Сперва Кейр даже решил, что ему померещилось, но когда он привычно напряг зрение тули-па, то разглядел в густых сумерках тоненький женский силуэт.

Оставляя на снегу чёткие, будто пятна чёрной краски, следы, фигурка осторожно переступала по пластинам крутой («Градусов тридцать, не меньше», – невольно прикинул про себя Кейр) металлической кровли. Потом она обогнула наглухо замурованную печную трубу и ухватилась за разлапистый куст какой-то антенны, поднося к глазам огромную, явно недешёвую фотокамеру с длинным объективом.

– С-смотри, кто это там, Ас-спид?

Гигантский ящер спикировал вниз, приближаясь к Кейру.

И в этот момент правая нога неизвестной вдруг поехала по припорошённому снежной пыльцой кровельному листу, и девушка рухнула на спину, не удержав равновесия. На несколько секунд соскользнувшая вниз фигурка ещё попыталась затормозить у самого края крыши, цепляясь за ограждающую этот край низенькую решётку, но в следующую секунду решётка проломилась под весом её тела – и девчонка полетела внутрь тёмного узкого двора, нелепо раскинув в стороны руки, из которых, словно в замедленном кадре, выскользнула слетевшая с шеи тяжёлая камера.

* * *

Широкогрудая кобыла с длинными ногами, желтоватыми подпалинами на поджарых боках и мускулистой шеей прижала уши, оскалила зубы и нервно дёрнула хвостом, настороженно косясь на Вильфа. Рыжеволосый улыбнулся и провёл ладонью по атласно лоснящейся холке, придерживая лошадь за узду. Та отчаянно тряхнула гривой, высоко задрав бархатистую морду, всхрапнула, резко рванулась в сторону и вдруг – низко опустила голову, развела уши и замерла неподвижно, облизывая чёрные губы и жуя пустым ртом.

– Странно, Конни обычно очень норовистая… а тебя так слушается, – задумчиво сказал Флинн, наблюдая, как рыжий умело подтягивает подпругу, а потом просовывает левую ногу в стремя, ухватившись за повод, и легко запрыгивает в седло.

– Надо всего лишь почувствовать её разум, будущий воин, – хмыкнул сидящий на гнедом жеребце Тео, трогая поводья. – Попробуй сам, это совсем нетрудно. Много проще, чем со смертными.

Флинн с сомнением посмотрел на статного вороного коня с белой проточиной на лбу, который флегматично пощипывал жёсткую декабрьскую травку.

Когда речь заходила о подобных трюках, эти двое никогда не старались объяснять ему ничего особенно подробно… но если кто-то из них вот так походя замечал, что освоить какую-нибудь новую хитрость «совсем нетрудно», искушению в очередной раз испытать собственные силы было решительно невозможно противиться.

– А ну-ка, Принц… – шепнул Флинн, осторожно погладив вороного по морде, и протянул тому горсть вынутых из кармана кожаного пальто кусочков рафинада.

Конь пряданул ушами, доверчиво фыркнул и потянулся губами к его ладони. Флинн прикрыл глаза – он успел уже выяснить, что человеческое зрение в таких случаях обычно только мешало, – и ему действительно показалось, что исходящее от животного тепло, ласковое и спокойное, будто растворяется в его собственной крови… плывёт в воздухе звоном незримых колокольчиков…

Нет, на самом деле это были, конечно, никакие не звуки… и уж тем более не слова. Это были даже не картинки – лишь какие-то тёплые и часто сменяющие друг друга тактильные образы, напоминающие то ли налипающие на пальцы песчинки, то ли горячие гладкие горошинки, перекатывающиеся по раскрытой ладони… но узоры, в которые те складывались, тут же превращались в смыслы, и Флинн действительно мог отчётливо различать эти смыслы, словно слепой, читающий по Брайлю: «Тёмное там на земле, далеко-не двигается-не страшно-но-лучше-обойти… старшая не сопротивляется тем-чужим, значит-опасности-нет. Старшая-всегда-знает-когда-опасно… Отгоняет от еды, больно-щиплет-за-ноги-но-всегда-знает-когда-убегать. Старшая всё знает, лучшее-место-в-тени-всегда-её… я хочу с-тобой-а-не-с-теми…»

Принц снова фыркнул и прихватил его зубами за рукав.

– Потрясающе, адова сатана… – проговорил Флинн.

Потом он ласково потрепал жеребца по холке и тоже запрыгнул в седло.

Последние недели принесли ему множество открытий, и с каждым днём осознавать себя и свои способности музыканту становилось всё легче. Раньше ему и в голову бы не пришло, наверное, даже фантазировать о чём-нибудь подобном – слишком уж это всё напоминало бы какой-то фантастический роман, но в данном случае истина заключалась в том, что все фантазии оказались лишь тысячной долей факта… в то время как факт, между прочим, всё ещё оставался основой для тысячи разных новых фантазий.

И когда Флинн, сидя по вечерам перед телемонитором, перебирал новостные программы, и все языки мира делались ему понятными, это был факт, а вовсе никакая не фантазия. Или когда он пробовал выпускать когти на руках, стоя перед зеркалом, или когда на спор сминал в пальцах монетку, чтобы закадрить очередную девочку («Фокус-покус, смотри-ка, как я умею, а чем ты, кстати, занята сегодня вечером, золотце?»).

И невероятно легко писались стихи…

Флинн тронул пятками жеребца, преодолевая очередной плавный подъём. Было зябко, и людей вокруг не было видно совсем – наверное, мало находилось желающих шляться здесь в такую погоду.

Музыкант всегда любил бывать на Белых скалах, любил крики чаек, тугой и горький, как лакричная конфета, ветер, любил ароматы йода, соли и мокрых камней – ему всегда мерещилась в этом месте какая-то особенная, как любят выражаться эзотерики, «гармония стихий». А сегодня ещё и небо было голубым и прозрачным – очень непривычным для Туманного Альбиона, и предвечернее солнце в его кристальной глубине пылало ослепительно ярким кусочком платины.

«…вся наша жизнь похожа на музыканта с голубой гитарой, – философски подумал Флинн. – Гитара его голуба, словно бездонное небо ранней зимы, а инкрустация на ней светится и слепит, будто платиновое солнце…»

Хорошая могла бы, наверное, выйти песня. Музыкант-жизнь играет, не зная усталости, и с его струн срывается нота за нотой; иногда мелодия, льющаяся из-под его пальцев, размеренна и тиха, иногда она похожа на крик боли, иногда – на просьбу об утешении. Небесные аккорды переливаются цветами жидкого серебра, прохладного, как тяжёлые тени поздним вечером, загадочного, как ледяной туман над спящим лесом, а иногда – обжигают огненными стрелами, ошпаривают жаркой лавой и заставляют корчиться в немом крике, потому что нет таких слов, которые способны были бы выразить всю полноту восхищения и благодарности того, кто расслышал в суетном шуме человеческого мира Ту Самую Мелодию.

Мы слышим эту мелодию в себе, пока бьётся наше сердце, а может быть, мы будем слышать её, даже когда оно уже перестанет биться, и мы настолько привыкли к этому, что почти никогда не замечаем её. Эта музыка пронизывает наши души, эта музыка рисует Мироздание…

– Вот про мироздание это было красиво, правда, Тео? – заметил медноволосый.

– Вы что же, адова сатана, ещё и подслушиваете? – Флинн снова толкнул Принца шенкелями, чуть ускоряя шаг.

– Отчего бы и нет? – блондин приподнял бровь. – Мысли – это те же слова, музыкант. Ты тоже научишься этому со временем.

– И заслоны от любопытных создавать тоже научишься, не переживай, – добавил Вильф.

– Это точно так же, как и с чужими языками, да?

Тео кивнул:

– Примерно так же…

Флинн замялся, рассеянно рассматривая двух белых овечек под скошенными на одну сторону от бесконечных ветров деревцами.

– А вот почему, раз я теперь, так сказать, больше не человек, и ещё все раны у меня регенерируют так быстро… а вот если, так сказать, напиться, то все ощущения ровно такие же, как и были до этого? – задал он давно уже мучивший его вопрос. – Разве алкоголь тогда не должен был вообще перестать на меня действовать?

– Тут есть свои хитрости, Гарм, – прищурился Тео. – То, что твоё тело привыкло ощущать как повреждение, от которого ты желаешь избавиться, воля тули-па блокирует автоматом. То, против чего твоя смертная память осознанно не протестует, остаётся. Там тоже можно научиться ставить блоки, но для этого уже работа нужна… Ты ведь много пьёшь, верно?

– Не много, – немедленно ощетинился Флинн. – Ровно столько, сколько захочу…

– Да ну-у? – рассмеялся Вильф.

Флинн невольно ухмыльнулся тому в ответ. «Ну да, у Фрейи точно нашлось бы что сообщить на этот счёт…»

Рыжий почему-то слегка поморщился:

– Ладно… в конце концов, всё это абсолютно неважно, Гарм. Это всего лишь человеческое… оно само отпустит со временем. Уж поверь, теперь тебе будут доступны куда более утончённые удовольствия. Изысканнее маковых слёз… слаще даже, чем та сахарная карамель, которая стекает в подожжённый бокал с «зелёной феей»… – мечтательно-шутливо договорил Вильф нараспев, явно вспоминая что-то, и Тео, покосившись на того, еле слышно фыркнул. – Хотя готов поспорить, что нынешняя богема всё равно давным-давно уже разучилась правильно готовить абсент времён моей молодости…

– Это какие же, интересно, такие удовольствия? – скептически протянул Флинн, старательно пытаясь прогнать из голоса невольно подступившее любопытство.

– Всё впереди, музыкант. Попозже узнаешь… – улыбнулся рыжеволосый.

– Ага, вот например когда куплю себе новый самолёт, – вполголоса пробормотал Флинн, чтобы хоть что-нибудь ответить.

Сказать по правде, он не особенно и надеялся на детали. За несколько встреч Флинн вполне успел уже притерпеться к манере общения этой пары: беловолосый Теодор, как правило, довольно чётко отвечал на вопросы, заданные прямо, зато рыжий Вильфрид предпочитал раз за разом напускать туману, явно получая удовольствие от самого этого процесса.

Всё это напоминало какую-то странную игру, похожую то ли на шарады, то ли на кошки-мышки. Но игра эта была необыкновенно захватывающей, и у Флинна не возникало ни малейшего желания её прерывать. Потому что отныне и, судя, по всему, навсегда это сделалось его новой реальностью. Удивительной и невероятной, но тем не менее именно реальностью, а не какой-нибудь там галлюцинацией, и осваиваться в этой новой реальности надлежало постепенно, неторопливо и, по возможности, со вкусом.

Здорово всё же, что он встретил месяц назад этих двоих. Странно только, что Фрейя с самого начала так сильно их невзлюбила…

Флинн снова вспомнил сегодняшний разговор с Фрейей – не самый их, по правде сказать, приятный разговор. С одной стороны, он, конечно, только за то и ценил свою скрипачку, что та всегда старалась говорить с ним честно… о его стихах, да и вообще обо всём на свете. А с другой стороны…

– Мнение этой смертной должно волновать тебя в последнюю очередь, поверь мне, будущий воин, – в голосе Тео послышалась едва заметная нотка неприязни. – А твоя летающая телега тебе уже больше никогда не понадобится… ты ведь и сам теперь можешь летать.

– Я… могу летать? – неверяще переспросил Флинн, от неожиданности позабыв сразу же обо всём, о чём он только что думал. – Но у меня… у меня ведь нет крыльев, как у вас двоих, когда вы становитесь…

Тео усмехнулся:

– Это совсем неважно, музыкант.

Вильф легонько натянул поводья, останавливая лошадь, и спешился.

– Иди сюда, Гарм, – позвал он, улыбаясь. – Я покажу тебе, как…

Флинн тоже спрыгнул со спины Принца (тот сразу опять невозмутимо потянулся мордой к усыпанной меловыми камешками траве) и подошёл вслед за рыжим к краю скалы.

Вспененные просторы Ла-Манша раскинулись под ногами необъятным стальным полотном; неприветливая вода с мерным грохотом вгрызалась в подножие белых скал, словно огромный голодный зверь. Флинн растёр друг о друга ладони, щурясь от порывов ветра, и взглянул на туманные очертания далёкого берега, едва виднеющиеся на горизонте.

– И что же мне теперь делать? – неуверенно поинтересовался он.

– Импровизируй, – ухмыльнулся Вильф.

И сильный толчок в спину отправил его вниз, навстречу высоким беснующимся волнам.

* * *

Никогда ещё стяжка не получалась у Аспида до такой степени быстро. Он материализовался прямо над хитросплетением увешенных дорожными знаками кабелей, оттуда молнией нырнул внутрь двора, чудом умудрившись не задеть на лету почти невидимую под слоем снега газовую трубу, которая тянулась через этот двор на противоположную его сторону…

…и успел подхватить соскользнувшее тело на руки, когда то уже почти коснулось земли.

Ящер опустился на обледенелый асфальт и осторожно поставил девушку на ноги, придерживая за талию. Та завертела головой, по-видимому, не сразу сообразив, что с ней произошло, увидела над собой пластинчатую полузмеиную морду – и сейчас же, тихо взвизгнув, рванулась прочь из лап Аспида, чуть не оставив у того в когтях рукав короткой чёрной курточки с меховым воротником.

Аспид замешкался, не решаясь разжать пальцы: девчонка явно была не в себе, а ну как рванёт сейчас вон туда, в подворотню, а оттуда – куда-нибудь прямиком на проезжую часть?

С другой стороны, если она сейчас начнет кричать…

– Спокойно, бро, – появившийся рядом Кейр среагировал быстрее него.

Тонкие жала его хрустальных когтей легли девушке на губы, и та снова дёрнулась, немо, как рыба, приоткрывая рот и обезумевшими глазами глядя теперь уже на чёрного полуволка напротив себя.

– Тихо-тихо. Закрывай-ка глазки, смертная…

Лицо девушки на миг окутала слабо светящаяся в сумерках розоватая пелена.

– Отпускаем зверя, ага? – Кейр свёл у груди запястья. – Чего пугать.

Аспид коротко кивнул и тоже поспешно скрестил перепончатые лапы прямо у девушки перед грудью (ему почему-то всё ещё страшно не хотелось её отпускать).

По телу пробежалась короткая тёплая вибрация, и кисти Аспида подёрнулись меловым облачком, превращаясь в человеческие ладони.

И как раз в этот момент девушка, судорожно вздохнув, медленно открыла глаза:

– Как я здесь… Я что, упала?

– Ты сознание теряла, разве не помнишь? – Кейр приподнял бровь и сложил руки за спиной жестом, неуловимо напомнившим Аспиду любимую позу Тео.

Та растерянно помотала головой, и мальчика на секунду окатило слабеньким, сладковато-горьким парфюмом от её волос.

– Если бы ты упала, мы бы сейчас твои кости по всему двору собирали, – Аспид наконец опустил руки. – Что ты вообще там делала? Зима же на дворе!

Он присел на пригазонный заборчик около облупившейся стены и сжал пальцами ледяные перекладины, с трудом успокаивая дыхание. На припорошённом снегом автомобильном окне прямо перед его носом помаргивал треугольный восклицательный знак. Жужжание города казалось неестественно громким; сердце всё ещё трепыхалось как ненормальное. Слышно было, как в углу двора натужно поползла вверх, а потом снова вниз кабинка лифта.

– Ладно бы летом, – нервно добавил Аспид. – Да ладно бы хоть при дневном свете!

– Да я тут сто раз уже зимой лазила. Там и льда-то совсем нет… то есть не было… Хотела фоток пощёлкать, подумаешь… ой! Камера! – пискнула вдруг девушка, опускаясь на корточки.

Некоторое время Аспид с Кейром молча наблюдали, как та возится около забитой льдом водосточной трубы, собирая осколки. Аспиду показалось, что девушка была немного постарше его самого. «Наверное, старшеклассница, как думаешь, Таютка? – мысленно спросил он копошащегося у себя в капюшоне дракончика. – А может быть, даже и вообще уже студентка…»

По внешности особо не разберёшь: чёрные обтягивающие джинсы – вещь вневозрастная, кожаные сапожки на скошенном каблучке (это ж додуматься надо было на крышу в таких лезть!) – в общем-то, тоже. Волосы заплетены в длинную пышную косу – ну так это мода у всех такая сейчас…

В заваленном сугробами колодце двора было темно – разве что ажурная паутинка древесных ветвей слегка серебрилась в свете дворовых окон, и Аспид невольно напряг зрение тули-па, чтобы получше рассмотреть лицо девушки. Вокруг сразу сделалось светлее, и мальчик различил россыпь ярких, словно брызги оранжевой краски, веснушек на её румяных от холода щеках, большие тёмно-зелёные глаза и пухлые, упрямо поджатые губы с чуть опущенными вниз уголками.

«По-моему, она красивая, – деловито сообщила Таютка, щекоча Аспиду затылок кончиками крыльев. – Мне холодно, покровитель…»

Мальчик усмехнулся и оттянул пальцами край ворота, впуская крылатую ящерку к себе за шиворот: «Ну тебя совсем, маленькое моё глупое…»

Девушка взяла в руки самый крупный из обломков камеры, щёлкнула тёмно-красным ногтем по треснувшему окуляру видоискателя и скептически глянула на вдребезги разбитый объектив.

– Всё, батяня меня теперь точно убьёт, – вздохнула она.

– Нет, ну ты всё-таки офонареть какая паркурщица, – с ноткой уважения протянул молчавший до сих пор Кейр, всё ещё не отводя взгляда от заросшей сосульками крыши с выломанным куском ограждения. – А полиция с вот такого вот… это самое… ну типа там, не хренеет?

– Не из Питера, да? – девушка мельком посмотрела на того снизу вверх.

В ушах у неё блеснули капельки изящных серебряных серёжек, и точно такую же капельку Аспид успел увидеть в глубоком вырезе красного мохерового свитера. Мальчик неловко отвёл взгляд и старательно уставился на окружённые бетонным забором мусорные контейнеры у стены.

– Совсем мозгов нет, – сердито сказал он, пытаясь скрыть неожиданное смущение. – А если бы никого рядом не оказалось?

– Сам-то ты что там делал, раз такой умный? – огрызнулась девушка. – Да ещё вон и с явным туристом на прицепе…

Она замялась, подбирая с земли шапку, потом на секунду прижала ладони к раскрасневшимся щекам и снова подняла взгляд на мальчика:

– Ладно. Прости. Это я от нервов просто… Спасибо тебе, эм-м…

– Асп… То есть, Тим, – пробормотал тот, почему-то краснея.

– А я Алина. Ну, приятно было познакомиться, в общем, с вами обоими, – девушка торопливо побросала осколки камеры в рюкзак, поднимаясь с колен. – И с наступающим вас, да?