… А спала дочка в чемодане… Фанерный чемодан, с которым муж вернулся с фронта, служил вместо люльки. Кроме любви, ничего в доме не было. Так скажу… Муж как-то пришел: “Пойдем, я видел выброшенный старый диван…”. И мы пошли за тем диваном — ночью, чтобы никто не видел. Как мы радовались этому дивану!Все-таки мы были счастливые. У меня появилось столько подруг! Время трудное, но мы не унывали. Отоварим карточки и звоним друг другу: “Приходи, я сахар получила. Будем чай пить”. Ничего над нами не было, ничего под нами не было, ни у кого еще этих ковров, хрусталя… Ничего… И мы были счастливы. Счастливы, потому что остались живы. Говорим, смеемся. Ходим