11

День четвертый

Просыпаюсь с хриплым стоном, раздавленный монументальной махиной – брюхом моего нового тела. Помню только, как в изнеможении упал на дорогу, по которой шел много часов, воя от ярости, но так и не обнаружил деревни. Чумной Лекарь сказал правду. Из Блэкхита не сбежать.

Дорожные часы на прикроватном столике показывают половину одиннадцатого. Хочу встать, но тут из двери в соседнюю комнату появляется какой-то человек, подходит к серванту и опускает на него серебряный поднос. Незнакомцу с виду лет тридцать; он высок, темноволос и гладковыбрит. Внешность у него приятная, но в целом ничем не примечательная. На крохотном носу сидят очки, глаза устремлены к окну. Он молча пересекает спальню, распахивает шторы и открывает окно, из которого видны сад и лес.

Я в изумлении слежу за ним.

Его движения до странности точны и четки. Он действует быстро и слаженно, не тратя лишних усилий, словно экономит силы для каких-то великих трудов.

С минуту он стоит у окна, повернувшись ко мне спиной. Холодный воздух врывается в комнату. Создается впечатление, будто от меня чего-то ждут, что эта пауза выдерживается ради меня, но я понятия не имею, что делать. Чувствуя мое замешательство, он прерывает свои бдения, подходит к кровати, берет меня под мышки и приподнимает в сидячее положение.

За его помощь я расплачиваюсь стыдом.

Шелковая пижама насквозь пропитана потом, а вонь немытого тела вызывает резь в глазах. Не обращая внимания на мое смущение, мой помощник берет поднос, осторожно опускает мне на колени и снимает с него крышку. На подносе красуются тарелки со свиными отбивными и огромной порцией яичницы с беконом, а также чайник и кувшин молока. Обычно такое обилие еды меня бы напугало, но сейчас, умирая от голода, я набрасываюсь на нее, как дикий зверь; высокий человек – судя по всему, мой камердинер – скрывается за китайской ширмой, откуда слышен звук льющейся воды.

Перевожу дух и озираюсь. В отличие от скромно обставленной спальни Белла, эти покои купаются в роскоши. Красные бархатные шторы струятся по окнам, алыми лужицами застывают на синем ковре. На стенах – яркие пятна картин, лакированная мебель красного дерева отполирована до зеркального блеска. Очевидно, тот, в чьем теле я нахожусь, пользуется большим уважением в семействе Хардкасл.

Камердинер возвращается и видит, как я, объевшись, с тяжелым вздохом утираю салфеткой жирные губы. Наверное, ему противно. Мне тоже противно. Чувствую себя боровом у кормушки. Как бы то ни было, камердинер невозмутимо убирает поднос и подставляет плечо под мою руку, помогая подняться с кровати. Бог знает как часто он проделывает этот ритуал или сколько ему за это платят, но мне и одного раза хватает. Почти волоком, как раненого с поля боя, он ведет меня за ширму, к ванне с горячей водой.

И там начинает меня раздевать.

Несомненно, все это часть утренних процедур, но я сгораю от стыда. Мне претит это чужое тело, при ходьбе обвислые складки плоти на ляжках мерзко трутся друг о друга.

Я безуспешно пытаюсь отогнать помощника.

– Милорд, вы не смо… – Он осекается, тщательно подбирает слова: – Вам будет неудобно принимать ванну самому.

Хочу послать его подальше, пусть удавится, лишь бы оставил меня в покое, но понимаю, что он прав.

Закрываю глаза и покоряюсь.

Уверенными движениями он расстегивает на мне пижамную рубаху, стягивает с меня штаны, по одной поднимает мне ноги, чтобы я не запутался в пижаме. Через несколько секунд я остаюсь нагишом, и мой помощник почтительно отступает на шаг.

Открываю глаза, вижу свое отражение в большом зеркале на стене. Я похож на гротескное изображение человека: кожа желтушная, вспухшая, из гнезда волос в паху выглядывает вялый пенис.

От стыда и отвращения я невольно всхлипываю, исторгая глубокий стон.

На лице камердинера возникает удивленное выражение, на миг сменяется насмешливым. Впрочем, это открытое проявление чувств мимолетно.

Он торопливо подходит ко мне, помогает забраться в ванну.

Помню, с каким наслаждением я принимал горячую ванну в теле Белла, но теперь радости не испытываю. Мой огромный вес превращает удовольствие от купания в унизительную процедуру – из ванны придется как-то выбираться.

– Можно приступать к утренним докладам, лорд Рейвенкорт? – спрашивает камердинер.

Скованно сидя в ванне, я мотаю головой – надеюсь, что он все-таки выйдет из спальни.

– Сегодняшние развлечения включают охоту и прогулку по лесу. Позвольте осведомиться, что…

Я снова мотаю головой, гляжу на воду. Как долго мне все это терпеть?

– В таком случае остаются визиты.

– Отменить, – тихо говорю я. – Все отменить.

– Даже встречу с леди Хардкасл, милорд?

Первый раз смотрю в зеленые глаза. Чумной Лекарь настаивает, что для того, чтобы покинуть особняк, я должен найти убийцу; наверняка владелица имения поможет мне разобраться в тайнах Блэкхита.

– Нет, этот визит не отменяйте, – говорю я. – А где мы с ней встречаемся?

– В ваших покоях, милорд, если вам так будет угодно.

– Да, вполне приемлемо.

– Будет исполнено, милорд.

Исчерпав этим список дел, мой помощник коротко кланяется и оставляет меня наедине с моими несчастьями.

Я закрываю глаза и опускаю голову на край ванны, пытаясь разобраться в происходящем. Душа, оторванная от тела, для многих означает смерть, но глубоко внутри я понимаю, что это не потусторонний мир. В аду было бы уютнее, да и прислуги меньше; вдобавок трудно судить человека, лишенного грехов.

Нет, я вполне себе жив, только в каком-то неведомом состоянии. Оно коварнее смерти, и я в нем не одинок. Чумной Лекарь утверждал, что за право покинуть Блэкхит соревнуются трое. Может быть, лакей, приславший мне дохлого кролика, попал в ту же западню, что и я? Возможно, этим объясняются его попытки меня запугать. Трудно выиграть гонку, если боишься финиша. Может быть, Чумной Лекарь развлекается, натравливая нас друг на друга, как полуголодных псов на собачьих боях.

«А может быть, к его словам стоит прислушаться».

– О, травма заговорила, – бормочу я внутреннему голосу. – Она же осталась в Белле.

И сразу же осознаю фальшь своего заявления. Моя связь с внутренним голосом имеет ту же природу, что и связь с Чумным лекарем и лакеем. Нас объединяет какая-то таинственная история, хотя я ее не помню. Все они – часть того, что со мной происходит, кусочки головоломки, которую я пытаюсь сложить. Неизвестно, друзья они или враги, но, чем бы в действительности ни был этот голос, он меня еще ни разу не подвел.

Однако же более чем наивно полагаться на своего тюремщика. Нелепо даже думать, что все это закончится, как только я обнаружу убийцу. Истинные намерения Чумного Лекаря таятся под маской в полуночной темноте. Он скрывается от посторонних глаз, так что угроза сорвать маску может на него подействовать.

Смотрю на часы, обдумываю свои дальнейшие действия.

Мне известно, что он явится в кабинет для беседы с Себастьяном Беллом – то, что Белл был моим предыдущим обличьем, все еще не укладывается у меня в голове, – после чего гости пойдут на охоту, и это предоставит мне отличную возможность его перехватить. Я готов исполнить его требование и отыскать убийцу, но, кроме этого, мне надо сделать кое-что еще. Чтобы получить свободу, я должен узнать, кто именно похитил мою личность, а для этого требуется помощь.

По словам Чумного Лекаря, я уже впустую потратил три из отпущенных мне восьми дней – в облике Себастьяна Белла, дворецкого и Дональда Дэвиса. Значит, у меня остается пять обличий, включая свое собственное, и, судя по встрече Белла с дворецким, все они сейчас в Блэкхите.

Целая армия помощников.

Теперь бы еще узнать, кто из них кто.

12

Вода давно остыла, я посинел от холода, меня бьет дрожь. Исключительно из тщеславия я содрогаюсь при мысли о том, что камердинеру Рейвенкорта придется вытаскивать меня из ванны, будто подмокший мешок картошки.

Почтительный стук в дверь избавляет меня от принятия дальнейших решений.

– Милорд, у вас все хорошо? – спрашивает камердинер, входя в спальню.

– Да, вполне, – отвечаю я, хотя руки немеют.

Он заглядывает за ширму, смотрит на меня. Потом, не дожидаясь распоряжений, закатывает рукава и поднимает меня из воды; под обманчивой худобой кроется завидная сила.

На этот раз я не возражаю. Гордость меня покинула.

Он помогает мне выбраться из ванны. Из-под рукава сорочки виднеется край выцветшей татуировки. Рисунок зеленоватый, подробностей не разобрать. Видя, что я заметил наколку, камердинер поспешно одергивает рукав.

– Грехи юности, милорд, – объясняет он.

Минут десять я испытываю муки унижения, пока он вытирает меня насухо и заботливо облачает в костюм: сначала одна нога, потом другая, сперва одна рука, потом другая. Все сшито великолепно, из шелка, но наряд безжалостно жмет, сдавливает и тянет во всех местах, будто целая орава любящих тетушек. Вся одежда на размер меньше, чтобы потрафить хозяйскому самолюбию. Наконец камердинер меня причесывает, втирает в пухлые щеки кокосовое масло и вручает мне зеркало, чтобы я мог оценить результаты его трудов. Зеркало отражает человека лет шестидесяти, с подозрительно черными волосами и карими глазами цвета спитого чая. Пытаюсь отыскать во взгляде хоть какой-то намек на себя, на того, кто сейчас управляет Рейвенкортом-марионеткой, но так ничего и не нахожу. Впервые задумываюсь, кем же все-таки я был раньше, до того, как приехал в Блэкхит, и какие действия привели меня в эту западню.

Эти размышления, сами по себе довольно занимательные, невероятно раздражают.

Разглядываю отражение Рейвенкорта, а по коже пробегает озноб, как и вчера, когда я увидел отражение Белла. Очевидно, в какой-то части сознания сохранилась память о моем настоящем облике, и я всякий раз недоумеваю, когда зеркало отражает незнакомые черты.

Отдаю зеркало камердинеру.

– Нам нужно в библиотеку, – говорю я.

– Я знаю, где она, милорд, – отвечает он. – Принести вам книгу?

– Я пойду с вами.

Камердинер умолкает, задумчиво морщит лоб. Потом произносит с сомнением в голосе – слова звучат осторожно, будто на цыпочках пробираются по зыбкой почве:

– Библиотека далеко, милорд. Боюсь, прогулка покажется вам… утомительной.

– Как-нибудь справлюсь. Небольшая разминка мне не повредит.

Он стискивает зубы, удерживая череду возражений, приносит трость, берет портфель и выводит меня в темный коридор, где керосиновые лампы заливают стены теплыми лужицами света.

Мы идем медленно, камердинер швыряет мне под ноги крохи новостей, но мой ум занят размышлениями о тяжеловесности тела, которое я упрямо толкаю вперед. Похоже, что какой-то злодей за ночь перестроил особняк, растянул помещения, сгустил воздух. Доковыляв до неожиданно яркого вестибюля, я с удивлением замечаю невероятную крутизну лестницы. В облике Дональда Дэвиса я стремглав сбегал по ступенькам, а сегодня утром по ним не подняться без альпенштока. Теперь понятно, отчего лорд и леди Хардкасл отвели Рейвенкорту покои в первом этаже. Для того чтобы попасть в спальню Белла, мне понадобятся подъемник и два силача, которые к тому же запросят плату за день работы.

Я часто останавливаюсь, перевожу дух, что позволяет мне наблюдать за гостями, разгуливающими по особняку. С первого взгляда ясно, что особого веселья никто не испытывает. Из углов доносятся нервные перешептывания и отголоски напряженных споров, в коридорах звучат разговоры на повышенных тонах, хлопают двери, обрывая диалог на полуслове. Супруги ссорятся, крепко сжимают бокалы, багровеют от еле сдерживаемой злобы. Каждая реплика щетинится шипами, в колючем воздухе разлита угроза. Может быть, это просто нервическое состояние или обманчиво мудрое предчувствие, но Блэкхит полнится ожиданием трагедии.

До библиотеки я добираюсь на дрожащих ногах, спина ноет, утомленная вертикальным положением. К сожалению, награды за перенесенные страдания я не получаю. Пыльные полки гнутся под тяжестью книг, замшелый красный ковер льнет к половицам. Холодные головешки в камине чернеют древними костями, напротив стоит небольшой стол и неудобное деревянное кресло.

Мой спутник выражает свои чувства, сокрушенно прищелкнув языком:

– Прошу прощения, милорд, я сейчас принесу кресло из гостиной.

Оно мне действительно понадобится. Набалдашник трости до боли натер левую ладонь, ноги подкашиваются. Сорочка взмокла от пота, все тело зудит. Прогулка по особняку превратила меня в развалину; добраться до озера раньше соперников я смогу только в ином облике, желательно в теле того, кому под силу одолеть лестницу.

Камердинер приносит большое кресло, ставит его передо мной. Берет меня под руку, усаживает на зеленые подушки.

– Позвольте осведомиться о цели нашего визита в библиотеку, милорд?

– Если повезет, мы встретимся с друзьями, – отвечаю я, утирая лицо носовым платком. – У вас найдется бумага?

– Да, конечно, милорд.

Он вытаскивает из портфеля стопку листков и авторучку, готовится записывать. Я собираюсь сказать, что не нуждаюсь в его услугах, но гляжу на потную натертую ладонь и решаю, что в данном случае гордость – бедная родственница разборчивости.

С минуту подбираю слова, потом начинаю диктовать:

– Логично предположить, что многие из вас гостят здесь дольше меня и обладают более пространными сведениями об особняке, о Чумном Лекаре и о том, зачем мы ему понадобились.

Я умолкаю, слушаю шорох пера по бумаге.

– Вы меня не искали. Полагаю, для этого существует веская причина, но я предлагаю вам всем сегодня в обед собраться в библиотеке и помочь мне задержать того, кто нас отсюда не выпускает. Если ваше присутствие невозможно, прошу вас, изложите на этом листе все, что вам удалось узнать. Любые сведения, даже самые незначительные, могут принести огромную пользу и ускорить наш отъезд. Как говорят, одна голова хорошо, а две лучше, но в нашем случае вполне можно обойтись одной, зато совместной.

Дожидаюсь, пока камердинер закончит писать, смотрю ему в лицо. Он озадачен и изумлен. Он вообще весьма любопытный тип, совсем не так прост, как кажется.

– Куда отправить письмо, милорд? – спрашивает он.