Мутные воды Несмеяни

К западу от Клепта Десятинный пролив выходит в Пустоши, широкие океанские просторы, куда отваживаются отправиться лишь редкие искатели приключений и безрассудные храбрецы. Опасные морские пути простираются до кровавой дороги Несмеяни, а оттуда дальше, к островам Сегулехов и южному побережью Генабакиса, где земли Ламатата дают жалкое пристанище пиратам, бродягам, редким торговцам и вездесущим кораблям паломников Павшего Бога.

Только капитан Сатер и, возможно, ее первый помощник Абли Друтер знали, что заставило вольный корабль «Солнечный локон» покинуть защищенные воды Кореля и Клепта. Любопытство, способное привести к мыслям на подобные темы, могло увлечь душу с яростью приливной волны, – по крайней мере, так всегда повторяла Бене хриплым шепотом ее мать, а Бена не относилась к числу тех, кто затыкает уши, не желая слушать чужие советы.

Пока мать оставалась с нею, ее голос, похожий на шум волн и дыхание ветра, не замолкал почти ни на минуту. Ее предупреждающие свистки, язвительные реплики и издевательские стоны были знакомы Бене, подобно музыке собственного сердца. Впрочем, убеленные сединами волосы матери продолжали развеваться на ветру, порой касаясь юных, гладких и, как поговаривали далеко внизу, соблазнительных черт Бены, которая сидела в своей обычной позе на верхушке мачты, устремив взгляд девичьих глаз в сторону западных Пустошей. Среди покрытых белыми барашками волн не было видно ни единого паруса, но она продолжала ждать, ибо в ее горькие обязанности входило первой увидеть, как темнеет, будто от крови, вода в окрестностях зловещей Несмеяни.

От маленькой тесной гавани Скорбного Минора их уже отделяла целая неделя пути, и по ночам Бена слышала разговоры напуганных матросов внизу – о нескончаемом скрипе гвоздей в койках и переборках, о странных голосах, доносящихся из трюма и из-за прочной дубовой двери кладовой, хотя все знали, что за ней нет ничего, кроме личного снаряжения капитана и запаса рома для команды, и лишь у капитана имелся зубастый ключ, открывавший чудовищных размеров железный замок. И еженощно, в час самого темного колокола, каждый из матросов, проколов себе большой палец, проливал в кубок три драгоценные капли крови.

Не пробралось ли еще в Скорбном Миноре на борт корабля какое-нибудь проклятие? Ведает Маэль, вряд ли что-то хорошее могло явиться под видом пассажиров, которых они там взяли. Высокородный щеголь с острой бородкой и холодным пустым взглядом и редко попадавшийся на глаза евнух, его спутник, а еще их слуга, не кто иной, как Манси Неудачник, который, как узнала Бена, оставил за собой больше затонувших кораблей, чем сами Буревсадники, – по крайней мере, так о нем говорили.

«Гони прочь этих жутких гостей», – бормотала мать Бены каждый раз, когда «Солнечный локон» отклонялся на пару румбов от проложенного курса, и Бена сжималась в комок, чувствуя, как дрожит и раскачивается мачта, а плетеная корзина на ее вершине порой кренится столь сильно, что, подняв взгляд, иногда можно было увидеть волны.

«Эти гости своенравны, как сам ветер, любимая дочь моя. Взгляни только на того ворона, что летит за нами, трепеща черными крыльями, а ведь на протяжении пятидесяти лиг, с тех пор как мы оставили позади Галечник, нигде даже кораллового рифа не попадалось. И все равно это демоново отродье преследует нас, черное, будто траур! Не позволь ему свить гнездо на своем корабле, моя дорогая!»

С тех пор как она стала делить с матерью верхушку мачты, Бена никогда еще не слышала от нее подобных стонов. Протянув руку, девушка нежно погладила тонкие волосы матери, от которых осталось лишь несколько прядей на просоленной, похожей на пергамент коже головы над пустыми, незрячими глазницами.

«Обними меня, побудь со мной в эту ночь, дочь моя, ибо скоро впереди появятся темные, словно кровь, моря Несмеяни, и гвозди изрекут свои жуткие речи. Держись, дитя мое, за наш крошечный домик здесь, наверху. Мы высосем досуха последние яйца чаек и будем молиться, чтобы дождь промочил наши глотки, – и ты вскричишь от радости, увидев, как я вновь оживаю, моя дорогая. Обними же меня, побудь со мною в эту ночь!»

И тут Бена увидела вдалеке на западе то, о чем говорила мать, – кровавую полоску Несмеяни. Закинув назад голову, девушка издала пронзительный вопль, сообщая находившимся внизу о том, что наступил долгожданный миг. А потом снова закричала: «Умоляю, пришлите наверх ведро еды и порцию рома, пока не настала ночь! И, – добавила мысленно, – пока вы еще не умерли».

Когда на верхушке мачты смолк бессловесный звериный крик Бены-младшей, первый помощник Абли Друтер поднялся на кормовую палубу и встал рядом с капитаном.

– Добрались до кровавых вод всего на день позже, – сказал он. – Учитывая постоянно мешавший нам ветер, не так уж и плохо.

Капитан Сатер промолчала, сжимая штурвал.

– Дхэнраби все еще плывут за нами. Полагаю, направляются к кровавой дороге, как и мы. – Вновь не получив ответа, он подошел ближе и негромко поинтересовался: – Думаете, они нас преследуют?

– Абли Друтер, если ты спросишь об этом еще раз – я тебе язык вырву, – скорчив злобную гримасу, заявила она.

Вздрогнув, он потянул себя за бороду:

– Прошу прощения, капитан. Просто слегка нервничаю, только и всего…

– Заткнись.

– Так точно.

Абли Друтер еще немного постоял молча, пока не счел приемлемым затронуть другую тему:

– Чем раньше мы избавимся от присутствия на нашем корабле Манси, тем лучше. Судя по тому, что говорят матросы, которых мы взяли на борт в Скорбном Миноре, неудача следует за ним по пятам. Да что там, даже я в свое время слышал на Марских путях истории про…

– Дай мне свой нож, – приказала капитан Сатер.

– Зачем?

– Не хочу пачкать собственный твоей кровью.

– Простите, капитан! Я подумал…

– Вот именно – подумал. В том и проблема. Собственно, это всегда проблема.

– Но все эти разговоры насчет Манси…

– Не имеют никакого значения и вообще чушь несусветная. Я бы приказала команде их прекратить, если бы это хоть в чем-то помогло. Лучше бы, конечно, зашить им всем рты и покончить с этим. – Она зловеще понизила голос. – Мы ничего не знаем о Марских путях, Абли. Мы никогда там не были. С лихвой хватило и твоей болтовни в Скорбном Миноре о том, что мы вышли из Стратема: считай, пометил пенек для тех, кто идет по нашему следу. А теперь послушай меня, Абли. Слушай внимательно, дважды я повторять не стану. С тем же успехом они могли нанять флотилию марских разбойников, и в таком случае нас преследует нечто намного худшее, чем несколько десятков самцов-дхэнраби, ищущих себе пару. Достаточно будет лишь намека на то, что за нами охотятся маре, чтобы на судне поднялся бунт. Еще раз услышу от тебя нечто подобное – перережу глотку на месте. Я понятно выразилась?

– Да, капитан. Яснее некуда. Мы никогда не были на Марских путях…

– Верно.

– Вот только те трое, что пришли вместе с нами, постоянно твердят об этих путях и про то, как мы их проходили…

– Неправда. Ничего они не говорят. Я их прекрасно знаю. Лучше, чем тебя. Эти люди ни слова не скажут, так что если кому-то что-то известно, то исключительно по твоей вине.

Абли Друтер покрылся пóтом и, отчаянно дергая себя за бороду, произнес:

– Может, я раз и сболтнул лишнего. Случайно повел себя опрометчиво, но больше этого не повторится, капитан. Клянусь.

– Стоит хоть однажды проявить неосторожность, и остальное уже не имеет значения.

– Простите, капитан. Я постараюсь сделать вид, будто соврал. Знаете, многие моряки сочиняют, преувеличивают и вообще такое плетут! Да что там, я знаю одну историю про Болотную трясину, в которую никто не поверит!

– Может, и не поверят, – медленно ответила Сатер, – только так уж вышло, что все, что ты когда-либо слышал о Болотной трясине, – чистая правда. Я точно знаю, в свое время я была телохранительницей у тамошнего управляющего. Нет, Абли, даже не пытайся притвориться лжецом: твоя беда не только в том, что ты слишком много болтаешь, но ты вдобавок еще и дурак. Вообще удивительно, что ты до сих пор жив, особенно после того, как трое моих друзей были вынуждены выслушивать тебя каждую ночь. Даже если я тебя не убью, наверное, это сделают они, а это может осложнить дело, ведь мне придется казнить одного или всех троих за убийство первого помощника капитана. Так что, если хорошенько все взвесить, мне, пожалуй, следует срочно понизить тебя в звании.

– Прошу вас, капитан, поговорите со своими друзьями! Скажите им, что я никогда больше и слова неосторожного не произнесу и вообще впредь буду помалкивать! Клянусь слюной Маэля, капитан!

– Абли Друтер, если бы ты не был единственным из нас, кто точно знает, где у корабля нос, а где корма, тебя давно бы уже не было в живых. А теперь убирайся с глаз моих!

– Слушаюсь.

– Наш кок – настоящий поэт, – сказала Пташка Пеструшка, садясь напротив своего друга.

Хек Урс дружелюбно кивнул, но промолчал, потому что набивал рот едой. На камбузе было почти пусто: Хек, Пташка и Густ Хабб не любили, когда кругом толпится много народу. Густ пока еще не появился, так что они сидели вдвоем, не считая еще одного пассажира, пристроившегося на скамье неподалеку. Он уставился в миску с таким видом, как будто пытался прочесть в густой массе свое будущее. Впрочем, Хек сильно сомневался, что Манси Неудачник стал бы заниматься чем-то подобным.

Впрочем, не важно. Они уже провели несколько месяцев на этом клятом угнанном корабле, и, хотя поначалу дела шли не лучшим образом, потом все как-то наладилось, – вернее, так было вплоть до их прибытия в гавань Скорбного Минора. Однако теперь до Хека начало доходить, что неприятности начинаются заново, причем Манси Неудачник был наименьшим поводом для тревог. Проклятый корабль наверняка одержим злыми духами: другого объяснения просто не существовало. Одержим, подобно катакомбам города Побора: голоса, призраки, скрипы, трески, шорохи. Нет, это были не крысы – никто не мог припомнить, чтобы после Минора ему встретилась хоть одна крыса. А ведь нет ничего хуже, чем когда эти твари бегут с корабля, – во всяком случае, так считал Хек.

Да, поначалу были проблемы, но теперь Сатер и они трое ничем не отличались от прочих моряков. Хотя моряком никто из них не был. Сатер и в самом деле была капитаном, но не корабля, а дворцовой стражи Побора – по крайней мере, до Ночи Певунов. Точно так же не были моряками Хек, Пташка и Густ, в ту судьбоносную ночь стоявшие на посту у юго-восточных ворот города. Пятого в их разношерстной компании, Абли Друтера, они подобрали на пристани Побора, но лишь потому, что он разбирался в мореплавании и у него имелась лодка, которая была им нужна, чтобы убраться подальше от Стратема. И еще он достаточно ловко владел абордажной саблей, так что угнать «Солнечный локон» оказалось на удивление просто.

Абли Друтер. Едва лишь вспомнив об этом человеке, Хек скривился и хмуро уставился в пустую миску.

– Сплошная обуза, – пробормотал он.

– Капитан то же самое говорит, – кивнула Пташка Пеструшка. – Потому мы тут и оказались, Хек. Медленно, но верно погружаемся в бездну. Интересно, – добавила она, – а те дхэнраби голодные?

– Говорят, что во время брачного сезона они ничего не едят, – покачал головой Хек. – Потому акулы и держатся неподалеку. Когда мы окажемся на Красной дороге, самцы начнут драться, и акулы наедятся до отвала. Так мне рассказывали.

Пташка Пеструшка поскребла в коротких волосах и прикрыла ослепший глаз, как всегда бывало, когда у нее возникала какая-нибудь неприятная мысль.

– Ну до чего же я в последнее время возненавидела море. Мы сейчас будто в ловушке, в тюрьме, и день за днем ничего не меняется. И еще эти жуткие звуки… – Она вздрогнула и изобразила левой рукой знак Певунов. – Неудивительно, что всех нас мучают кошмары.

Хек наклонился вперед:

– Эй, Пташка, поосторожнее со знаками.

– Извини.

– Вполне вероятно, – умиротворяюще сказал Хек; Пташку он любил всей душой, – что никто тут даже и не слышал о Певунах. Но в любом случае лучше не рисковать, ведь никому из нас не хочется стать… обузой.

– Верно говоришь, Хек.

– К тому же я нашел способ избавиться от этих клятых кошмаров. Я договорился, чтобы нас перевели в ночную вахту.

– Серьезно? – Она еще больше прищурила слепой глаз. – Только этого еще не хватало! Ну ты и придумал!

– А что не так? – удивился Хек. – Разве не лучше – спать днем, чтобы тебя не мучили кошмары?

– Могу поспорить, те, с кем ты поменялся, сейчас пляшут от радости. Надо было сначала спросить меня, и тогда бы я кое-что тебе объяснила. Ночная вахта, Хек, означает возможность столкнуться с тем самым, что пугает нас до одури.

Урс побледнел и изобразил знак Певунов:

– Боги милостивые! Может, еще не поздно поменяться обратно…

Пташка фыркнула.

Хек уныло уткнулся в миску.

В это мгновение в тесный камбуз ворвался третий дезертир из Стратема, Густ Хабб. Дико вытаращив глаза, так что были видны белки, он зажимал рукой ухо, и по ней текла кровь. Его светлые волосы развевались вокруг головы, будто безумная аура. Несколько мгновений он смотрел на Хека и Пташку, беззвучно шевеля губами, и лишь затем с них сорвались слова:

– Пока я спал, кто-то отрезал мне ухо!

Эмансипора Риза, или Манси Неудачника, который сидел неподалеку, вырвало из задумчивости появление охваченного паникой матроса. А ведь парень сказал правду: после того как приятелям удалось убедить Густа убрать руку, оказалось, что у него и впрямь нет уха, которое ловко и чисто срезали, оставив лишь кровоточащую полоску кожи. Почему он при этом не проснулся? Загадка.

«Наверное, дорвался до контрабандного спиртного, напился до беспамятства и стал жертвой какой-то междоусобицы в матросском кубрике, – сделал вывод Эмансипор, вновь переключая внимание на стоявшую перед ним миску с едой. – Как там недавно сказала эта женщина? „Наш кок – настоящий поэт“! А потом набросилась на жратву. С ума сойти».

Риз плавал на многих кораблях и пробовал творения целого легиона коков, но худшей стряпни ему до сих пор не попадалось. Есть это было практически невозможно, если бы не хорошая порция дурханга, который ему пришлось набить в трубку вместе с обычным ржаволистом. Дурханг вызывал сильное чувство голода, достаточное, чтобы преодолеть отвратительный вкус этой вонючей дряни. Без него от Эмансипора уже остались бы кожа да кости, как говорила его жена Субли каждый раз, когда у кого-то из их отпрысков обнаруживались глисты и требовалось как-то прокомментировать данный факт. Впрочем, произносила она это с оттенком зависти, учитывая, что ее собственная фигура отличалась весьма внушительными габаритами: «Ну и ну, просто кожа да кости, во имя святых могил!»

Пожалуй, он мог бы сейчас скучать по жене. И даже по сорванцам сомнительного происхождения. Но подобные мысли остались позади, как гавань Скорбного Минора, и сейчас казались Манси столь же далекими. Всего лишь туманная дымка на горизонте… И вообще, лучше выкурить еще трубочку дурханга.

Слушая разговоры матросов – еще до того, как появление их одноухого приятеля вызвало настоящий переполох, – Эмансипор смутно чувствовал, что с этой троицей и правда что-то не так. Ох, недаром остальные члены команды уверены, что эти так называемые моряки знают о кораблях не больше, чем крот о верхушках деревьев, а сама капитан Сатер, возможно, знает еще меньше, и, если бы не первый помощник, они давно бы уже налетели на рифы или угодили в пасть какого-нибудь гигантского дхэнраби. Так-то оно так, но за этим явно крылось нечто большее, и если бы Эмансипор мог стряхнуть окутывавшую его разум густую пелену, возможно, у него и появилась бы пара дельных мыслей на сей счет.

Чувство голода тем не менее росло, превращая миску блевотины чахоточного козла в произведение кулинарного искусства, и вскоре он уже набивал рот этой дрянью.

Миска покачнулась, и Риз откинулся назад, обнаружив, к своему удивлению, что еда внезапно закончилась. Он облизал пальцы, тщательно обсосал кончики усов, жадно провел языком по нижней губе – и тут же тайком огляделся, не видел ли кто столь недостойного, подобающего скорее зверю поведения. Но трое матросов уже ушли, причем довольно поспешно, в поисках корабельного лекаря. Эмансипор остался один.

Вздохнув, он встал со скамьи, забрал деревянную миску и, бросив ее в кадку с соленой водой возле люка, направился на среднюю палубу.

В «воронье гнездо» на главной мачте поднимали ведро с едой, и Эмансипор, щурясь на ярком солнце, посмотрел вверх. Все говорили, что она очень хороша собой: не старуха, разумеется, а ее дочь. Но возможно, девчонка была немой – отсюда странные крики, то и дело доносившиеся с мачты. Что же касается Бены-старшей, ведьмы – заклинательницы бурь, то она ни разу не спустилась вниз, даже не показала свое сморщенное лицо с самого Минора – что, вероятно, и к лучшему. В любом случае, как Риз ни напрягал взгляд, рассмотреть ему никого не удалось.

И все же приятно было думать о той девушке как о красавице.

Улыбаясь, он направился на корму. Поводов для радости вполне хватало. Сытость и приятная тяжесть в желудке. Ясное небо над головой и легкий ветер, вздымающий небольшие волны на морской глади. Субли далеко, и бесенята с лезущими изо всех отверстий глистами тоже. Равно как и убитые работодатели, обезумевшие убийцы и… увы, некоторые из них были не столь далеко, как, возможно, хотелось бы любому здравомыслящему человеку.

Что ж, об этом стоило помнить. Эмансипор обнаружил, что стоит, расставив ноги, возле кормового релинга, набивая трубку ржаволистом и пытаясь сосредоточить взгляд на закутанной в черное фигуре, сгорбившейся на носу, на толстых мучнистых пальцах, ловко управлявшихся с крючком и леской с грузилом. На круглом бледном лице виднелись острый кончик красного языка над обрюзгшей верхней губой и заплывшие глаза с тяжелыми веками и дрожащими на ветру ресницами.

«Сосредоточься…»

И тут Корбал Брош нацепил на железный крючок отрезанное ухо.

А затем забросил его за борт и начал разматывать леску.

С приходом ночи заскрипели гвозди, и скрип их был речью мертвых. Многое требовалось обсудить, следовало составить планы, поделиться честолюбивыми замыслами… но сейчас голоса были полны волнения и страсти. Настал час их освобождения – освобождения пленников, столь долго заключенных внутри гвоздей.

Красная дорога Несмеяни манила их, и волна за волной, в ритме грохочущих ударов моря о доски корпуса, они приближались к той мрачной жиле, в которой текла кровь самого Маэля.

Великий бог моря истекал кровью, как это обычно бывало со всеми древними созданиями. А там, где была кровь, была и власть.