Правительница погладила по зыбкой туманной шкурке настороженно замершее у себя на плечах существо, похожее на призрачного ручного горностая. «Что ж, некоторые очень любят казаться себе героями, – с привычным презрением подумала она. – Это ведь иногда так приятно щекочет неудовлетворённое честолюбие…» В конце концов, кому, как не ей, было этого не знать.

Милис ещё помнила, как сама чуть было не сделалась жертвой отвратительного лицемерия их врагов несколько веков тому назад…

– Никто не вправе осуждать тебя за твою ярость, – тихо повторила она. – Этот Ян никогда не освободился бы от принесённой им клятвы, если бы не гнусные козни ни-шуур. Он принадлежал тебе, кобэсими. Хаук отобрал у тебя раба… бесчестно и грязно, точно так же, как однажды чуть было не отобрал жизнь у тебя, крылатый, – Правительница перевела ярко полыхнувшие алым глаза на Тео.

Тот усмехнулся:

– Как было написано в одной хорошей старой книге, быть бессмертным всегда дорого искупается… за это не раз умираешь живьём.

Беловолосый задумчиво провёл левой рукой по острому как кинжал блестящему сталактиту.

– Хаук силён, Правительница, – хрустальные грани испуганно замерцали под прикосновениями его изогнутых птичьих когтей. – И он становится только сильнее в связке со своими воинами. Не признавать этого было бы ошибкой.

– Признавая ошибки, мы не снимаем c себя броню, а лишь надеваем её, тэнгу, – Сегун несколько раз с шорохом закрыл и снова открыл тяжёлый боевой веер, напоминавший чьё-то иссохшее крыло.

Потом он медленно прошёлся вдоль ряда глубоких как пустые глазницы скальных ниш, из которых ледяными каскадами стекал пахнущий йодом и морской солью воздух. Толстые щупальца червеобразных лиан всякий раз испуганно отдёргивались и с писком втягивались в стены, когда тот проходил мимо.

– Что ж, в конце концов, и Конфуцию не всегда везло, – сумрачно заключил Правитель. – Но ты сказал одну очень важную вещь, Тео. Главная слабость наших противников состоит в том, что они становятся уязвимыми поодиночке.

Донья Милис сплела пальцы перед грудью, и затейливые ажурные браслеты, показавшиеся из отороченного мехом рукава её тяжёлого платья, тихонько звякнули друг о друга.

– Если я верно чувствую, у тебя есть какой-то план, кобэсими? – вполголоса спросила она.

– Пожалуй… – медленно отозвался Сегун. Он с громким щелчком сложил зажатый в ладони веер и вновь обернулся к Тео: – Я же учил вас с Вильфом когда-то играть в «и-го́», пока вы оба ещё были оруженосцами, верно? Чёрные камни, белые камни, бесконечное количество ходов, бесконечное множество перекрёстков…

– В шахматы играют герои, го – игра богов, – процитировал в ответ блондин, улыбнувшись.

– Именно так, тэнгу. Каждая постановка камня – это принятое кем-то решение. Его больше нельзя исправить, можно только изменить, принимая всё новые и новые решения. И то место, которое было безопасным для камней твоего противника, может в любой момент стать для них ловушкой при появлении поблизости твоих собственных камней… А ты ведь помнишь, в чём заключается истинная вершина мастерства, тэнгу?

– Конечно помню, Правитель, – Тео наклонил голову. – В том, чтобы, используя свои камни, подтолкнуть того, против кого ты играешь, к решению, которое нужно именно тебе.

* * *

– А я тут недавно видела в городе орла, – Руби досадливо поморщилась, в очередной раз поправляя впившуюся ей точно под лодыжку металлическую застёжку.

Высокие гладиаторские босоножки неделю назад достались девушке даром из-за некондиции: какая-то доморощенная дизайнерша настолько допекла их старенький принтер-автомат в «Хрустальной туфельке» противоречивыми запросами, что тот, окончательно сбрендив, сгенерировал клиентке это чудо вместо скромненьких летних балеток. Под вечер пряжки на кожаных ремешках зверски натирали девушке ноги, но та упорно не сдавалась: красота требовала жертв. А ещё ОН всегда говорил, что любит, как Руби в них выглядит – по сравнению со всеми этими «лохматыми неряшками», которые в любую погоду рассекают по городу в пляжных шлёпанцах…

– Настоящего орла, представляете? Да ещё так близко, парил вот прямо над самыми домами, – продолжила Руби, закидывая за спину увешанный брелоками джинсовый рюкзачок. – Чуть ли не метр в длину, кажется. Если честно, я думала, что они только в горах водятся… ну или там на равнинах…

– Надо бы вам орнитологией заняться, мисс Девлин, – добродушно усмехнулся Алекс. – Раз уж вас так птицы полюбили…

– На что это ты намекаешь? – тут же вскинулась Руби. – Можно подумать, у меня интересов других нет…

– Да есть, конечно есть, и ни на что я не намекаю. Что же ты сегодня на всё так реагируешь… – успокоительно произнёс Алекс, неловко откусывая от длинного как палка рисового ролла, только что добытого из ближайшего суши-автомата. – Боже, ну вот как вы это только едите, а? Нормальные люди, между прочим, разрезают эти штуки на кусочки и потом используют палочки…

Они шагали мимо одинаковых как упаковочные коробки одноэтажных зданий с уродливыми бетонными козырьками. Голографические рекламные ленточки на этих козырьках тускло помигивали в зеленоватой мгле, смутно напоминая то ли фосфоресцирующие водоросли, то ли диковинных морских змей из Сиднейского океанариума. Жаркий декабрьский вечер овевал лицо влажным душноватым теплом, дразнил ароматами бананового хлеба из ближайшей пекарни и жареной курицы из афганской закусочной неподалёку.

И всё это было настолько хорошо знакомым и настолько неуловимо тоскливым – совсем как запылённые мешки с никому давным-давно не нужным хламом где-нибудь в подсобке разорившегося галантерейного магазина…

– Мне тоже показалось, что ты чем-то расстроена, зайчик, – мягко сказала Диана. – Может быть, мы можем тебе чем-нибудь помочь?

– Да нет, всё отлично, честно. Просто устала немного…

Девушка на ходу скрутила в пучок длинные тёмные волосы и с облегчением вздохнула, чувствуя, как вечерний ветерок робко облизывает повлажневшую от пота шею. Её почему-то раздражал Дианин заботливый тон. Хотя эти двое, конечно же, ничего плохого не имели в виду…

…Вчера вечером Руби лежала рядом с НИМ, кондиционер не работал, и в номере был включён лишь дурацкий старый вентилятор около окна. С мерзким, словно у плохо смазанной двери, поскрипыванием тот пытался разогнать спёртую духоту, пропитанную запахами подсыхающего пота, недоеденных бамбуковых палочек в кисло-сладком соусе и неумолимо приближающегося понедельника – а Руби молча слушала знакомый хриплый голос в темноте, и ей постепенно делалось всё тяжелее и тяжелее дышать.

«Ты же всё понимаешь, котёнок. Рождественские праздники нужно проводить дома, у меня ведь семья, дети…» Где-то под рёбрами делается холодно и пусто, и в носу начинает жечь от судорожно сглатываемых слёз. И горят города в душе, и горит ещё что-то внутри сердца, горит и плавится, потихоньку растворяясь. Наверное, это и есть надежда. Та самая, робкая, неуверенная, которой никогда не суждено будет сбыться. Капли её тают и обжигают губы, скатываются вниз по шее, впитываются в сделавшуюся ужасно холодной и жёсткой подушку… «Ну прекрати, малышка. Ты ведь у меня такой славный, такой послушный котёночек, и мы же нужны друг другу, так? Моя жена ни за что не согласилась бы вот так вот поиграть вдвоём, как мы с тобой обычно играем, верно? Куда ей там, этой несчастной клуше…»

– Смотри-ка, что у меня для тебя есть… – Диана с заговорщицким видом запустила руку в карман брюк. – Привезла тебе из Тибета, мне показалось, что это штучка в твоём стиле… Говорят, что она дарует своему владельцу исполнение желаний.

– Спасибо… – пробормотала Руби, надевая на указательный палец покрытое затейливым орнаментом серебряное кольцо. – Очень симпатично… А что здесь написано?

– «Ом ма́ни па́дме хум», – сказал Алекс, мельком посмотрев на гравировку. – «Процветание и изобилие тем, кто принимает их с открытым сердцем». Буддийская мантра сострадания…

– И откуда ты только всегда всё знаешь, – девушка вытянула перед собой руку, разглядывая украшение.

– Чем это ты так? – Диана недоуменно посмотрела на её ладонь.

– А… это сигаретой, – безразлично откликнулась она.

– Ты же вроде не куришь…

– А я и не курю, – Руби поспешно вытащила из рюкзачка карманное зеркальце, делая вид, что ей срочно понадобилось поправить макияж.

Врать не хотелось. Вот совсем. Хотелось отвязаться.

Густо обведённые чёрным глаза слегка покраснели. Ещё бы, целую ночь почти не спать…

«Номер оплачен до полудня, как всегда, котёнок, – сказал ОН ей сегодня, когда они вместе вышли на балкон. Лениво щёлкнул зажигалкой, беря Руби за руку. – Тебе надо будет только отдать им свою ключ-карту, когда будешь уходить, и всё…»

И всё.

Ну вот как всё это можно объяснить этим двоим?

Да и зачем…

Диана внимательно посмотрела на неё, но больше ничего спрашивать не стала.

– Кстати, о сигаретах, – сказала она. – Я забегу в магазин на минутку, подождёте меня, ладно?

* * *

– Не надо, Вильф!! – Аспид ринулся к силовому пузырю, пытаясь прикрыть его ладонями, но тот мгновенно выскользнул из его пальцев, перемещаясь выше.

Стайка огненных москитов на ладони медноволосого тонко зазвенела и сорвалась в воздух, окружая сферу плотным крутящимся кольцом с бритвенно-острыми внутренними краями. Кольцо начало стремительно сужаться, и Таютка в ужасе взвизгнула, трепеща крыльями.

«НЕТ!!!» – мысленный крик Аспида обернулся одним слитным, непреодолимым волевым усилием, и запястья мальчишки словно стянуло вместе раскалённой стальной петлёй. Он снова потянулся к сфере – и увидел, как её стенки тают и истончаются, будто лёд в тёплой воде, превращаясь в мириады едва заметно мерцающих искр.

Таютка бросилась к нему, отчаянно цепляясь мальчику за рубашку, и тот лихорадочно обнял её и крепко прижал к груди.

– Запомнил технику? – спокойно спросил его рыжеволосый.

– Я не хочу, чтобы ты причинял ей вред, – тряским голосом выговорил Аспид, укрывая крылатую ящерку ладонями.

Таютка крупно дрожала всем телом.

– Мо-ой бог, Аспид, – рассмеялся Вильф. – Если у меня когда-нибудь возникнет мысль прикончить твоего фамильярчика, я обязательно сообщу тебе об этом заранее, обещаю. Хотя бы ради того, чтобы полюбоваться на твою тро-огательную мордочку при этом… ты ведь меня знаешь. Но мне нравится, что ты учишься не подставлять мне спину, малыш…

Аспид молчал, невидящими глазами уставившись на высокие – каждая почти по колено взрослому человеку – ступени под своими ногами. Ледяной воздух наступающей ночи обжигал ему горло; сердце всё ещё колотилось как бешеное.

Вильф потрепал невольно вздрогнувшего мальчика по затылку:

– Подумай сам, дурачок, как я могу всерьёз покушаться на дар Правительницы? – насмешливо проговорил он. – Донья Милис сделала тебе очень щедрый подарок. Она действительно бережёт тебя, и кто я, в конце концов, такой, чтобы судить о её решениях? Это всё страшно трогательно, признаю…

– Почему… бережёт? И почему он щедрый? – непонимающе переспросил Аспид, всё ещё не поднимая глаз.

– Фамильяр находится в связке с твоим зверем, маленький тули-па. Это значит, что даже если ты снова сотворишь что-нибудь постыдное, на сей раз ты будешь избавлен ото всех неприятных последствий, которые наступили для тебя полтора месяца назад.

Аспид замер.

«Тебя привела к поражению постыдная слабость, юный воин…» Каменная крошка под ногами. Беспомощно растянутые в клейкой паутине руки. «Прервать бой, Аспид… самому подставить врагу спину…» Стаи жутких тварей, похожих одновременно на крабов и на шипастых пауков. Скользкие от яда жала, острые словно иглы… Сколько всё это длилось тогда? Сутки? Или несколько суток?

По позвоночнику мальчика пробежал мелкий озноб.

Незачем… незачем всё это вспоминать.

– Как это… буду избавлен? – спросил Аспид, отчаянно пытаясь заставить свой голос снова звучать ровно.

– За тебя твою вину искупит вот эта зверюшка. Её крови хватит, конечно, только на один раз, – Вильф задумчиво склонил голову набок. – Особенно если придётся сперва отрезать ей крылья, использовать огонь или какой-нибудь медленный яд, но…

– Её… – глаза мальчика расширились.

– Да, Аспид. Правительница всё ещё считает тебя малышом. А лишить малыша игрушки – это ведь гораздо более мягкое наказание, чем дать ему ремня, м-м?

Некоторое время Аспид ничего не отвечал, не отводя взгляда от тянущегося из груды древних камней деревца у Вильфа за спиной.

– Я бы предпочёл ремень, – без выражения произнёс он.

– Что ж, это тоже можно понять, – улыбнулся рыжеволосый. – Хотя я, честно говоря, и посоветовал бы тебе не зарекаться… Но самому выбирать себе наказание – непозволительная роскошь для оруженосца, м-м? Тем больше поводов поскорее повзрослеть…

– Это… так всё специально было задумано, да? Чтобы я теперь всегда об этом помнил?

– Если бы у кого-нибудь из нас была именно такая цель, ты узнал бы об этом гора-аздо раньше, чем начал задавать мне вопросы, уж поверь, – покачал головой Вильф. – Правительница сама не хотела лишний раз смущать наше маленькое храброе сердечко, разве нет? Хотя мне, например, на твоём месте было бы намного легче заранее знать правила игры, чтобы они в случае чего не оказались для меня неожиданностью. В конце концов, это ведь только справедливо, правда?

Мальчик медленно кивнул, закусывая губу.

– Запомни, Владетелю невозможно служить лишь из страха перед наказанием, Аспид. Ни для тули-па, ни даже для смертных… Подумай сам, если бы это было иначе, то почему тогда все смертные на этой земле до сих пор ещё не приняли наше покровительство? Но твой зверёныш – дитя Цитадели, значит, на него распространяются законы Цитадели. Точно так же, как и на тебя самого, маленький тули-па.

Аспид судорожно вздохнул.

– Я теперь всё равно, наверное, всё время буду об этом думать, – глухо проговорил он.

– Зачем? – Вильф пожал плечами. – Ты ведь не думаешь всё время о том, что можешь умереть в бою, верно, юный воин?

Он приподнял бровь.

– Нет никакого смысла бояться ещё не совершённых ошибок, Аспид, – послышалось за спиной у мальчика. – Для подлинного тули-па нет смысла вообще чего-то бояться…

Тео, появившийся, как и всегда, неслышно и незаметно, подошёл ближе и стал смотреть вниз, на сумрачную холмистую долину, которую укрывало медленно наползающее покрывало тьмы.

– Именно так, – Вильф положил ладони Аспиду на плечи и посмотрел ему в глаза. – Тем более, что ты достойный ученик, маленький тули-па…

На запястьях у рыжеволосого на секунду проступили две тоненькие пурпурные полоски, и едва успевшая перебраться на плечо мальчика Таютка задрожала и вновь отпрянула, ныряя Аспиду под рубашку.

– И вполне вероятно, что ты никогда уже больше и не допустишь никаких дурацких ошибок, м-м? – виски тому легонько ожгло, и кожа на них на миг онемела. – По крайней мере, я не вижу в этом ничего невозможного, малыш… Ладно, беги. Мы закончили на сегодня.

Тео проводил взглядом исчезнувший в небе мальчишеский силуэт и присел на край башенной площадки, свешивая вниз ноги.

– Трогательно получилось, правда? – спросил его Вильф. – Малыш такой забавный, когда пытается сдержать слёзы. Вкус-сно…