Ну, за что вот мне этот геморрой… Теперь я уже вынужден вставить в планы и это тело, в

голове проносится очередь: «сперва забить кальян, принять душ, потом заняться телом (в

смысле, понять – спит, или совсем уже), позвонить куда следует (а куда следует?), и лишь

потом, пока за ним едут, включить фильм». Потом разум возобладал, я включил свет,

всмотрелся в незнакомое лицо. Молодой парень, лет двадцать пять или даже меньше. В

тёмно-синих джинсах, чёрных носках и бежевой толстовке-кенгурятнике. Не особенно

симпатичный, очень среднестатистический человек. Потрогал его аккуратно за лицо,

потом за кисти рук – вроде холодные, потом другой рукой потрогал себя за лицо и кисть

руки – блин, такой же температуры. Потом потрогал себя под майкой – тепло, и ему

засунул руку под майку (не скрою, с небольшим отвращением). Потом подставил руку к

носу. Короче, он явно не спит. Помочь я человеку уже ничем не могу, так что можно

заняться своими планами, а он пусть полежит, пока не хочется никуда звонить, а то сейчас

сразу начнётся шум, а у меня серьёзный настрой насчёт фильмов и рябиновой настойки…

В два часа ночи ко мне постучали. Я спросонья ползу к двери, открываю замок,

который на соплях, но и нижний тоже закрыт. Открываю нижний и распахиваю дверь. На

пороге двое полицейских, почему-то в форме немецких СС. Они короткострижены и с

бутылками пива. Один из них пытается ворваться внутрь и надеть на меня наручники, но

промахивается, и, спотыкаясь о труп, падает. В это время, как в замедленном кино, второй

размахивается бутылкой и ударяет ей мне прямо по голове. Я вижу яркую молнию и

чувствую сильнейшую боль. Я вздрагиваю, открываю глаза и вижу перед собой метрах в

двух экран ноутбука, предлагающего мне три опции: «просмотр», «установки» и «выход».

Я выбираю третью, встаю с кресла и выглядываю в коридор. Лежит. А время уже четыре,

светает чуть-чуть. Я ещё раз трогаю его лицо и кисти. Заметно холоднее. Тут до меня

доходит порыться в его карманах. Кенгурятница – пусто. Джинсы: передний правый –

пусто, задний правый – карточка какого-то скейт-центра, передний левый – деньги, около

трёх тысяч рублей, задний левый – обрывок бумаги с номером телефона и именем Тоня.

Ни телефона, ни документов. Содержимое карманов я уношу в большую (в понимании

этой квартиры) комнату и кладу в комод, запираемый ключом (но ключ не высовываю),

кроме визитки скейт-центра, которую машинально засовываю в визитницу. Далее на

автопилоте, не обдумывая действий, потому как я уверен в них, иду в другую комнату,

вытряхиваю из огромного чёрного мешка свои шмотки и иду с этим мешком в прихожую.

Секундное сомнение – ноги или голову начать засовывать, потом я решаю, что ноги,

поскольку будет уж очень неэстетично, если он будет биться головой о ступени при

спуске. Он еле помещается, но мне удаётся даже красиво повязать мешок синим бантом

сверху, оставшимся у хозяйки от какой-то подарочной упаковки. Я не сомневаюсь в своих

силах, но он оказывается значительно тяжелее, чем я предполагал. Я обхватываю мешок в

месте предполагаемого торса и уже тащу его по предбаннику, а ноги господина волочатся

10

по кафелю. На лестничной площадке я принимаю героическое решение воспользоваться

лифтом. Он жутко скрипит при открытии, наверное, перебудив весь дом. Уже по пути

вниз я пытаюсь предположить как мне себя вести, если вдруг внизу кто-нибудь окажется

из жильцов. На моё счастье, там никого нет. Никого нет и на улице – дворники ещё не

проснулись. Мусорные контейнеры находятся всего метрах в тридцати и уже полные, хотя

и не под завязку. Насколько я понимаю, через час-другой за ними приедут. Я стараюсь в

спешном порядке вытащить несколько особенно обширных коробок из наиболее

свободного, запихиваю туда с неимоверным трудом тело, которое не хочет сгибаться и

сверху снова прикрываю коробками. Ступни так и не влезли и торчат наружу, но они всё

же в мешке, поэтому здравомыслящий человек не поймёт, что там. Верхние коробки тоже

выпирают, и я надеюсь, что мусорщики не будут трогать то, чего не следует. Уставший,

но без каких-либо душевных переживаний, я отправляюсь домой по лестнице. Сплю я в то

утро крепко.

СОН И КАФКА

На следующий день, точнее, ближе к вечеру у меня была запланировано посещение

одного интересного мероприятия. За мной заехал Максим, и мы направились в один из

новых павильонов в Коломенском на выставку его знакомого – это вроде как картины,

только живые. Сзади к ним приделаны какие-то механизмы, так что лоскутки и объекты

на картинах перемещаются и меняют свой цвет. В общем, достаточно перспективно, хотя

и бесполезно для меня, поскольку инвестициями во всякий хлам из области высокого и не

очень искусства я не занимался.

Да, выходя из подъезда и умышленно допихав в почти пустой ещё мусорный пакет

всяческой прессы (то были журналы про интерьеры, кажется), я, махнув Максу рукой,

проследовал до помойки. Мусора там снова было «выше крыши», но вчерашнего пакета

не наблюдалось, кроме того, баки стояли чуть под другим углом. В общем, увезли. Мне

стало как-то легко и печально одновременно. Я сел в машину и был весьма неразговорчив.

Шла вторая половина мая, возможно, самое начало июня, более точно

хронометрировать даты у меня не получалось. Правда, я догадался, что сегодня суббота,

потому что пробки образовывались там, где их вроде бы не должно быть. После выставки

мы оказались в неплохом (но и особо ничем не выдающемся) заведении под названием

«EkzoSфера» в Яково-Апостольском переулке, откуда я быстро поспешил уехать. У меня

теперь было три принципа, по которым я жил: «Здесь и сейчас», «Целесообразность»,

«Прошлое идеально». Первые два я выразил бы, как жизнь по расчёту и настроению. Но

самое основное там – именно союз «И». Настроение в первую очередь и является тем

расчётом. Третье – никогда не корить себя за что-то, сделанное в прошлом, никаких «если

бы». Как только меня «уносило» в сторону, я сразу щёлкал пальцем, вспоминал нужную

опцию и исправлял ход мышления. Сегодня у меня большого желания ехать в Перово не

было, и я решил остаться у себя в Большом Левшинском, где не был уже неделю. Остаток

вечера я провёл как-то достаточно невнятно, погружённым в свои мысли, и рано уснул.

Мне много чего снилось, но особенно запомнился мне один сон.

Лес. Ночь. Скорее всего, поздняя осень, листьев на деревьях нет, и достаточно

влажно, хотя и не холодно. Я ощущаю себя присутствующим во сне, но скорее в роли

кинооператора. Я вижу всё своими глазами, но есть ещё камера, где-то вверху справа.

Именно на ней видно меня, и за мной, где-то за карьером, огни города. Просто общим

планом, и дальше верхняя камера бездействует. Работает моя.

От общего плана картинка детализируется, погружаясь в лес глубже и глубже. Мы

видим голые ветви деревьев и влажный пар, висящий между деревьями неравномерно.

Слабозаметная тропинка уходит глубже. Мимо пролетает летучая мышь, а с ветки на

нас смотрит большая сова.

11

Потом снова картина с камеры №2. Никого нет, только огни города за карьером.

По воскресеньям я читал лекции в Философской школе абстрактного мышления

имени Франца Кафки. Мой курс назывался «Психосоматические отклонения сознания

молодёжи досемейного периода». Помимо того, что формулировка курса выглядит весьма

ненаучной и сомнительной, так и меня ещё попросили «побольше из личного опыта,

поменьше теоретических выкладок». Это, конечно, здорово, что никакой теории не надо,

откуда я им возьму такую теорию, но вот за «побольше из личного опыта», откровенно

говоря, хотелось заехать по зубам тому лже-профессору с козлиной бородкой и бегающим

мышиным взглядом. Не знаю уж, чем я думал, но поскольку любые, на первый взгляд

сомнительные, мероприятия могут быть как минимум интересны, а то и полезны (см. п. 1

и 2, если нет – см. п. 3), то я очень даже быстро согласился. Собственно, сама школа была

как раз воскресной, и, чего и следовало ожидать, располагалась в здании детского сада на

Костромской улице в Бибирево.

Публика среди слушателей была достаточно разношёрстной. Но в большей своей

массе это были, разумеется, бездельники и одинокие люди, которые ничего для

воскресения придумать лучшего не могли, чем прозябать в детском саду в компании таких

же бездельников и сомнительных лекторов. Собственно, конечно, роль лектора мне

претила, да и не была востребована по формату, скорее я выступал то модератором, то

фасилитатором, а более всего, неким бессистемным «подхватывателем идей из зала и их

развитием» на основании личного опыта, пусть будет так. Конечно, свою аудиторию я

люблю, но две дамы бальзаковского возраста меня безмерно раздражали своим

«правдорубством». А потому как с поиском аргументов у меня обычно туго, я всё время

старался столкнуть лбами их друг с другом, и только тогда вся группа очень активно

подключалась, и занятие удавалось.

Сегодня тематика была задана такой: «Воспитание молодёжи микро-социумом и

последующий конфликт её с макро-социумом». Постановка как проблематика, а не как её

решение. Тут я имел ввиду и пуританское воспитание в семье, и так называемое

самовоспитание, когда ценности общества не то, чтобы не разделяются, а просто напросто

неизвестны, и даже лысобритых подростков в Перово, которым лишь комфортно с такими

же, как они – лишь внутри этого вымирающего вида, а вовне они вынуждены либо быть

агрессивными, либо закрываться. Один мужичок, бывший физик-ядерщик, сокращённый

по закрытию НИИ, попытался пространно распространиться относительно на самом деле

правильных позиций «малых групп», и бессмысленностью привязки их к обществу, так

как, во-первых, ни в каком общественном одобрении они не нуждаются, во-вторых,

способны играть и другие роли, в том числе любящих детей, надёжных друзей и прочее.

Господин этот был остановлен на второй же минуте одной из тех дам, которая «не верит в

любовь с первого взгляда», и считает, что всякая группа по интересам, в том числе и

наша, если её цели и миссия не признаваемы (или даже непонимаемы, по причине

закрытости группы) большинством в обществе, по-любому, ущербна. Что любой такой

ячейке необходимо вести действия по самопопуляризации, только тогда она имеет право

на существование. В общем, хоть мы и далеко в результате ушли от молодёжи (и

действительно, зачем нам молодёжь, ведь основная аудитория предпенсионна), тем не

менее, суть общения получилась продуктивной и мы даже (!) пришли к консенсусу по

ключевым пунктам в итоге.

Я воспользовался метро, чтобы добраться до своего нового дома в Перово. С фуры,

припаркованной прямо во дворе между домами, купил по минимуму овощей и фруктов.

Поднимаюсь пешком к себе, и на седьмом этаже на лифтовой площадке встречаю

Управподъездшу, которая возмущённо крутит отломанным каблуком туфли у меня перед

носом: «И дня не прошло! Разыскала я через справочную телефон этих «Товаров для

труда и отдыха», а они мне говорят: «Во вторник будет администрация, во вторник и

приходите». Щас я им устрою «во вторник»! Я знаю свои права в тридцатидневный срок

12

сдать товар, если не понравился, не говоря уже о том, что незамедлительно обменять, если

некачественный. Очень не рекомендую вам этот магазин, дружок». Потом,

прищурившись, заговорщически добавила: «А ведь вас разыскивали утром. Эти, из

органов. Втроём были плюс наш участковый. Я как раз суп варила. Допытывались у меня,

что да как, кто такой, откуда. Ну, я, понятное дело, «москвич, приличный», и они пошли

наверх. Часов в десять было, вот так».

Я поднялся на свой этаж и уже из предбанника увидел, что дверь моя опечатана (или

описана, короче, на ней бумажка с печатью и подписью). Бумажки мне не указ, я

открываю дверь, и внутри меня встречает полнейший погром – все вещи из шкафчиков

выпотрошены, кругом грязные следы (ну откуда грязь то нашли в сухую погоду?).

Большинство вещей я, разумеется, впервые видел, потому как они не мои, а хозяйские, но

и моим досталось. Что ж, порядок наводить я не буду, мою и режу овощи-фрукты,

завариваю ромашковый чай, беру настройку, мажу торс кремом для загара и отправляюсь

на балкон загорать. Всё в соответствии с пунктом один. И нет мне дела до обстоятельств,

которые я не приглашал в гости. Мы с ними разберёмся позже.

Как водится, я снова уснул прямо посреди дня. У меня выработалась прямо-таки

какая-то пенсионерская привычка спать днём, и ничего не могу с этим поделать,

вырубает, и всё тут. Мало того, что два часа выпадают из жизни, так просыпаюсь я с

каким-то заторможено-мистическим настроением, и ещё пару часов брожу, где бы то ни

было, с параноидальным выражением на лице. Хотя друзья говорят, что в последнее время

оно у меня всегда такое. Конечно, мне их интеллектуальные выкладки весьма смешны,

равно как (наверное, в этом не очень прилично признаваться) и друзья-то мне все «до

фонаря», чем меньше – тем лучше. Недавно тут познакомился с изданной неким

новоявленным автором книгой о Четырёх окнах, и, помимо трёх своих принципов, кое-что

почерпнул оттуда. В общем, не так всё важно, как это иногда кажется. Скорее важно всё

то, что интересно. А интересного ничего надолго не бывает.

Сны снова были…

Лес. Поздняя осень. Большая сова смотрит на нас с ветки. Камера в виде моих глаз

движется дальше. Тропинка уходит глубже. Влажный пар висит между деревьями

неравномерно. Несколько минут меняются лишь повороты, новые ветви деревьев,

некоторые с ещё висящими на них коричневыми листьями. Потом мы выходим на

второстепенную асфальтированную дорогу. Прямо перед нами поле или луг, а направо

вдалеке – огни панельных домов города. Метрах в ста виден подсвеченный дорожный

знак – «ДЗЕРЖИНСКИЙ». Но мы не идём по направлению к городу. Мы ступаем на

влажный луг и идём по нему на юг.

Было семь вечера, когда я обнаружил бумажку с телефоном Тони, найденную в

кармане у моего позавчерашнего гостя. Господа, осуществившие переворот в моей

квартире, её не обнаружили или не придали значения, ровно потому, что лежала она на

самом видном месте в незапертом комоде. Я решил позвонить ей через Skype, чтобы

никак не определяться, хотя цели моего звонка для меня так и оставались не ясны.

Трубку подняли на пятом гудке:

– Это Тоня.

– Добрый вечер. Я – Никита, мы не знакомы. Могу я поинтересоваться, оставляли ли

Вы в последнее время номер своего мобильного телефона кому-нибудь?

– Что это за вопрос? Я оставляю мобильный телефон достаточно часто, если считаю

это необходимым.

– Суть в том, что человек, которому Вы два-три дня назад оставили телефон, погиб. Я

не уверен, знает ли кто-то об этом кроме меня, но я посчитал необходимым позвонить Вам

только потому, что это единственный контакт, которым я могу воспользоваться, чтобы

как-то оповестить близких ему людей.

13

– У вас с собой эта бумажка?

– Да, какой-то огрызок. Могу переслать прям сейчас.

– Давайте встретимся. Завтра.

НАЧАЛО

Несмотря на то, что я упорно хотел весь вечер «не замечать бардак», а также

игнорировать мысли, связанные с предшествующими этому бардаку обстоятельствами, у

меня это не получилось. Я сдался и принялся наводить хоть какое-то подобие порядка,

попутно пригласив на завтра горничную. Связан ли визит этих господ и обыск в моей

квартире с тем молодым человеком, обнаруженным мной здесь и особенно с моим

способом удаления его тела отсюда? Мне вдруг пришло осознание всей нелепости моих

действий, если не сказать хуже – преступности оных. Однако что сделано – то сделано, а

мне ещё надо позаботиться о своём будущем. Не хватало только таскаться по всяким

судам из-за подброшенного мне трупа. Они там, гляди, ещё и убийство на меня повесят. Я

же иногда как затворник живу, алиби может никакого не оказаться. С одной стороны, вся

эта ситуация меня безмерно напрягала, ну какое право такие события имеют случаться со

мной? С другой стороны, именно различные непредвиденные, если не сказать, нелепые и

загадочные события мне всегда нравились. Есть ли страх? Я не выношу физическую боль,

лишь это меня пугает. Если бы мне клятвенно пообещали, что никакой расправы не будет,

я буду жить неважно сколько и умру мгновенно – тогда я готов и на большее вплоть до

лишения свободы. Наша свобода – внутри нас, а не в месте нашего физического

присутствия. Я знаю многих людей, несвободных на свободе, и мне искренне жаль их.

Хотя, какое я имею право жалеть кого-либо? Скорее так: мне было бы жаль себя на их

месте. Но у меня-то как раз всё по-другому. Я, признаться, и переехал-то сюда на месяц,

чтобы закрыться, закрыться даже не от людей, а от обстоятельств, а эти обстоятельства в

придачу с людьми – снова тут как тут.

Решил спуститься к ближайшей палатке, чтобы купить пива (бывает и так), к тому

же сам процесс хождения за пивом в рваных шортах, объёмной майке и шлепках в

палатку показался мне весьма увлекательным. У палатки встретил соседа сверху, который

поприветствовал меня и предположил, что настойка его у меня уже закончилась, а я

стесняюсь зайти. Я ответил, что, кажется, и у него закончилась, раз он у палатки, какой

смысл в захождении, потом подтянулись какие-то его местные дружки, и мы на полчаса

там застряли под пиво за мой счёт. Каким-то краем глаза я углядел проезжающего мимо

приятеля Кирилла (и что это он здесь позабыл?), который сделал вид, что меня не заметил,

ну да, сегодня воскресенье – а в воскресенье, равно как и в будни, меня для него не

существует теперь. А у меня вот нет будней. И выходных тоже нет.

Со мной постоянно ощущение какого-то ожидания. Все вещи и предметы вокруг мне

кажутся совсем ненастоящими, все мои действия – весьма бессмысленными. Но

единственное предназначение всех этих предметов и действий – лишь заполнение

времени. Как будто мне уже предначертано что-то другое, и когда я столкнусь с этим

лицом к лицу – я сразу пойму, что это моё. Но как это «оно» выглядит – не имею понятия.

Это не «кто» или «что», это совокупность образов жизни, явлений, это «другой Я», это вся

та жизнь или всё то пространство, которого мне не суждено пока знать, которое я могу

лишь пока ждать, заполняя дни всякой чепухой вроде хождения к пивной палатке в

шлёпках и проведения занятий в маразматических школах воскресного дня.

В ту ночь мне снова снится сон:

Камера, находящаяся на уровне моих глаз, пересекает безлюдную асфальтовую

дорогу и спускается к лугу. Справа – панельные огни подмосковного города. Города, в

котором, если воспринимать его всерьёз, можно заболеть аутизмом. В котором можно

лишь существовать не воспринимая, будучи роботом, действуя по изначально

14

запрограммированной схеме. Схема эта называется «Молодой семье – доступное

жильё». С другой стороны, эти роботы и являются топливом человечества, иначе

человечества не существовало бы.

Камера движется по лугу. Можно заметить слабо вытоптанную тропинку,

петляющую в разные стороны.

Теперь мы видим этот луг с помощью верхней камеры. Она подвешена метрах в

пятидесяти над ним, но постепенно снижается. По лугу по тропинке идёт фигура, по

габаритам схожая с человеческой. Верхняя камера немного опережает её, а затем

разворачивается на сто восемьдесят градусов. В тусклом свете городских окон

становится очевидно, что это не человек. Это существо непонятного происхождения.

Вдалеке слышен лай собак.

Я просыпаюсь в поту и понимаю, что это вовсе не сон. Это – начало чего-то

большего.

МОБИЛИЗАЦИЯ

На следующее утро всё изменилось. Появилась некоторая информация в Интернете.

Но ещё раньше мне позвонил неизвестный человек. Этот человек разбудил меня и

предупредил о предстоящем взрыве какого-то очень опасного вещества, название

которого я спросонья не расслышал. Будучи немного удивлён звонку, я, тем не менее,

продолжил спать, не прореагировав должным образом на сообщение о каком-то

ожидаемом взрыве, который случится через несколько часов где-то в окрестностях

Капотни.

Окончательно проснувшись около двенадцати, я вышел на балкон с кофе и обратил

внимание на чёрное и достаточно большое облако, висящее на юге, километрах в десяти

от моего временного дома в Перово. На улице всё проистекало по-прежнему:

немногочисленные пешеходы шли, редкие на моей улице машины неторопливо ехали,

спотыкаясь о «лежачие полицейские». Решив узнать, что произошло, я полез в Интернет.

На главной странице поисковика обнаружилась заметка об этом инциденте: якобы