Мы от всего устали. Мы лояльные люди и не можем пойти против правительства, но не можем мы и поддерживать нынешнее правительство. Мы вынуждены отойти в сторону и молчать. И это трагедия русской жизни.
А. И. Савенко, правый политик и антисемит, из частного письма, перехваченного охранкой (1914) [408]
Глядя на неразвитый лоб и маленькую голову, казалось, что если ее проткнуть, то из нее, как из газового резервуара, с шумом полетит весь «Капитал» Карла Маркса. Марксизм был его стихией, в нем он был непобедим. Не было такой силы, которая бы выбила его из раз занятого положения. Под всякое явление он умел подвести соответствующую формулу по Марксу.
С. Верещак политзаключенный в царской тюрьме – о молодом Сталине в бакинской тюрьме (1908) [409]
Российское государство было порождено военными потребностями, продиктованными чрезвычайно сложным геополитическим окружением, а также идеалами – и в первую очередь самодержавным идеалом, однако долговечное российское самодержавие отличалось чем угодно, но только не стабильностью. После Петра Великого почти половина Романовых расстались с властью не по своей воле, а в результате переворота или убийства. Сам Петр убил за неподчинение своего старшего сына и наследника (Петра не пережили тринадцать из пятнадцати его детей от двух жен). Петру наследовала его вторая жена, крестьянская девушка с балтийского побережья, взявшая имя Екатерина I, а затем его внук Петр II. В 1730 году, когда Петр II в день своей свадьбы умер от оспы, пресеклась мужская линия Романовых. Престол перешел к родственникам Петра II, сперва к кузине его отца Анне (правила в 1730–1740 годах), а затем, в результате дворцового переворота, к его сводной тетке Елизавете (правила в 1741–1761 годах). Ни та ни другая не родила наследника мужского пола. Дом Романовых избежал полного исчезновения лишь благодаря браку одной из двух выживших дочерей Петра Великого с герцогом Гольштейн-Готторпским. В результате Романовы превратились в русско-немецкий род. Карл Петер Ульрих, первый из Гольштейн-Готторп-Романовых – ставший Петром III – был слабоумным. При отправлении российских государственных обязанностей он носил прусский военный мундир и продержался у власти полгода, пока в результате путча не был свергнут своей женой, второстепенной немецкой княжной Софией Августой Фредерикой Ангальт-Цербстской, которая правила под именем Екатерины II (или Екатерины Великой). Она воображала себя просвещенным деспотом и сделала высокую культуру союзницей самодержавия (чему впоследствии подражал Сталин, правивший страной из здания императорского Сената в Москве, построенного Екатериной). Немка Екатерина была Романовой только по мужу, однако семья, правившая в России, продолжала подчеркивать свою связь по женской линии с Петром и называлась только русской фамилией. В 1796 году Екатерине наследовал ее сын Павел, убитый в 1801 году; затем настала очередь его сына Александра I (правил в 1801–1825 годы), брата Александра Николая I (правил в 1825–1855 годы), Александра II, который умер мучительной смертью в 1881 году (его ноги были оторваны бомбой террориста), Александра III, ставшего наследником после внезапной смерти своего старшего брата и, пребывая у власти, в 1894 году в сорокадевятилетнем возрасте умершего от болезни почек (нефрита), и, наконец, Николая II [410].
За исключением Александра III, женившегося на датской принцессе – невесте его скончавшегося старшего брата, – все «Романовы», наследовавшие немке Екатерине, брали в жены немецких невест. В результате подобных брачных связей почти все европейские монархи стали родственниками. Немецкая супруга Николая II – Алиса Виктория Елена Луиза Беатриса, принцесса Гессен-Дармштадтская – была любимой внучкой английской королевы Виктории. Алиса, родившаяся в 1872 году, через год после объединения Германии, впервые встретилась с царевичем «Ники», когда ей было 11 лет, а ему 15, на свадьбе ее сестры Эллы с дядей Николая. Они снова встретились шесть лет спустя и безумно влюбились друг в друга. Царь Александр III и его жена, императрица Мария Федоровна, поначалу противились браку их сына Николая с застенчивой, меланхоличной Алисой, несмотря на то что она была их крестной дочерью. Российские монархи отдавали предпочтение дочери претендента на французский трон ради укрепления недавно заключенного франко-российского союза. В свою очередь, королева Виктория хотела, чтобы Алиса вышла замуж за британского принца Уэльского, но и она в итоге передумала. Германский кайзер Вильгельм II с самого начала выступал за брак Алисы с Ники, надеясь упрочить русско-немецкие узы. Однако прибытие Алисы в Россию было омрачено безвременной смертью императора Александра III. «Она приехала к нам вслед за гробом, – шептались в толпе, впервые увидев ее на похоронах царя. – Она принесла с собой несчастье» [411]. Новая царствующая императрица, как и положено, перешла в православие (из лютеранства) и приняла имя Александра. Ее медовый месяц с Николаем II был заполнен православными богослужениями, на которых новобрачные присутствовали дважды в день, и визитами видных лиц, явившихся выразить соболезнование в связи с безвременной кончиной ее свекра. Александра родила четырех дочерей подряд, что тоже заставило всех понервничать, поскольку согласно Акту о престолонаследии, принятому в 1797 году при Павле I (правил в 1796–1801 годах), сыне Екатерины Великой, женщины не имели права занимать престол. Наконец, в августе 1904 года, на десятом году брака, Александра родила долгожданного наследника мужского пола. Николай II назвал сына Алексеем в честь своего любимого царя из числа первых Романовых, отца Петра Великого, тем самым воскрешая в памяти эпоху до строительства Санкт-Петербурга, когда столицей была Москва.
Наконец получив наследника, Николай II чуть более года спустя радовался упорной борьбе со смутьянами, которую вел министр внутренних дел Петр Дурново, но не стал отменять Октябрьского манифеста. Соответственно, 27 апреля 1906 года монарх лаконичным обращением с трона, в подражание британскому обычаю, открыл в Зимнем дворце первую сессию новой Государственной думы. Николай II был сверхъестественно похож на своего кузена короля Георга V. Однако перед лицом выстроившихся перед ним сановников, как отечественных, так и зарубежных, а также представителей избравшего их простого люда, собравшихся в Георгиевском зале, царь, находившийся на возвышении, ограничился всего двумястами словами, на смену которым пришла гробовая тишина [412]. В России установился строй, которого никогда не существовало раньше: конституционное самодержавие, в котором слово «конституция» было запрещено [413]. Это была либерально-антилиберальная мешанина. Заседания Думы проходили в Таврическом дворце, в 1783 году подаренном самодержавной повелительницей Екатериной своему придворному фавориту князю Потемкину за покорение Крыма; после смерти Потемкина он был отобран у его семьи и использовался как склад декораций императорского театра. Зимний сад Таврического дворца был превращен в зал заседаний почти на 500 мест, названный Белым залом. Хотя в Думе не были представлены маленькие среднеазиатские «протектораты» Хива и Бухара, а также Великое княжество Финляндское (где имелось собственное законодательное собрание), многие русские делегаты были потрясены поразительным разнообразием представителей империи, как будто бы столичная элита жила за пределами Российской империи. В Белом зале под гигантским портретом Николая II оппозицию составляли убежденные сторонники конституционализма, конституционные демократы (кадеты) – группа во главе с профессором истории Московского университета Павлом Милюковым [414]. Кто именно поддерживал новое конституционное самодержавие, если его вообще кто-то поддерживал, оставалось неясно.
Премьер-министр Сергей Витте, сделавший больше, чем кто-либо, чтобы навязать Думу царю, сразу же после успешного открытия ее первой сессии подал в отставку, утомленный, немощный и всеми презираемый [415]. Витте не получил никаких особых наград за то, что он был главным локомотивом, стоявшим за мощным индустриальным рывком России, начавшимся в 1890-х годах, или за то, что в 1905 году он помог перебросить мост через пропасть между властью и обществом. Николай II считал Витте неискренним и беспринципным человеком («Никогда прежде я не встречал такого хамелеона») [416]. Царь сразу же пожалел и впоследствии неизменно жалел о политических уступках, которые были вырваны у него при содействии Витте. Вслед за падением Витте в сторону был вынужден отойти и Дурново, прославившийся своим историческим полугодовым пребыванием в должности министра внутренних дел, хотя по воле Николая II он сохранил право на свое министерское жалованье, составлявшее 18 тысяч рублей в год, а также получил в подарок от царя ошеломляющую сумму в 200 тысяч рублей. (Витте получил орден Александра Невского с бриллиантами [417].) Дурново передал свой портфель саратовскому губернатору Петру Столыпину, который в июле 1906 года сумел стать еще и премьер-министром, тем самым оказавшись преемником и Дурново, и Витте [418].
Высокий, голубоглазый и чернобородый Столыпин, человек чрезвычайно обаятельный и уделявший должное внимание внешней стороне дела – в отличие от резкого Витте, – был настоящей находкой. Он родился в 1862 году в Дрездене (где его мать гостила у своих зарубежных родственников) в старинной русской дворянской семье. Его отец, родственник знаменитого поэта Михаила Лермонтова, был владельцем скрипки Страдивари, на которой сам играл, и служил адъютантом при Александре II и комендантом Большого Кремлевского дворца в Москве; мать Столыпина, получившая хорошее образование, была дочерью генерала, командовавшего русской пехотой во время Крымской войны и впоследствии назначенного наместником русской Польши. Мальчик рос в поместьях своей богатой семьи в Литве, на землях бывшей Речи Посполитой, и обучался естественным наукам (а не праву) в Петербургском императорском университете. (Одним из его преподавателей был Дмитрий Менделеев, создатель периодической таблицы элементов.) Подобно Сталину, Столыпин плохо владел рукой после таинственной болезни, перенесенной в подростковом возрасте; когда он писал, ему приходилось передвигать правую руку с помощью здоровой левой. Это увечье не позволило ему по примеру отца и родственников матери сделать карьеру в армии [419]. Но в 1902 году, в 40-летнем возрасте, Столыпин получил должность губернатора расположенной на западе страны, на польско-литовской границе, Гродненской губернии, в состав которой входили и его собственные имения. Столыпин стал самым молодым губернатором в истории Российской империи. В 1903 году ему в подчинение передали Саратовскую губернию на средней Волге; в отличие от западных губерний, местные крестьяне входили в общины, периодически перераспределявшие между ними земельные наделы (так называемые передельные общины). Кроме того, Саратовская губерния был известна как очень неспокойная. Царь время от времени посещал ее и Столыпин неутомимо принимал все меры к тому, чтобы его всегда окружали восторженные подданные. Во время жестокого умиротворения страны в 1905–1906 годах Столыпин проявил себя в качестве самого энергичного губернатора в империи, а также отважного и дальновидного чиновника, готового объяснять на многолюдных собраниях, почему необходимо соблюдать закон, а в тех случаях, когда его увещевания не помогали, он лично возглавлял карательные отряды. Успехи Столыпина производили большое впечатление на придворных; Николай II слал ему поздравительные телеграммы, выражая удовольствие его «образцовой эффективностью».
Когда Николай II, вызвав Столыпина в свою резиденцию – Александровский дворец в Царском Селе вблизи Санкт-Петербурга, – сообщил ему о том, что тот назначается премьер-министром, Столыпин стал отказываться, заявляя, что он непригоден для такой высокой должности и не знаком со столичными элитами. Царь со слезами на глазах, возможно, выражая благодарность за такую показную скромность и почтительность, сжал руку Столыпина обеими руками [420]. В этом рукопожатии усматривали – причем в ретроспективе в еще большей степени, чем в перспективе, – историческую возможность спасти Российскую империю. Столыпин, безусловно, выделяется как один из самых значительных людей, когда-либо занимавших властную позицию в России: сохранявший уверенность в подхалимском окружении, состоявшийся оратор, как и управленец, и, наконец, один из редких государственных деятелей, ставивших перед собой долгосрочные цели. «Если государство не дает [злодеяниям] действительного отпора, то теряется самый смысл государственности», – заявил Столыпин, вступая в должность [421]. Будучи провинциалом, он оказался способным завоевать доверие царя и быстро затмил весь петербургский истеблишмент [422]. Однако перед ним стояли очень сложные задачи. Принципиальными ключами, открывающими дверь в современность, служили не только выплавка стали и массовое производство, что Россия более-менее сумела освоить, но и успешное включение масс в политическую систему, то есть массовая политика.
Столыпин рассчитывал в полной мере воспользоваться новым шансом, полученным режимом благодаря Дурново с его решительными карательными мероприятиями, в рамках новой ситуации, созданной стараниями Витте, успешно навязавшего царю квазиконституционализм Октябрьского манифеста. Столыпин в свою бытность премьер-министром (1906–1911) пытался на свой манер перестроить российскую политическую систему. Однако консервативный российский политический истеблишмент, разъяренный конституционным самодержавием, решительно противодействовал стараниям Столыпина создать новое государство за его счет. Левые по различным причинам – их отрезвило поражение восстания 1905 года и столыпинские репрессии – тоже впали в отчаяние. Вообще говоря, наш герой, Иосиф (Коба) Джугашвили, совершил свои самые знаменитые революционные подвиги именно при Столыпине. Но принесла ли эта подрывная деятельность какие-либо серьезные плоды – вопрос спорный. И наоборот, цели и фиаско программы столыпинских реформ, как и реформ, проводившихся до него Витте, многое говорят нам о будущем режиме Сталина. В тот момент, взирая на мир сквозь призму канонического марксизма, будущий Сталин не имел почти никакого понятия о том, через что пришлось пройти Столыпину. Сталин никогда не встречался с ним, но впоследствии он в очень значительной степени повторил путь царского премьер-министра.
О проекте
О подписке