Ведьма

Свечи втыкали прямо в снег. Вокруг тех, что сгорели до половины, уже появились проталины. В основном здесь были стандартные белые цилиндры, купленные в хозяйственном магазине на углу, и тонкие церковные – эти быстро начинали сгибаться, словно кланяясь, и капать восковыми слезами, которые с легким шипением остывали в сугробах. Встречались и более оригинальные, вероятнее всего самодельные – фиолетово-розовая лилия и круглое серебристое яблочко, а над всем этим доминировал красный пузатый монстр из ИКЕИ. Кто-то зажег маленькую ароматическую свечу-таблетку, поместив ее на дно бокала для виски, да так и поставил: стеклянный тюльпан светился изнутри, наполняя окрестности запахами сандала, лаванды и «Буннехавина» двадцатипятилетней выдержки. Только эта горела ровно, у остальных огоньки танцевали и съеживались под налетавшим со стороны реки колючим ветром. Некоторые и вовсе погасли, теперь укоризненно грозили небу почерневшими фитилями.

Сюда, к британскому посольству на Смоленской набережной, пришли сотни грустных людей, чтобы попрощаться с Дэвидом Боуи. Глупость, конечно, несусветная. Певцу эти церемонии не нужны, по вполне понятной причине. Безутешные родственники о соболезнованиях москвичей вряд ли узнают, не раструбят об этом случае по Би-би-си. Охранники посольства, вон, бесятся – хотя и стараются отогнать толпу от ограды вежливо, но раздражение проскакивает в каждом отдельно взятом «плиззззззз».

И все-таки он здесь. Высматривает знакомые кудри. Шапки эта девушка терпеть не может, игнорирует даже в самые трескучие морозы. Ага, сегодня тоже – лишь розовые меховые наушники, такие, знаете, пушистые до нелепости.

– Диана!

Не обернулась. Он протиснулся поближе, грубо расталкивая плечами и наступая на ноги. Погасил возмущенный шепот злобным взглядом, ишь, раскудахтались. Положил руку на плечо высокой блондинки.

– Ди…

Оборачивалась она долго, тягуче, зная цену каждому своему жесту и, скорее всего, точно представляя кого увидит. Губы заранее сложились в дружелюбную улыбку. Приподняла одно «ухо», разбрасывая вокруг ритмично звенящий припев «Человека со звезд», однако тут же выключила плеер в кармане.

– Хорошо, что ты пришел.

Вот и все, что она сказала – ни упреков, ни презрительного молчания. Скомкав три года без единого звонка или письма, словно снежок, размахнулась и забросила как можно дальше. Аж дух захватило.

– Пойдем… Куда-нибудь, – неловко предложил он.

Кудри взметнулись и рассыпались по плечам. Нет, нет и нет, покачала головой. Прежде, чем объясниться взяла его за руку: ладони моментально вспотели от желания прикоснуться к ее нежной коже – черт, как же мешают перчатки!

– Больше не буду с тобой спать, я теперь замужняя женщина… Сам понимаешь. Но если хочешь, проводи до метро.

А снежок-то оказался бумерангом – неожиданно вернулся и больно ударил по затылку…

– Поздравляю, – сумел выдавить он.

Дальше пошло легче: дежурные фразы о том, как важно оставаться друзьями и рассуждения о ценности каждого мгновения, проведенного вместе. Ведь с нами навсегда останутся приятные воспоминания, правда?! Неприятные тоже, увы. Но сейчас-то они зачем… Лучше про первое свидание поговорим. Тогда ведь тоже была зима. Холод лютый, целоваться начали просто, чтобы согреться. А остановиться уже не смогли.

Он был тогда восхитительно прекрасен, во всяком случае, в глазах юной студентки. Медвежьи объятия, жадный взгляд пирата, но при этом – какие стихи сочинял! Музыку тоже выбрал идеальную: старенький магнитофон стоял на столике, у самой кровати, вылетавшие из него ноты падали мурашками на ее голую спину. Только не включай свет! Стесняешься? Ну вообще-то у меня раньше не было…

И тут запел Дэвид Боуи. Как раз вовремя.

– Я сегодня знаешь, о чем подумал? Пока свечку покупал… А ведь все, под чьи песни мы тогда целовались, уже умерли.

Она кивнула, молча кутаясь в шарф. Тоже розовый. В ту ночь успели прослушать несколько песен с альбома «Триллер» Майкла Джексона, потом самую телохранительную песню Уитни Хьюстон, а на сладкое – о да, это было сладко, а еще гибко и нежно, – «Космические странности». Дальше магнитофон зажевал кассету и тишину нарушал лишь сбивчивый шепот.

Воспоминания – как следы на снегу. Оглянешься, а их либо метель засыпала, либо собаки изгадили. Здесь скорее второй вариант. Сучки так и вились вокруг: Диана находила под кроватью забытые кем-то заколки для волос, а порой встречала возлюбленного под ручку с разными лахудрами. Ах, это музы. Для вдохновения? Да, стихи ведь иначе не складываются. Пишешь ямбы и хореи – так не бойся гонореи… Когда устала терпеть, закатила истерику. Потом и скандалы надоели.

Просто ушла.

Через год позвонили: так и так, этот телефон записан на медицинском браслете для экстренной связи… Она как раз картошку чистила на кухне. Порезалась. Даже не стала кровь останавливать. Помчалась в больницу. Там и забинтуют, если что. Оказалось, он попал в аварию – машина всмятку, сам без царапины. Привезли в состоянии шока, а к ее приезду пришел в сознание. Врачи осмотрели, никаких повреждений не нашли. Почти. Легкое сотрясение мозга не в счет. Можете забирать домой, в рубашке родился! Только воздержитесь пару дней от физических нагрузок, секса…

Предписание доктора, разумеется, нарушили. Трижды. Она даже не заметила, что он отрастил изрядное пузо, а давно не стриженые волосы неряшливо торчат в разные стороны. Или заметила, но не придала значения – страсть в поцелуях зашкаливала, перед глазами все плыло. Остальное не важно.

Под утро включили телевизор, а в новостях крутят песни Майкла Джексона. Что такое? «Сегодня в Калифорнии на пятьдесят первом году жизни…» Через час Диана уже рыдала возле американского посольства, сжимая в руках ненужные цветы.

Она так и не защитила диплом тем летом. Взяла академический отпуск, потому что путешествия с любимым гораздо интереснее. А новые впечатления поэту жизненно необходимы. Вот только деньги быстро кончились, причем именно на ее счету. Ведь стихи, как выяснилось, не пишутся еще и без алкоголя. Амфибрахий чтоб создать, надо литрами бухать. Ну, как-то так.

Потом снова появились «музы». На этот раз она не стала терпеть – сбежала, чтобы не тратить лучшие годы на этого инфантильного, опустившегося неудачника. Какой-то особый эпитет выдумывать не стала: много чести. Захлопнула дверь и выбросила из головы.

Точнее сказать, попыталась. Он звонил. Иногда пытался уговаривать, иногда швырялся угрозами. Но чаще всего бубнил что-то неразборчивое, поскольку был беспросветно пьян. Диана перестала брать трубку, закрыла доступ в фэйсбук и даже сняла новую квартиру у дальнего метро – спряталась, не найдешь.

Нашел. Просчитал, что она не сможет пропустить прощание с Уитни Хьюстон у того же посольства США. Подкрался в тот момент, когда из чьей-то распахнутой машины гремела музыка – аж до самого Арбата было слышно. Завыл прямо в ухо: я буду любить тебя вечно-о-о-о. Дал глотнуть из фляжки, февраль однако, холодрыга. Отморозишь самое дорогое, в такой куцей дубленке.

Ушли в сомнительную гостиницу, где сдаются номера на час-другой. Все что запомнилось: там была круглая кровать, а еще как он стягивал с нее узкие джинсы – словно разворачивал фарш, примороженный к целлофановому пакету.

Всего через пару минут он уже курил, стряхивая пепел на подушку. Рассказал, что совсем недавно, – кажется, позавчера, – на него упало дерево. Снегу накопилось на ветках, под этой тяжестью и рухнуло. Так вот идешь по двору, никого не трогаешь, а тебе на голову – тополь. Всегда аллергия была на пух, хотя это не смертельно. Но тут грозила верная погибель. Повезло, что не ствол по темечку шарахнул, а самым концом веток зацепило. Упал, пополз в травмпункт. Думал, доктор удивится, не каждый день пришибленные деревьями появляются. Но тот даже бровью не повел, флегматично записал причину и начал осмотр. Профессионал…

Никаких эмоций в тот момент Диана не испытала. Даже жалости не было. Она оделась и, сочинив какую-то срочную причину, уехала домой. Совершенно точно понимая, что он больше не позвонит.

Метель, – не та, что стирает следы из памяти, а самая натуральная, с ветром и снежными брызгами в лицо, – догнала их на Бородинском мосту. Укрылись за гранитный выступ, в ожидании, пока вьюга не натешится, срывая с неба темные тучи, а с прохожих – шапки. Пришлось стоять близко, склонив головы друг к другу, чтобы слышны были слова признания. Не любовного.

Нет, точно не любовного.

– Месяц назад диагноз поставили. Адский. Врач руками развел, сказал – без вариантов. Времени в обрез, только успеешь дела в порядок привести, ну там – завещание… Хотя чего мне завещать? Голодранец. Нищеброд. Корявый поэт без порток и штиблет. Да и некому.

Половину слов уносил ветер, но и оставшихся вполне хватало, чтобы вызвать сочувствие. Взять за руку, а лучше даже обнять. Потом, разумеется, заплакать на его плече, уткнувшись в старый пуховик, протертый до дыр. Пусть торчащие отовсюду перья незнакомого китайского гуся щекочут нос или колют щеки… Не важно. Все не важно, когда слышишь такое.

Но Диана не шелохнулась. Догадывалась, что продолжение будет совсем другим. Хотя скорее уж не догадывалась, а знала наверняка: следующая минута полностью перевернет всю их многолетнюю историю, которая неумолимо приближалась к концу.

– А вчера пришли результаты повторных анализов. Доктор трижды перепроверил. Сделал рентген, УЗИ, МРТ. Никаких следов смертельной болезни. Ошибочка вышла. Счастья полные штаны!

Счастливым он не выглядел. Ссутуленные плечи, дрожащие руки, потускневший взгляд…

– Ди… Как ты это делаешь?

Метель ударила его по лицу своими мокрыми крыльями, заставляя сморгнуть набежавшие слезы. Когда разлепил ресницы, девушки уже не было рядом. Повертел головой – бесполезно, как можно разглядеть что-то в таком снежном вихре. А вот голос ее звучал словно бы отовсюду.

– Не знаю. Я ничего не делаю, это само происходит. Никаких заклятий, наговоров или другой ворожбы. Просто в нашем роду дар передается по женской линии, от прабабки. Ведьмой в деревне считалась.

Ведьма! Слово оглушительно взорвалось в его голове, раскалывая ледяную глыбу памяти на миллиард мельчайших кристалликов. Большая часть осела бессмысленной пылью, но самые острые закрутились в хороводе, заплясали, складывая давно услышанную фразу: «Не боишься? Я же ведьма!» Так ответила Диана, когда он приглашал на первое свидание. Тогда эти слова вызвали ухмылку, еще больше распалили интерес.

А сейчас стало по-настоящему страшно.

– Дар такой: кого полюблю со всей страстью – тот от трех смертей убережется. Большие беды от тебя отвела. Только они ведь не могут уйти в никуда, понимаешь? Кто-то должен отдать свои жизни взамен. Обычно несчастья переходят на соседей, случайных прохожих или кто еще поблизости окажется. В твоем случае, удар приняла кассета, обрекая на гибель музыкантов.

Конечно, он подозревал, что без магии не обошлось. Вчера, например, выслушивая поздравления доктора, который выкрикивал: «Невозможно!», «Необъяснимо!», а в конце и вовсе сорвался – «Чудо!!!» Потом еще, когда пил от радости до самого утра, и вдруг услышал по радио новость о гибели Дэвида Боуи.

Вот тут он моментально протрезвел. А дальше пил уже с горя, но спасительное опьянение не приходило. Рюмка за рюмкой, потом прямо из бутылки… Тошнота подкатывала к горлу, выплескивалась нервным смехом. Какой-то ощипанный дятел долбил висок изнутри, чтобы проделать дыру и выбросить к черту червячка сомнений. Но схалтурила птичка, не справилась. Червяк разросся до размеров удава и теперь душил, обвивая кольцами мысли: да ведь ты, бездарь, и мизинца этих великих людей не стоишь. Их жизни оборвались, чтобы продлить твое никчемное – даже не существование, нет, – разложение. Мир лишился новых гениальных песен только для того, чтобы стареющий алкаш в захламленной квартирке на окраине Москвы получил шанс срифмовать еще пару строчек?!

– Теперь будь особенно осторожен, – голос затихал, словно кто-то крутил колесико громкости в сторону минуса, нарисованного на корпусе магнитофона. – Одно неверное движение: упадешь на рельсы в подземке или захочешь прыгнуть с моста, – и уже никто не спасет. Заклятье потеряло силу. Может быть, если бы я все еще любила тебя…

Метель с разухабистым свистом унеслась вдоль реки, окончательно погасив звезды в полуночном небе и свечи на набережной. Метро закрылось, успев отвезти последних пассажиров к своему уютному семейному счастью. А он все стоял на мосту, распевая давно позабытые песенки. Не решаясь сделать шаг.