Глава 1

Мне всегда не везло. Началось это с того, что я никогда не видела свою маму. Она умерла при родах. Воспитывал меня отец. Он так и не решился жениться после ее смерти, но был мне хорошим отцом, так что я не страдала от отсутствия мамы.

Поняла я, что у меня ее нет, только в трехлетнем возрасте. В детский сад на праздник Восьмое Марта были приглашены мамы. Каждый ребенок, кроме меня, сидел за столиком со своей мамой. Она пила вместе с ним чай, ела пирожное. Все, кроме меня, сидели с женщинами! Вот тогда я поняла, как в моей жизни не хватает мамы. Я громко закричала: «Хочу маму! Где моя мама?» Потом последовало рыдание, а я сразу повзрослела. С этого возраста я начала отсчет своим неудачам, завела мысленно свою тайную черную книгу.

В детстве, юности, этих неудач было, как беспризорных собак в нашем военном городке. Так что я не буду отдельно останавливаться на каждом случае, а только перечислю их: разбитые коленки, швы и вздохи сожаления; удаленный аппендицит на грани между жизнью и смертью; неожиданная двойка, после пятерок; синяк на лице соседа по парте, за то, что дразнил меня. И куча таких мелочей, портивших жизнь моему отцу, за что он меня всего лишь журил, а мне было потом очень стыдно. Еще я беспрестанно искала себе маму, в каждой подруге отца. Лишь после двенадцати лет, подслушав нечаянно разговор отца и его очередной пассии, я поняла, что до меня этим женщинам нет никакого дела, им был нужен мой отец, а для меня была бы прямая дорога в интернат после их обручения.

Когда мне исполнилось 18 лет, я уехала в Москву, чтобы больше не только своим поведением, а и своим видом, не огорчать отца. То, что я творила в столице, это знаю только я. Огорчений для отца стало меньше, потому что он не знал, чем я там занимаюсь, но в черную книгу меньше не стало попадать моих неудач.

Второй крупной неудачей в своей жизни, я посчитала провал на конкурсе – отборе. К концу обучения на курсах делопроизводителей, к нам пришли работодатели из иностранных фирм. Из-за незнания языков, ваш покорный слуга соответственно отбор не прошел. Пришлось устроиться в строительную фирму. Каждый божий день я ходила на строительную площадку, и в зависимости от сезона глотала пыль, месила грязь, разбивала каблуки на бездорожье. Но мечта работать в иностранной фирме, заставила меня заняться изучением иностранных языков. Я учила немецкий, английский, французский, итальянский. Последний язык стала учить для успокоения своего «эго», доказывая сама себе, что я все могу. Пять лет ушло на то, чтобы уметь бегло говорить на них и писать.

Кажется, я уже стала только приближаться к своей мечте, работе в иностранной фирме, а не в строительной, где кроме знания русского языка и мата, другой не требовался, как заболел отец. Мой загранпаспорт, полугодичная виза в Италию, где первую очередь мне хотелось посетить Венецию, теперь не имели никакого значения. Соседка отца прислала мне телеграмму с пометкой срочно, где черным по белому, точнее желтому (бланк был такого цвета), было написано, что у отца обнаружена язва желудка.

Эту новость и свои чувства, я внесла тут же в свою черную книгу, чем увеличила его содержимое на два пункта. Первое, что отец болен, а второе, что он ни словом, своей дочери, то есть мне, за это время не обмолвился о своем плохом здоровье. Я посчитала себя бездушной дочерью, эгоисткой, думающей только о себе, чем пополнила еще на один пункт свою книжку, и стала собирать чемодан для поездки к отцу.

В первый день сборов, очень много размышляла и пришла к выводу, что кроме отца у меня никого нет, а это значит и у него также. Поэтому решила, собирать не только чемодан, но и себя полностью. Для чего я уволилась с работы, набила барахлом четыре ящика багажа, чтобы отправить их поездом в город к отцу.

Я прожила в Москве семь лет, но, уезжая, оставляла этот город без сожаления. Увы, мое сердце никто из мужчин не затронул, а значит, разбитым я его не считала. Таких наивных дурочек, как я, каждый год приезжает в столицу не меряно, потому и принцев на всех не хватает.

Подруг я тоже не приобрела, потому что это слово происходило от слова друг. Претендентов на это место было много, но все они проваливались на первых этапах конкурса – отбора. Между прочим, он был жесточайший. Я искала себе подругу, чтобы могла на нее полностью положиться. Но, увы, мне попадались только такие, которые были готовы высосать из меня все, в чем они нуждались. Я понимала, что мои нужды больше, чем их, и обрывала с ними всякую связь. Внутреннюю, внешнюю. Так что поплакаться в жилетку о последних приобретенных неудачах было некому, поэтому, сетуя про себя, а иногда вслух, я собралась ехать к отцу с семилетним самостоятельно приобретенным жизненным багажом.

Самостоятельные годы меня закалили. Я старалась огорчения принимать без разочарований. Главное жива, здорова, а неудачи можно и пережить, потому что на моем пути они не последние. А невезение я считала своим роком, от которого невозможно никуда деться, поэтому не стоит перегружать сердце глубокими переживаниями. Но болезнь отца, меня достала, так как кроме него, у меня–то из родни никого не было. А сиротой, почти каковой, я считалась с детства, быть не очень приятно.

Перед отходом поезда с вокзала, я позвонила отцу. Он был дома, и вкратце рассказал историю своей болезни и спасения. При очередном приступе он потерял сознание. Соседка, зашедшая занести газету, взятую оказией с почты, нашла его в этом состоянии и вызвала скорую.

– А сейчас я чувствую себя прекрасно, так что можешь и не приезжать, – сказал мне на прощание отец.

«Вот оно что, значит, я ему не нужна».

Я остановилась в раздумье возле поезда, стоит ли заносить такое отношение отца ко мне в черный список. Но тут дернулся состав моего поезда, и я не додумав, не успев капнуть слезинкой на перрон, понеслась к своему вагону.

Белорецк встретил меня сыростью и промозглым ветром. Здесь на Урале осень уже вступила в свои полные права, в то время когда в Москве еще можно было понежиться на солнышке, и я выехала в шелковом пиджачке. Натянув сверху плащик, который тоже был на рыбьем меху, я забралась в городской автобус, но пока добиралась до дома, заморосил неожиданно дождь. Вообще это громко сказано, дожди осенью никогда не были неожиданными здесь, они просто лили, не переставая. В итоге, пока я добиралась от автобусной остановки до дома, таща чемодан и несколько пакетов под непрекращающимся дождем с ветром, на крыльце я оказалась замерзшей, промокшей, продрогшей, так что мечтала только о двух вещах: горячем чае и теплом одеяле.

Вошла я тихо. Отец сидел в своем любимом кресле, уткнувшись в телевизор. Сколько я помню себя, столько я помню это кресло, которое при переездах в первую очередь погружалось в контейнер, потому что его приобрела мама. Скрип половицы выдал меня, и отец резко обернулся.

– Ольга! – увидев меня, воскликнул он. – Ты что меня до инфаркта хочешь довести, напугав? Мало тебе моей язвы? – и схватился за сердце. – Еще одна такая выходка, и можешь снова вызывать «скорую».

– Здравствуй, папа. Ты мне не рад? – подходя к нему, спросила я его и, обняв, поцеловала в жесткую щеку.

– Еще как, рад, девочка. Да только сейчас стал такой развалиной, что и радость мне даже противопоказана. Почему не сказала, что приезжаешь?

– Хотела сделать сюрприз.

– С плачевным исходом? – смеясь, поцеловал отец мои осунувшиеся щеки за два дня тряски в поезде. – Все путешествуешь?

– Да, как сказать? – протянула я, примостившись на подлокотнике его кресла.

– А ты скажи, что первым тебе пришло в голову после моего вопроса, – усмехнулся отец.

– Может, в начале поедим, выпьем горячего чаю? А почему я должна первой рассказывать? Это, кажется, меня вызвали, чтобы рассказать, что ты здесь натворил.

– Ты, как была себе на уме, такой и осталась, – рассмеялся отец. – До сих пор увиливаешь от вопросов. Что ж, начнем с чая.

Пока отец заваривал чай, разогревал ужин, я сменила дорожную одежду на домашний халат, на ноги натянула шерстяные носки отца, так что их немного надо было придерживать, чтобы не потерять по дороге. На кухне я забралась с ногами на стул, приложила озябшие ладони к чашке с горячим чаем и с облегчением вздохнула. Я смотрела на суетящегося отца с любовью. Этот человек мог бескорыстно помогать мне, не требуя ничего взамен. И я сказала, что правильно сделала, приехав и переехав к отцу. Вместе нам будет легче перенести невзгоды и разделять радости. А проверку на друга с отцом уж точно не надо проводить, он меня никогда и ни за что не подведет.

– Судя по выражению твоего лица, ты отсекаешь какую-то часть твоего жизненного пути. Я прав? – прищурился, спрашивая, меня отец.

– Да, ты прав, папа. Я решила уехать из Москвы. Скоро мои сундуки прибудут багажом, так что от меня ты не отделаешься.

– Не пожалеешь? Ведь наш город по сравнению с Москвой деревня. Конечно, ты со своей профессией делопроизводителя, сможешь найти работу. Но знания иностранных языков здесь не больно-то требуются. А это значит, ты постепенно потеряешь квалификацию переводчика.

– Ну, что ж, будем работать днем, а вечером заниматься языками, то бишь репетиторством. – – Согласен? – спросила я, заглатывая с голоду большой кусок хлеба.

Отец с умилением посмотрел на меня, тщательно прожевывающую пищу, улыбнулся ласково.

– Мудрое решение.

Напившись, наевшись, а, также обсудив с отцом погоду, здоровье, соседей, мы перекочевали с кухни в зал. Он устроился в кресле, я разомлевшая от тепла и еды, свалилась на диван. Под включенный телевизор я задремала и забылась легким сном. Проснулась от стука. Отца в комнате не было.

– Пап, пап, – позвала я его.

– Разбудили, все же, – разочарованно вздохнул он, войдя в комнату. – Соседи приходили, справиться о моем здоровье.

– А, – протянула я, и опять уткнулась в подушку.

До постели я в этот вечер не дошла, так и проспала всю ночь на диване, любовно укрытая отцовским пледом.

Завтракать мы с отцом сели только часов в десять, отсыпалась я после поезда так, как будто сдавала на пожарного. За окном на удивление светило солнце.

– Три дня моросил нудный дождь, наконец-то закончился, – довольным голосом произнес отец.     Не прогуляться в такую погоду было бы большим грехом, и мы с папой решили выбраться в свет. В этом городе я прожила всего лишь год, поэтому, взяв на себя роль гида, отец рассказал, какие изменения произошли здесь или там за семь лет. Скорость нашей прогулки не превышала скорости черепахи, и потому я могла, слушая и разглядывая город, заодно подумать о своей дальнейшей судьбе. Сведения, которые отец выкладывал с точностью военного, без прикрас, не мешали мне углубляться в собственные личные дебри. По словам папы, в городе была ужасная безработица, а кто работал, тот получал гроши или и тех не видел.

«Н-да, – усмехнулась я про себя, – не успела взлететь с розовыми мечтами, как уже опустили на землю».

– А ты, куда думаешь податься? Какие намерения по поводу работы? Может, отдохнуть желаешь, отпуск устроить?

– Если есть вариант работы, хоть сию минуту займусь делом.

– Ну, что ж, – усмехнулся отец, – сама напросилась. Помнишь, вчера соседи приходили?

– Ну, – протянула я безразлично.

– Так вот, наш сосед по меркам нашего города солидный новый русский. Хотя, его фирма лишь филиал, но для нас и этого достаточно. Он занимается металлом, сотрудничают, аж с заграницей. Так вот, к чему я веду этот разговор. Ему срочно нужна секретарь-референт, со знанием английского и немецкого.

– Где же они потеряли прежнюю, с такой крутого места работы, – едко усмехнувшись, произнесла я. – Не выдержала темпа работы? Теперь ищут еще одну бедняжку?

– Увы, не угадала, – засмеялся отец. – Она со своим женихом укатила на месяц за границу. До последнего дня она искала себе замену, но так и не нашла. Кроме языка, надо знать компьютер. Ну, и как бывает, одни знают один язык, другие – другой или только компьютер. Все иметь сразу ни у кого не сподобилось.

– А ты что уже замолвил за меня словечко?

– Да, пока ты дрыхла, без задних ног. Но точный ответ ты дашь сама.

– А ты справишься один дома, со своей болезнью?

– Отчего же нет? – быстро ответил отец вопросом на вопрос.

– Тогда пойду работать, – я вздохнула, – в эту для нашего города крутую фирму.

Еще раз, вздохнув с сожалением, я пополнила на один пункт свою черную книгу. Видимо, точно, отец во мне не нуждается. Промелькнувшее разочарование на своем лице, я попыталась тут же скрыть.

Следующее утро началось, как все мои дни в Москве, с раннего подъема. Дом наш находился в старом районе города, до места работы мне пришлось идти пешком и потратить более получаса. Но, если бы ждала автобус, то наверно к обеду только добралась. Как мне пояснил отец, этот вид городского транспорта ходил нерегулярно, из-за напряженки с топливом. Он мне еще что-то объяснял, почему так, но дослушивать его было некогда, и я полвосьмого вылетела из дома.

Сосед, мой будущий работодатель, Петр Григорьевич встретил меня с широкой радостной улыбкой. Улыбка так, скрасила его морщинистое худое лицо, что он сразу потерял свои двадцать лет из шестидесяти.

– Олечка, здравствуйте, – сказал он проникновенным голосом. Выйдя из-за стола, он направился ко мне, и, взяв обе мои руки в свои, мягко пожал. Посмотрев пристально в мои глаза, подтолкнул меня кожаному креслу, усадил в него, и еще проникновеннее проговорил, – я так рад, что Вы согласились. Два дня я ужасно страдаю.

Видимо, им срочно требовался секретарь – референт, не то я не слышала бы таких словоизлияний. А он тем временем изобразил, что он переносит, на сей момент, адскую муку, и я не выдержав, рассмеялась. Ему бы на подмостках выступать, а он тут талант в землю зарывает. Ой, извините, в металл.

– По Вашему виду, и словам, можно сделать заключение, что Вам не отвечают взаимно на любовь, – добавила я, прикидываясь дурочкой, что не поняла, в чем его проблемы.

Но как же я плохо знала Петра Григорьевича, он, не меняя мимики, на своем лице, подхватил мой шутливый тон.

– Оленька, только Ваша любовь, – он сделал паузу, – к компьютеру и языкам спасет меня.

Я, услышав слово «любовь», состроила было гримаску. Мое первое и мгновенное предположение было, что эта старая коряга, просто-напросто ловелас: седина в бороду, бес в ребро, но, дослушав его, рассмеялась.

– Хорошо, Петр Григорьевич, я спасу Ваше бедное сердце. Не то, тоже заработаете, от нервного напряжения язву, как мой отец.

В голове мелькнуло, а не из-за меня ли отец заработал язву? Но Петр Григорьевич, «ковал железо, пока горячо», как говаривал один советский подпольный мультимиллионер. Он в прямом смысле, вытащил меня из кресла.

– Пойдемте. Я покажу Вам Ваше рабочее место и фронт работы.

В курс дела я вошла быстро. На первый момент требовался перевод писем из-за границы. Язык в них был местами технический, но мне привезли для этого специальный словарь, так что перевод не занял много времени. Счастливый Петр Григорьевич покинул меня, забрав перевод писем, и чмокнув меня в щеку. Работа не представляла для меня ничего нового, и потому к концу рабочего дня, я не чувствовала усталости, но мой шеф любезно предложил мне вернуться домой в его машине. Отказываться не было смысла, так как мы жили рядом, и я с радостью согласилась. Но больше я с ним не шутила, он мой босс, этим было все сказано.

За ужином я решила расспросить отца про босса или соседа, это как уж приятнее ему на слух. Мы с отцом переехали сюда, когда он вышел в отставку. Он сразу же устроился работать вахтером на завод и когда я уезжала в Москву, он еще работал, но в связи с тяжелой экономической ситуацией в городе и в стране пошли сокращения, и он оказался не у дел. Уже год, как он жил на одну пенсию, но по нему было видно, что ему, привыкшему строго распределять бюджет, пенсии хватало.

– С Петром мы подружились, когда ты уехала в Москву. Он из потомственных металлургов.

– Да, ну, – заинтересовано протянула я, – а по его телосложению не скажешь, что он стоял у мартена.

– Не ерничай, – одернул меня отец. – Не смотри, что он худ, как твой старый велосипед, зато жилист. Его предки занимались металлом еще при Демидове, который и основал этот завод. В годы перестройки, его сын, работавший вместе с ним, тут же перестроился. Он понял, что, продавая чужой труд, можно заработать больше денег. Тонкости начала его деятельности я не знаю, потому что, когда мы переехали сюда, сын Петра и Анастасии правил балом уже в Москве.

– Как жаль, что я не встретилась с ним там и не познакомилась, – вздохнула я, изображая притворное сожаление, – если он похож на папочку, то моя мечта сбылась бы.

– Тебя при рождении не Ольгой надо было назвать, а ехидной, – заметив театральность моего вздоха, сказал, улыбаясь, отец. – Ладно, слушай дальше, о твоем характере потом поговорим. Все, что я сейчас расскажу, это слова Анастасии. Она рада, что под старость, может себя чувствовать белым человеком, она бесконечно благодарна ему и без ума от него. Петр-то в начале не хотел руководить этой фирмой, стеснялся, говорил, что его теперь барыгой будут называть. Короче, стереотипное мышление старой гвардии, – усмехнулся отец. – Но сын его переубедил, попросил немного поработать, а там видно будет. Но самым веским аргументом было: «кому же мне доверится, как не отцу». Вот и пашет теперь Петр. Так что ты своим характером, старайся не обижать его.

– Ну, ты пап, и сказал! – воскликнула я в недоумении, глядя на него. Даже перестала жевать. – Как это подчиненный может обидеть шефа?

– Понимаешь, он сам был в этой шкуре, и знает, как это чувствовать себя, когда тебя ругает начальство. Он с персоналом вежлив до одурения, это мне его жена говорила. Но, сын, полная противоположность отца, без мыла хоть куда залезет, и морду может набить, не моргнув глазом.

– Так, – протянула я, – значит, мне нужно остерегаться сыночка, а не прямого моего начальства. Но сына, кажется, бояться нечего. Он в Москве, за этот месяц, я надеюсь, у него здесь не возникнут интересы или неотложные проблемы, и мы не встретимся. И как хорошо, что я не встретилась с ним в Москве, не то, вместо приятного знакомства получила бы по морде от этого грубияна. А он, что из этих новых русских получается? С толстой – претолстой цепью на шее и крестом, который через каждые два слова, говорит в натуре и трясет пальцами?

Последние мои слова отец, не дослушал и зашелся в смехе, подавившись едой. Когда он откашлялся, в начале вытер слезы, только потом заговорил:

– Да, так ведут себя, только «быки», это тоже подвид типа новых русских. А этот одевается так, что даст фору любому иностранцу – бизнесмену. Речь у него настолько правильная, что, кажется, он филологический закончил.