Иоселевич с трудом собрал душевные силы в кулак, и, через минуту, более – менее, внятно, описал диалог, происшедший промеж ним и следователем.

– Вы уверены, что Озеровский употребил в разговоре именно фамилию Свиридова?

– Об чём и речь!

Внутри Варвары Николаевны всё оборвалось.

Такого удара она никак не ожидала. Но как? Как старик смог выйти на инженера? Откуда? Точно не от Канегиссера: ни на одной странице допросов студента фамилия путейца не сверкает. Да она и не может сверкнуть, потому, как Канегиссер не имеет никакого понятия о том, чем Свиридов занимается на самом деле. А личные связи студент всеми силами старается скрывать. Но ведь откуда-то Озеровский вынюхал Свиридова! – Рука с силой сжала трубку. – Это полный провал. Катастрофа.

Так, нужно действовать. Может, созвониться с Зиновьевым? Пустое: тот только ещё больше перепугается. Начнёт орать, топать ногами. И всё без толку. Действовать надо самой. Опять самой… Господи, как она устала тянуть лямку за мужиков!

Так, что делать?

Первое: ни в коем случае нельзя допустить, чтобы Озеровский встретился с Бокием. Судя по всему, информация о Свиридове к Озеровскому поступила сегодня, и Глеб о ней ничего не знает, иначе бы приехал вместе со стариком. Опять же, старик старой закваски: не перепроверив фактов, не идёт на доклад к начальству. Это она давно заметила. А сие означает, что у неё имеется временной люфт.

– Озеровский был один?

– Нет, – выдохнул на другом конце провода Иоселевич, – с молодым человеком, мне не знакомым.

С новеньким, – догадалась Варвара Николаевна.

– Но тот оставался внизу. – Тут же вспомнил помощник Урицкого. – И как только Озеровский вышел из здания комиссариата, они разошлись в разные стороны.

Слава Богу!

– Озеровский давно уехал?

– Минут двадцать тому.

– У нас его нет.

– Поехал в синагогу. Часовой, у входа, слышал, как Озеровский разговаривал с тем, незнакомцем.

– Понятно. Сидите на месте. Я перезвоню.

Яковлева кинула трубку на рычаг. Так, Озеровский поехал в синагогу, с Глебом не увидится часа полтора: на Гороховую, как доложил Геллер, неожиданно завился один из хороших знакомых Канегиссера, некий Борис Розенберг. Бокий проводит его допрос. Как заметил Сенька, паренёк «обмочился от страха», потому и притопал. Данная фамилия Варваре Николаевне ни о чём не говорила, а потому, она решила, что со стороны Розенберга ей ничто не угрожает, и на допрос не пошла. И, как оказалось, правильно поступила. Теперь можно (и нужно!) с толком воспользоваться данным моментом.

* * *

Официальный бюллетень № 7 о состоянии здоровья В. И. Ленина (Ульянова)

1 сентября 1918 года, 7 часов вечера.

Пульс – 125, полный, дыхание – 34, температура – 38. Больной более вял, в зависимости от повышения температуры. Входные раны без признаков воспаления. Повышение температуры находится в зависимости от всасывания крови, налившейся в полость плевры и в область перелома плечевой кости. Общее состояние больного позволяет приступить сегодня вечером к исследованию рентгеновскими лучами доктором Будиновым.

В. Д. Бонч – Бруевич

* * *

Доронин, с тоской во взгляде, наблюдал за тем, как Бокий, Антипов, Рикс и Отто ведут допрос молодого человека, в студенческой тужурке. Тот сидел на привинченном к полу табурете, посреди камеры, следователи расселись таким образом, чтобы допрашиваемый оказался как бы внутри квадрата, от чего тому приходилось постоянно вертеть кучерявой головой.

Демьян Фёдорович хотел, было, откинуться на спинку стула, но тот так заскрипел под ним, что матрос, тут же, принял прежнюю позу, извиняющимся взглядом глянул на Бокия, мол, больше не повторится. Тот покачал головой.

– Итак, ваше имя Борис Розенберг? – Вопрос прозвучал с левой руки задержанного, от Отто.

– С..сссовершенно верно. – Слегка заикаясь, ответил молодой человек.

– Студент? – Вопрос от Рикса, со спины.

– Да.

– Где обучаетесь? – Снова вопрос от Отто.

– П..политехнический институт, четвёртый курс. – Доронин обратил внимание на то, что юноша вёл себя спокойно и уравновешенно: руки не дрожали, не сжимались в кулаки, спокойно лежали на коленях. Голос не вибрировал. А заикание, судя по всему, от рождения. – Учился вместе с Леонидом К…Канегиссером.

– Причина, по которой явились к нам? – Вопрос от Бокия, справа. Голова студента тут же повернулась на голос.

– Хочу дать добровольные показания.

– Об чём? – Вопрос от Антипова, по центру. Заместитель Бокия сидел за столом, вёл протокол допроса.

– О Канегиссере.

– Только об нём? – Антипов макнул перо в чернильницу.

– Ну, как сказать…

Потёк. – Доронин мысленно отметил, как у студенты дрогнули колени.

– Изъясняйтесь конкретно. Для чего пришли в ЧК? – Вопрос от Бокия.

– Не захотел, чтобы вы провели меня через весь город, под конвоем.

Антипов капнул чернилами на лист, тихо выругался. Бокий только покачал головой: мол, пока пиши начерно, потом перепишешь.

– С чего вы решили, будто мы поведём вас через весь город? – В камере раздался глуховатый голос с характерным прибалтийским акцентом: Отто.

– Я… – Розенберг бросил взгляд на Отто, потом на Рикса, остановился на Антипове. – Я познакомился с Канегиссером год назад. Во время «Корниловского мятежа»^[10]. В то время я работал секретарём специальной комиссии «по ликвидации дела Корнилова». Леонид Иоакимович часто присутствовал на наших заседаниях. Простите, на заседаниях комиссии.

– В качестве кого присутствовал? – Вскинулся Рикс. – В качестве секретаря Керенского?

Опаньки, – брови Глеба Ивановича сошлись на переносице, – ай да Александр Юрьевич… Вот тебе и юридическая подготовка! Хорошо, что мальчишка начал волноваться, и не заметил такой оплошности. А то чтобы о нас подумал? Впрочем, какая оплошность – обыкновенная, отвратительная халатность.

– Нет. – Словно читая мысли Бокия, отозвался допрашиваемый. – Леонид Иоакимович присутствовал в качестве представителя юнкеров Михайловского училища. После мы долгое время не встречались. По весне дошли слухи, будто он бросил Михайловское, но мне как-то с трудом в то верилось. Однако, так оно и было. Он сам подтвердил. Мы с ним увиделись два месяца назад, в июле. Столкнулись совершенно случайно. Не поверите, на Невском. – Розенберг улыбнулся, впрочем, тут же вновь стал серьёзен. – Леонид был весь какой-то нервный, издёрганный. Возбуждённый. Помню, прошли к Неве, сели на ступеньки. Лёня всё время вёл себя странно: осматривался, будто боялся, что за ним следят. Говорил тихо, еле слышно. Впрочем, то, что он мне тогда сказал, действительно нельзя было озвучивать в голос.

– О чём говорил Канегиссер? – Выстрелил вопросом Бокий.

Резкий поворот головы студента.

– Д…Дословно, не помню.

– Перескажите то, что помните.

Студент прокашлялся, поправил на себе куртку.

– Говорил, Советской власти осталось жить всего ничего. Сказал, будто располагает точной информацией о том, что скоро союзники объединят свои силы с чехословаками, и тогда, когда власть Советов рухнет, нам, – Розенберг замер, поняв, что сболтнул что-то не то, – простите, но, это он так сказал, что, мол, нам нужно будет срочно создать государственный аппарат управления Россией, под руководством Комитета Учредительного собрания.

– Почему именно Учредительного собрания? – Вопрос задал Рикс.

Студент повёл плечами.

– Не знаю. Может, верил в него.

– Вам, лично, какой пост предложен? – Вопрос от Антипова попал в «яблочко», Бокий, по тому, как вздрогнул задержанный, отметил данный факт.

– Мне? Мне ничего.

– Врёте! – Не сдавался Антипов. – Испугались, что арестованный Канегиссер первым расскажет о том, что он вам предлагал. Именно потому и прибежали, с повинной. Станете отрицать? На полчаса прекратим допрос, побеседуем с вашим другом.

Плечи студента обрушились, обмякли.

– Мне было предложено стать комендантом одного из Петроградских районов, по собственному усмотрению.

– Согласились? – Продолжал «давить» Антипов.

– Нет, что вы! – Молодой человек резко затряс головой.

– И, тем не менее, его выслушали?

– Да там ничего толком-то и не было предложено. – Голос подследственного взлетел под потолок. – Сказал, мол, давай, и всё. А что всё? Что всё? Я его спрашиваю, а он молчок. Мол, пока сиди и жди. Думай. Надумаешь, дадим денег, немного, но, выживешь.

– И вы дали согласие? – Ай да Антипов…

– Да нет же! – Розенберг вскочил на ноги. – Он спросил номер моего телефона. Записывать не стал, сказал, и так запомнит. Через несколько дней позвонил, назначил свидание на Рождественской улице. Номер дома не помню, потому, как я не пошёл, а оттого и запоминать не стал. Я же сразу понял, что всё это мальчишество и не более того. Больше он мне не звонил, и до августа мы с ним не встречались.

– Сядьте! – Приказал Отто. – И не прыгайте тут.

– Когда вы в августе встретились с Канегиссером? – Вопрос перехватил Бокий.

– Недавно. Дней десять, или пятнадцать назад.

– Точнее?

– Кажется, пятнадцатого, или семнадцатого августа.

– А вот с этого момента, пожалуйста, подробнее.

* * *

– Сенька, – Варвара Николаевна первой вышла на улицу, огляделась по сторонам: никого из знакомых на залитой вечерним, уходящим ко сну солнцем, улице не наблюдалось, – мне нужен человек, который смог бы выполнить одну просьбу. Из блатных.

– Зачем кого-то искать? – Чекист смачно сплюнул на камень тротуара. – Скажи, я сделаю.

– Если бы мне нужен был ты, я бы так и поступила. Кого посоветуешь?

– Смотря, что? – Геллер буравил Яковлеву прищуренным взглядом.

– Ясно. – Зло выдохнула Варвара Николаевна. – По-хорошему, значит, помочь не желаешь? Что ж, Семён, сам себе горб заработал. Словом, так: чтобы завтра предоставил всё, что изъял на квартире Канегиссеров. По описи!

– Так я чего? – Вмиг присел до того наглый молодец. – Я с радостью. Только скажи, что хочешь, чтоб мне было об ком подумать, а там я быстро соображу.

– Ты дай верного человека, а с ним я сама разберусь. А тебе, Семён, лучше нос не совать в мои дела. И думай скорее: мне человек нужен, прям сейчас.

Геллер почесал кончик приплюснутого, с перебитым в драке хрящом, носа.

– Вот так сразу… И непонятно, для чего…

– Быстрее думай!

Рука чекиста с носа переместилась на ухо, принялась со всей силы его тереть.

– Есть один знакомый. Самсон Карлович. Думаю, подмогнёт.

– Кто таков?

– Баргыга^[11]. Человек в городе известный. К нему многие обращаются.

– Ты тоже?

– А чем я хуже других?

– Как фамилия? Кличка? У нас на учёте состоит?

Геллер вторично плюнул себе под ноги. Плевок шлёпнулся рядом с сапогом чекиста.

– Тебе нужен человек, или дело на него? Если хочешь упечь за решётку, я тебе ничего не говорил.

– Где найти твоего Самсона? Да не дрейфь, мне он действительно нужен по личному.

– Сама долго будешь искать. Да и не подпустит он тебя к себе. Я так понимаю, ты не очень будешь рада, если я захочу проводить тебя. Да не стреляй глазками… Ишь ты, будто из маузера шмальнула. Жди.

Сенька скрылся в дверях, для того, чтобы через пять минут вернуться со своим подручным Аркашкой Лаптем. За что чекист получил прозвище Лапоть, о том никто уже не помнил, но вот прижилось, приклеелось оно к нему, да так, что многие стали считать, будто Лапоть и есть настоящая фамилия, и крайне удивлялись, когда видели на листах протоколов странное словосочетание: Аркадий Стрельчук^[12].

– Во, – Сенька подтолкнул друга локтём, – проводишь Варвару Николаевну в «крысятник». И смотри, головой отвечаешь.

Тот только хмыкнул, обжёг Яковлеву горячим, голодным взглядом.

* * *

– Та встреча произошла в Павловске. Что там делал Канегиссер, не знаю. Лично я ездил к своей пассии. Но вот, встретились. – Теперь Розенберг с силой тёр ладони рук друг о дружку. – Повторюсь, встретились случайно. Я перед ним извинился за то, что не смог встретиться.

– Вы только что сказали, будто сами отказались от встречи. – Заметил Отто.

– Так оно и есть. – Мгновенно согласился студент. – Это я ему, Леониду, так сказал. А на самом деле, было именно так, как вы говорите.

– Продолжайте. – Перебил Антипов.

– Да, так вот… Я извинился. Он мои извинения принял, однако, упрекнул в нерешительности. Разговаривал со мной сдержанно, я бы даже сказал, холодно. Я ему ответил, мол, каждый сам выбирает свой путь, и не ему мне советовать, что делать. Он вспылил. На что я ответил, что не желаю играть в придуманные игры, которые не имеют под собой почву. Он стал спорить со мной, кричал, мол, никакие это не выдумки, и что он занимается активной деятельностью.

Розенберг замолчал.

– Какой деятельностью? – Антипов перестал писать. – Почему молчите?

– Я хочу гарантий сохранения моей жизни. – Выдохнул студент.

Чекисты переглянулись. Бокий кивнул головой.

– Хорошо. – Ответил за всех Антипов. – Мы вам предоставим такие гарантии.

– Запротоколируйте свои слова, а я поставлю внизу подпись.

– Договорились.

Антипов быстро написал на листе текст. Розенберг поднялся с табурета, прошёл к столу, прочитал написанное, расписался, вернулся на место.

– Итак?

– Канегиссер признался в том, что он, с друзьями, готовится освободить каких-то людей из тюрьмы. Сказал, если не выйдет их освободить, то тогда они сделают налёт на Смольный, и таким образом заставят власть освободить тех людей.

* * *

Самсон Карлович, в противовес предубеждениям Варвары Николаевны о том образе жизни, который он вёл, оказался на удивление светлым человеком. Толстый, но не обрюзгший. Лицо – луна, с открытой, почти детской улыбкой. Глаза голубые, до синевы, в такие глядеть – одно удовольствие. Голова почти лысая, только с боков короткие, редкие волосёнки. Пушок. От чего, невольно, приходило сравнение Самсона Карловича с одуванчиком. И голос у мужчины оказался соответствующий внешнему виду: высокий, одновременно, густой, будто обладатель его некогда серьёзно занимался вокалом.