Он решил, что вряд ли посетитель назвал ему свое настоящее имя, поскольку знал по своему опыту, что шведские начинающие шпионы особенно склонны к использованию псевдонимов, даже когда в этом нет никакой надобности. В любом случае, Юнас (или как его там зовут) появился потому, что «Секция» взяла ситуацию с ним, с Залаченко, на заметку. С учетом реакции СМИ теперь всю эту историю едва ли можно будет замять. В то же время этот визит стал подтверждением факта: они забеспокоились. Тут уж ничего не поделаешь.

Залаченко взвешивал все плюсы и минусы, оценивал свои шансы, принимал и отвергал альтернативные решения. Совершенно очевидно, что все складывалось не в его пользу. Иначе он сейчас находился бы дома, в Госсеберге, Рональд Нидерман сбежал бы за границу и жил бы там припеваючи, а Лисбет Саландер лежала бы в сырой земле. Залаченко никак не мог понять, каким образом ей удалось вылезти из могилы, добраться до хутора и нанести ему два удара топором. Так она превратила его относительно спокойную стабильную жизнь в сущий ад. Эта дрянь проявила катастрофическую живучесть.

Зато он хорошо понимал, что случилось с Рональдом Нидерманом и почему тот бросился бежать со всех ног вместо того, чтобы расправиться с Саландер. Залаченко знал, что у Нидермана не всё в порядке с головой – ему часто мерещатся призраки. Уже не раз приходилось вмешиваться, когда Нидерман действовал иррационально и забивался в угол, дрожа от страха.

Залаченко это не могло не беспокоить. Он считал, что раз Рональда Нидермана еще не поймали, значит, в первые сутки после бегства из Госсеберги он действовал правильно. Возможно, он решит добраться до Таллина, где ему помогут члены криминальной группы Залаченко. Но разве можно узнать заранее, когда Нидерман впадет в ступор? Вот что внушало беспокойство. А если приступ прихватит его во время бегства, то он может натворить всяких глупостей, и тогда его схватят. Добровольно Нидерман не сдастся, а значит, может убить полицейских, и тогда уж точно погибнет сам.

Такой исход дела тревожил Залаченко. Он не желал смерти Нидермана – ведь тот был его сыном. С другой стороны, Рональд не должен попасть в руки полиции живым, как это ни печально. Он еще никогда не попадал за решетку, и Залаченко не мог предвидеть, как Нидерман отреагирует на допросы. Он подозревал, что Рональд, как это ни прискорбно, не сможет хранить молчание. Следовательно, лучше, чтобы полицейские его укокошили. Конечно, для Залаченко это станет трагедией, он будет оплакивать сына, но альтернатива еще хуже – ему самому придется провести остаток жизни в тюрьме.

Итак, Нидерман в бегах уже двое суток, и его пока не поймали. Это неплохо. Это признак того, что Нидерман в полном порядке, а в таком случае он неуловим.

В отдаленной перспективе Залаченко переживал, сможет ли Нидерман обойтись самостоятельно, когда рядом не будет отца, который направлял его по жизни. С годами он заметил, что если не инструктировал Нидермана или предоставлял ему полную свободу и шанс принимать решения самостоятельно, тот впадал в состояние апатии и безразличия.

Залаченко не впервые испытывал чувство раскаяния и стыда из-за того, что его сын наделен такими качествами. Рональд Нидерман, безусловно, очень одарен, он обладает физическими данными, благодаря которым все его боятся. Кроме того, он толковый и хладнокровный организатор. Проблема в том, что ему не хватает лидерских черт. Ему приходится обязательно объяснять, что именно нужно организовать.

Но теперь Залаченко не в состоянии помочь сыну – ему следует для начала позаботиться о себе самом. Он и сам оказался в сложной ситуации, пожалуй, сложнее, чем когда-либо.

На адвоката Тумассона нет никакой надежды – это стало ясно после его сегодняшнего визита. Тумассон – дока по части бизнеса, но при всех его способностях проку от него будет мало.

Да еще и визит этого Юнаса Сандберга…

Разведчик мог бы предложить гораздо более надежный спасательный трос. Хотя трос этот мог превратиться в петлю. Нужно виртуозно разыграть все карты и взять ситуацию под контроль. Без контроля сейчас все сорвется.

Конечно, он может надеяться только на собственные силы. Сейчас ему требуется медицинская помощь, но через несколько дней – ну, скажем, через неделю – он будет в порядке. Если ситуация обострится, то он, вероятно, сможет рассчитывать только на себя. Стало быть, ему придется ускользнуть прямо из-под носа у кружащей рядом полиции. Для этого понадобятся крыша, новый паспорт и наличные. Всем этим его сможет снабдить Тумассон. Но чтобы сбежать, сперва нужно оклематься.

В час ночи к нему наведалась ночная сестра, но Залаченко притворился спящим. Когда женщина закрыла за собой дверь, он с трудом сел на кровати, свесил ноги и долго оставался без движения, проверяя, не закружится ли голова. Потом осторожно поставил левую ногу на пол. Удар топора пришелся на правую, ранее уже поврежденную, ногу. Залаченко потянулся за протезом, который находился в тумбочке возле кровати, и прикрепил его к обрубку ноги. Потом поднялся. Стоя на левой, здоровой ноге, он опустил на пол правую. Но еще не успел на нее опереться, как почувствовал пронзительную боль.

Он стиснул зубы и сделал шаг. Ему не хватало костылей, но, конечно же, больница вскоре его ими снабдит. Держась за стену, он доковылял до двери. На это ушло несколько минут, и после каждого шага ему приходилось делать паузу, ожидая, пока боль немного ослабит свои тиски.

Стоя на одной ноге, Залаченко слегка приоткрыл дверь, выглянул в коридор, никого не увидел и высунул голову. Слева доносились тихие голоса. Комната ночных медсестер располагалась метрах в двадцати по другую сторону коридора.

Он повернул голову направо и в конце коридора увидел выход.

Еще днем Залаченко спрашивал о самочувствии Лисбет Саландер – как-никак, она приходилась ему дочерью. Персонал явно получил инструкции не обсуждать здоровье пациентов, и сестра ответила, что состояние Лисбет стабильно. Но при этом она непроизвольно бросила беглый взгляд в левую сторону коридора. Лисбет Саландер явно находится в одной из палат между его собственной палатой и медсестринской комнатой.

Залаченко осторожно закрыл дверь, доковылял до кровати и отстегнул протез. Когда он наконец нырнул под одеяло, то был мокрый, как мышь.

Инспектор уголовной полиции Йеркер Хольмберг вернулся в Стокгольм в середине воскресного дня – усталый, голодный и измотанный. Он доехал на метро до станции «Родхюсет», добрался до полицейского управления на Бергсгатан и прошел прямо в кабинет Яна Бублански. Соня Мудиг и Курт Свенссон уже были там. Бублански созвал совещание в воскресенье, поскольку знал, что руководитель предварительного следствия Рикард Экстрём занят в это время другими делами и находится в другом месте.

– Спасибо, что пришли, – сказал Бублански. – Думаю, нам пора все толком обсудить и попробовать разобраться в этом триллере. Йеркер, у тебя есть какие-нибудь новости?

– Ничего нового, только то, что я уже рассказал по телефону. Залаченко не помог нам сдвинуться ни на йоту. Он якобы ни в чем не повинен, и помочь ничем не может. На самом же деле…

– Да?

– Соня, ты оказалась права. Он – один из самых гнусных типов, с какими мне приходилось встречаться. Я понимаю, что это звучит абсурдно – полицейский не должен использовать такие термины, – но в этой его способности просчитывать все до мелочей кроется нечто жуткое.

– О’кей, – кашлянул Бублански. – Что мы знаем? Соня?

Мудиг усмехнулась.

– Этот раунд выиграли частные детективы. Я не смогла обнаружить Залаченко ни в одной официальной базе данных. А Карл Аксель Бодин родился в сорок первом году в Уддевалле, в семье Марианны и Георга Бодина. Они существовали на самом деле, но погибли в катастрофе в сорок шестом году. Карла Акселя Бодина воспитывал дядя в Норвегии. Так что, естественно, о нем не имеется никаких сведений вплоть до семидесятых годов, когда он вернулся домой, в Швецию. Версию Микаэля Блумквиста о том, что он беглый агент ГРУ из России, проверить, похоже, не удастся. Но почему-то я склонна верить журналисту.

– И что из этого следует?

– Из этого следует, что его, как пить дать, снабдили фальшивыми документами. И тут не могло обойтись без участия властных структур.

– Значит, все-таки СЭПО?

– Блумквист в этом уверен. Но как именно они это сделали, я не знаю. Ведь необходимо было подделать свидетельство о рождении и ряд других документов, и разместить их в официальные шведские регистры. Я не берусь высказывать свое мнение о законности подобных действий. Все, вероятно, зависит от того, кто принимал такое решение. Правда, чтобы проделать все это легальным путем, им надо было разжиться разрешением на правительственном уровне.

В кабинете повисла тишина – четыре инспектора обдумывали сказанное.

– О’кей, – сказал Бублански. – Мы – четверо тупоголовых полицейских. Если в этом деле замешаны правительственные чиновники, я не собираюсь вызывать их на допрос.

– Да уж, это, пожалуй, могло бы привести к конституционному кризису, – подытожил Курт Свенссон. – В США членов правительства можно вызывать на допрос в обычный суд, но у нас приходится действовать через конституционный комитет.

– Зато мы могли бы побеседовать с главой правительства, – заметил Йеркер Хольмберг.

– С главой? – переспросил Бублански.

– С Турбьёрном Фельдином. Тогда он был премьер-министром.

– Супер. Мы ворвемся к бывшему премьер-министру, где бы он сейчас ни находился, и спросим, не сфальсифицировал ли он документы для беглого русского шпиона… Звучит как-то слишком по-голливудски.

– Фельдин живет в Осе, муниципалитет Хернёсанд. Я родился в тех местах. Мой отец – член Партии центра и хорошо знает Фельдина. Да и сам я несколько раз с ним встречался – и в детстве, и уже будучи взрослым. Он производит впечатление вполне нормального человека.

Три инспектора изумленно воззрились на Йеркера.

– Значит, ты знаком с Фельдином? – произнес Бублански.

Хольмберг кивнул.

Бублански выпятил губы.

– Честно говоря, – продолжал Хольмберг, – если б нам удалось пообщаться с бывшим премьер-министром, это помогло бы нам разрешить некоторые проблемы… Я могу съездить к нему и поговорить. Конечно, он может ничего не сказать. Но мы ничем не рискуем. А если он пойдет нам навстречу, мы, как вариант, сэкономим довольно много времени.

Бублански задумался, а потом покачал головой. Краем глаза он увидел, что Соня Мудиг и Курт Свенссон тоже призадумались, а затем кивнули.

– Спасибо, Хольмберг, я подумаю. Но, мне кажется, с этой идеей мы лучше пока повременим. Так что давайте с самого начала. Соня?..

– Если верить Блумквисту, Залаченко приехал сюда в семьдесят шестом году. Насколько я понимаю, получить такую информацию Блумквист мог только от одного человека.

– От Гуннара Бьёрка, – заключил Курт Свенссон.

– И что же нам сообщил Бьёрк? – спросил Йеркер Хольмберг.

– Он был не слишком разговорчив. Ссылается на секретность и говорит, что не имеет права обсуждать что-либо без согласия своего начальства.

– А кто его начальники?

– Молчит как рыба об лед.

– И что нам с ним теперь делать?

– Я задержал его за нарушение закона о борьбе с сексуальными услугами. Даг Свенссон передал нам вполне убедительные документы. Экстрём не на шутку разгневался, но, поскольку я составил официальное заявление, он не рискнет прекратить предварительное следствие, – сказал Курт Свенссон.

– Значит, его обвиняют в нарушении закона о борьбе с сексуальными услугами… Думаю, он отделается пустяковым штрафом.

– Скорее всего. Зато его дело находится в нашей компетенции, и мы можем снова вызвать его на допрос.

– Но теперь получается, что мы вторглись на территорию Службы безопасности, а это может вызвать некоторую турбулентность…

– В том-то и дело – ничего крамольного не произошло бы, если б не Служба безопасности. Вполне возможно, что Залаченко – действительно русский шпион, перебежавший к нам и получивший политическое убежище. Возможно и то, что он работал на СЭПО в качестве разведчика или источника информации. И по каким-то причинам его настоящее имя скрывали, а самого его снабдили фальшивыми документами. Однако тут возникли три проблемы. Во‑первых, расследование девяносто первого года, которое завершилось незаконной изоляцией Лисбет Саландер. Во‑вторых, персона Залаченко с тех пор не имеет никакого отношения к государственной безопасности – он самый обычный гангстер, скорее всего, причастный к нескольким убийствам и к другим преступлениям. И в‑третьих, нет никаких сомнений в том, что Лисбет Саландер подстрелили и закопали на его земле в Госсеберге.

– Кстати, мне бы очень хотелось почитать отчет об этом знаменитом расследовании, – сказал Йеркер Хольмберг.

Бублански сразу приуныл.

– Экстрём забрал его в пятницу, а когда я попросил отчет обратно, он пообещал снять с него копию, да так и не снял. Он позвонил мне и сказал, что беседовал с генеральным прокурором и что возникла некая проблема. По мнению генерального прокурора, гриф секретности означает, что расследование не подлежит огласке и копированию. Он потребовал сдать ему все копии, пока расследование еще не закончено. Так что Соне пришлось сдать свою копию.

– Значит, материалов этого расследования у нас больше нет?

– Значит, нет.

– Черт возьми, – сказал Хольмберг. – Мне это не нравится.

– Вот именно, – поддержал его Бублански. – А вообще-то это означает, что кто-то нам противодействует, к тому же весьма оперативно и эффективно. И как раз тогда, когда мы наконец-то продвинулись вперед.

– Мы должны выяснить, кто действует против нас, – сказал Хольмберг.

– Постойте, – произнесла Соня Мудиг. – У нас есть еще и Петер Телеборьян. Он помогал нам в расследовании о Лисбет Саландер.

– Точно, – сказал Бублански, понизив голос. – И что же он сообщил?

– Он очень беспокоился за ее безопасность и хотел ей помочь. Но затем после всех сантиментов заявил, что она представляет серьезную опасность и потенциально способна оказать сопротивление. Наша версия во многом базировалась на его данных.

– И он, кстати, здорово напугал Ханса Фасте, – заметил Хольмберг. – Что, кстати, слышно о Фасте?

– Он взял отпуск, – ответил Бублански. – Однако нам следует решить, куда нам двигаться дальше…

Ближайшие пару часов они обсуждали самые разные варианты. В конце концов родилось лишь одно практическое решение: Соня Мудиг на следующий день снова поедет в Гётеборг, чтобы поговорить с Лисбет Саландер. Когда совещание наконец закончилось, Соня Мудиг и Курт Свенссон вместе направились в сторону гаража.

– Я вдруг подумал… – сказал Курт и замолчал.

– Что? – спросила Соня.

– Когда мы беседовали с Телеборьяном, ты единственная из всей группы задавала вопросы и высказывала возражения.

– Ну да.

– А чутье тебя не подводит, – сказал он.

Курт Свенссон не отличался особой склонностью раздавать комплименты, а Соня уж точно впервые услышала от него что-то похожее на одобрение. Поэтому, когда он ушел, Мудиг так и продолжала стоять у своей машины – она просто остолбенела.