X

Кучер только-только закричал лошадкам «Стой, стой, тпру!», а Митя уже выпрыгнул из коляски. На секунду позже соскочил и Мармеладов. Городовой же не спешил, помогая выйти из экипажа г-ну Шубину, которого это приключение состарило раньше времени годков на десять. А куда спешить? Порох все едино осерчает, что долго вез. Пусть сперва прокричится на господ, пар выпустит.

То, что полковник не в духе, стало понятно издалека. Еще проходя с бульвара во двор, через решетчатые ворота, услышали они фирменное «Что?», по обыкновению растянутое в «Шта-а-а?» Распекал Илья Петрович сразу всех: ленивых полицейских, суетливого привратника, досужих соседей, – каждому досталось, никого не забыл.

– А, вот и вы! – в гневе прокричал он, увидев вновь прибывших и тут же переключился на официальный тон. – Харитон, эти люди приходили к г-ну Столетову незадолго до взрыва?

– Точно так-с! – слуга испуганно моргал и щурился.

Порох сделал пару шагов в направлении Мармеладова, но передумал и махнул рукой:

– Этого под арест. Будет сопротивляться – вяжите. Остальных выдворить с места происшествия!

Городовых во дворе собралось много, они были вооружены саблями, а кое-кто и револьверами, но Митя все равно кинулся на защиту приятеля. Безуспешно, правда, только пуговицы с шинели оборвали. Вытолкали его со двора вместе с безобидным Шубиным, заперли ворота на замок. Зачерпнув горстью снег и приложив к шишке на лбу, почтмейстер кричал с улицы: «До канцлера дойду, если надо, то и до самого императора, а произвола не допущу!» не осознавая, что почти дословно повторяет выступление артиста Столетова. Зеваки сбивались в кучу на некотором отдалении от «бешеного барина».

Арестованный был на редкость спокоен, стоял между двух карауливших его крепких лбов и осматривал окна квартиры актера. Вернее сказать то, что от них осталось. Взрыв бомбы разорвал стену здания с такой легкостью, словно это была бумажная афиша. Трещины пошли вправо и вниз, а в соседних квартирах разбились стекла. Хорошо, что другие жильцы из этого крыла выехали, жертв могло быть и больше: взрыв пробил потолок и нанес повреждения квартире сверху, а может статься, и нижней. Обломки кровати и лоскуты бархатной шторы разлетелись по двору, как конфетти из хлопушки. Больше всего было жаль, почему-то золотых журавлей на кувшинах, все они разбились вдребезги, сыщику на секунду померещилось, что он слышит их жалобное курлы-курлы…

– Замечтались, г-н бывший студент? О новом порядке, смею предположить? – Порох всеми своими морщинами выражал презрение. – Понимаю-с. Идея стать сверхчеловеком вас не оставила и вы связались с теми, кто помогает ее реализовать. С бомбистами. Но чем же вам артист не угодил?

Мармеладов изобразил ответную гримасу и произнес не менее насмешливым голосом:

– Вот так, с ходу, могу предложить одну версию. Например, мы с Митей и финансистом Шубиным решили сымитировать ограбление, наняли актера для участия, а потом не поделили деньги… Скажем, г-н Столетов потребовал увеличить гонорар, иначе грозил сдать полиции сообщников со всеми потрохами. Оно, конечно, могли бы и заплатить, да слишком жадным я оказался. Вот и взорвал бедолагу, чтобы не проболтался.

Порох опешил.

– Это шта-а-а… Вы с повинной опять?

Сыщик рассмеялся, звонко и ребячливо. Но видя, как разливается злоба в глазах следователя, примирительно поднял руки.

– Полноте, Илья Петрович! Вы и сами не верите в мою причастность к взрыву или в тесные связи с метателями бомб. Иначе послали бы за мной не Кашкина, а жандармов, и велели бы им сразу заковать меня в кандалы да свезти в холодную… Давайте начистоту: вы приехали в Москву с одной лишь целью – арестовать сына артиста Столетова.

Отвисшая челюсть долго не позволяла полковнику сказать что-то внятное. Овладев собой, он все же сумел выдавить:

– Как… Откуда вам известно?

Довольный произведенным впечатлением, Мармеладов повторил следователю свои недавние выводы, добавив пару новых умозаключений:

– Меня озадачило ваше участие в этом деле, многослойном, как капустный кочан. Пришлось отбрасывать лист за листом. Ограбление сберегательной кассы – не ваш уровень. Да, сумма украдена приличная, но с поимкой преступника справились бы и здешние топтуны. Тайная полиция, бесспорно, заинтересовалась бы бомбой, упомянутой в донесении, но в Москву могли отправить и обыкновенного следователя. И вдруг приезжаете вы, особо важный полковник, причем спешно, на самом быстром поезде. Жертвуя комфортом, здоровым сном, а также тревожа супругу поспешным отбытием…

– Но-но, полегче, сударь, – снова вспыхнул Порох.

– Тут-то мы и подходим к самой кочерыжке. Что привлекло в этом ограблении вас? Фамилия Столетова. Вы читали доклады секретных агентов и знаете, что актер связан с заговорщиками. Причем не какими-то рядовыми бузотерами, а чрезвычайно опасной группой. Вот это – ваш уровень, и поэтому вы спешно приехали. Но через какую оказию один из столпов русского театра, любимец муз и прекрасных дам, может сблизиться с бомбистами? Только через близкое родство. Митя предположил, что это брат, – у него, знаете ли, у самого братья, поэтому такое восприятие. Мне же нравится версия про блудного сына, которого папенька любит и привечает, несмотря на темные стороны души…

Следователь молчал, долго и раздумчиво, словно вел некий внутренний спор с самим собой.

– Вот что, Родион Романович, дело это, как вы справедливо определили – чрезвычайное. Никакой мелочи упустить я права не имею. Поэтому готов довериться, но прежде ответьте, откуда вам известно устройство динамитовой бомбы?

Мармеладов выдержал тяжелый, пытливый взгляд полковника, глаза отводить не стал и мускулами не дрогнул.

– А вы всегда были цепким дознавателем, может быть, излишне подозрительным, но цепким. Отреагировали на мою шуточку. А все объясняется просто, в августе сего года я переводил статью шведского ученого Альфреда Нобеля для «Горного журнала». Заказал мне этот перевод известный петербургский инженер г-н Износков, можете справиться. Речь шла о применении динамитного желатина для разработки полезных руд. Для уточнения непонятных терминов, я состоял в переписке с братом Нобеля, Людвигом Эммануиловичем – тем самым, что производит артиллерийские снаряды для нашей армии, на Выборгской стороне. Вот он просветил меня некоторыми тонкостями… Илья Петрович, а может, окончим уже этот балаган? – он протянул руки, перевязанные толстой бечевой. – И продолжим беседу где-нибудь в тепле. Право же, зябко на улице.

Действительно, к вечеру стало заметно холоднее, возможно, поэтому и голос следователя не оттаял.

– Вот что, Родион Романович… Я по-прежнему не верю в ваше полное и окончательное исправление. Более того, по моему личному мнению, вы виноваты в этой кутерьме, – он обвел рукой разрушения, которые не могли скрыть надвигающиеся сумерки. – Ваша прежняя идейка, помните? Про то, что ради высокой цели некоторые люди имеют право пролить кровь…

– Помню. Но эта теория давно уж канула в Лету.

– Не скажите-с. Идейка-то помаленьку овладевает умами. Ту вашу неосторожную заметку цитируют народовольцы. Развивают ее до такого, представьте, ужаса, что ради блага всего народа бомбисты вправе пролить не просто кровь, а кровь самого государя… Идейка ваша – как обоюдоострый клинок без эфеса – где ни хватайся, а все руку обрежешь. Однако…

Порох вздохнул и посмотрел на городовых, которые все это время стояли по сторонам от Мармеладова, вытянув наполовину сабли из ножен. Их лица выражали неутолимое желание послужить Отечеству, но подсказать умную мысль эти остолопы вряд ли сумеют.

– Однако порой наступает момент, когда другого оружия нет, и для защиты империи приходится пускать в ход все средства. Да развяжите его уже! – прикрикнул он на полицейских. – Вот что, Родион Романович, как ни тяжело это признавать, но ваши умозаключения, нестандартные и на удивление точные. Окажите помощь в расследовании, а я поделюсь с вами сведениями о сыне, – тут вы угадали, – актера Столетова и его боевой ячейке.

XI

Сын актера Столетова родился 29 февраля 1856 года от неузаконенной связи с крестьянкой Анфисой Бойчук. Восходящей звезде императорского театра вовсе не нужна была обуза в виде семьи, потому ребенок изначально получил статус «курвёнок», еще от повитухи. Отец дал ему имя Фрол и обещание помогать деньгами при случае. Слово свое держал три года, а после уехал на гастроли в Европу, где завел сразу двух любовниц из числа знатных дворянок почтенных лет. По возвращение в Москву стал частым гостем в высшем свете, а прошлого своего начал сторониться.

Ребенок рос, как сорная трава, не нужный никому. Мать вскоре спилась и превратилась в старуху с вечно заплаканными глазами. Другие родственники его ненавидели, часто и крепко били. Чуть подрос, отдали «в люди». Там тоже поколачивали, – и сапожник, и бондарь, и мельник – последний однажды так осерчал, что затолкал руку подмастерья под жернов. Пальцы раздробило в кисель. В отчаянии Фрол сбежал к родному отцу. Стоял у ярко освещенного театрального подъезда, даже не надеясь на теплый прием. Но встречен он был с распростертыми объятиями: к тому времени актер обнаружил в себе огромное сердце и пустоту в нем оттого, что любить-то некого. Михаил Ардалионович заполнил сердечную бездну ребенком – накормил, приодел, дал прекрасное образование. Пустота частично вернулась, когда сын связался с бомбистами, бросил университет, не окончив и первого курса. На сей раз, актер стал заливать ее вином. Он по-прежнему любил Фрола, снабжал деньгами, и время от времени давал убежище. Хотя понимал, что долго этой веревочке не виться, а скрутится она в петлю, которая его же непременно и удавит.

– Не вздумайте поддаться внезапному состраданию к бедному дитятке, – полковник погрозил пальцем Мармеладову и Мите, сидящим на кровати привратника Харитона, сколоченной из досок разной длины и толщины. – Вы, может статься, уже готовы зарыдать? Ах, жизнь нещадно колотила, среда заела – оттого и бунтует мальчишка, оттого и на убийства отважился. Пожалеть, что ли, его надобно? Пр-р-риласкать?!

– А как же чувство гуманности? – перебил сыщик. – Давеча вы не раз говорили: «Я могу быть и официальным лицом, и при должности, но гражданина и человека я всегда ощутить в себе обязан!» Куда же все это подевалось, Илья Петрович?

– Взрывами разметало, Родион Романович!

Беседовали они в маленькой каморке под лестницей, утопленной ниже уровня улицы, так, что в окно видны были лишь ноги прохожих да сапоги городовых. Илья Петрович встал на цыпочки, приоткрыл окошко, сгреб жменьку рыхлого снега и начал мять в кулаке.

– Вот, глядите. Таков из себя Фрол Бойчук. Был он рыхлым и мокрым от слез. Но его давили со всех сторон, плющили между ладоней, и в итоге он стал крепче льда. Холодный комок ненависти и жестокости. Этакий уже не оттает, напротив, попытаешься его согреть – себе же руки и отморозишь. Нет, на Бойчука и ему подобных не действуют добрые слова, равно как угрозы, увещевания или философия… С ними должно поступать вот так.

Он размахнулся и швырнул снежок в кирпичную стену.

– И никак иначе!

– А не слишком ли вы суровы? – спросил Митя.

– В самый раз! – Порох постучал папироской о ладонь, закурил от спички и выпустил дым в пол. – Бойчук сколотил ячейку, настолько кровожадную, что стали побаиваться свои же соратники. Дважды пытались сдать его нашим агентам. Но хитрый лис ускользал, словно чувствовал ловушки и засады. Даже с покалеченной рукой он наловчился мастерить бомбы. Миниатюрные, всего-то с коробку от папирос, но при этом по разрушительному воздействию они страшнее полупудового снаряда! В прошлом году в Петербурге устроил дерзкий налет на канцелярию губернатора, в результате погибли девять человек. В этом году, в марте, восьмого числа – взрыв в жандармском отделении, убиты штаб-офицер, его адъютант, три вахмистра и семь рядовых. В Москве Бойчук готовил покушение на великого князя. Правда затея не выгорела, бомбиста успели подстрелить. Но в толпе зевак погибли четверо, раненных не считали. А взрыв на Волхонке в сентябре, неужто не помните? Мало ему – родного отца убил, да как жестоко! Остались от артиста только ноги, а все, что выше пояса, разнесло взрывом. И ошметков не нашли…

– Правду сказывают, кто на Касьяна родился, тот с адом породнился, – пробормотал Митя.

– И что же, Бойчук и вправду такой неуловимый? – перебил его сыщик.

Полковник кивнул и заговорил, не выпуская папиросу изо рта.

– Пытались внедрить в банду трех лучших агентов. Без толку! Он их как семечку расщелкивает, а кожуру выплевывает. Вот, надеялись через отца к нему подобраться, привратника этого зачислили в стукачи с солидным жалованьем, надо отметить, по пяти рублей в месяц. Но то ли бомбисты так Харитона запугали, что он молчит, то ли и вправду в последнее время сын к Столетову не заглядывал. Но как же они связь поддерживали?

– Через доверенное лицо, – Мармеладов повторил свои подозрения насчет посыльного из лавки.

Порох внимательно выслушал, потом крикнул за дверь – мигом прибежал городовой Кашкин.

– Ты вот что, бери Харитона. Пробегите по всем окрестным лавкам, где вином торгуют. Везде смотрите обслугу, если опознает в ком того самого посыльного, что доставлял г-ну Столетову бутылки – немедленно сюда. Постой! Возьми-ка с собой еще двоих, да покрепче. Смотри, не упусти!

Потирая руки, он повернулся к сыщику.

– За эту ниточку мы весь клубок размотаем. Если, конечно, вы не ошиблись.

– Нет, Илья Петрович, я все больше убеждаюсь в том, что посыльный имеет связь с подпольной ячейкой Бойчука. Ведь он принес актеру бомбу.

– Неужто ты догадался, как убили Столетова? – ахнул Митя, успевая задать следующий вопрос прежде следователя тайной полиции.

– Это не догадка, я доподлинно знаю, – Мармеладов встал и прошелся по комнатёнке привратника – три шага от стены до стены, и назад. – Ой, да не напрягайтесь, ваше высокородие! Оставьте подозрительность, мы с вами по одну сторону закона стоим. К бомбистам я не имею никакого отношения. Просто логическим путем отбросил все невозможные варианты. Актер не мог привезти бомбу от г-жи Д, у которой ужинал вчера вечером, или из театра. Он вернулся в непотребном состоянии и с трудом вскарабкался по лестнице. Не донес бы бомбу, взорвался раньше. Сегодня принимал только нас троих, но мы бомбу также не приносили. Значит, доставил ее посыльный, которого вчера днем приметил Харитон.

– Но ведь тот принес лишь две бутылки вина! – с жаром возразил Порох.

– Правильно! В одной из них и была бомба. Вам, полковник, сложно догадаться, но ты, Митя… Ты же видел, как пьет актер?