– Как посевная, или уборочная, словно тараканы через границу лезут. А мне приходится весь отряд на ноги ставить. – Командир погранотряда принялся расставлять на столе заранее заготовленную нехитрую закуску. – Дежурство в такие дни несём не только по полосе, а на полях, на реке, на дорогах. Люди по два – три часа спят. С ног валятся. И так, пока вместе с колхозниками посевная не закончится. Потом маленький перекур. А как Амур встанет, снова стычки с китаёзами. Только уже на льду. Чуть ли не каждый день нарушения.

– Пытаются к нам перейти?

– Да кто как. – Пограничник изъял из шкафа бутылку водки. – У кого родни нет, те пытаются. Жрать то там, с их «культурной революцией», нечего. Вот и бегут. Но таких единицы. Редкий случай. В основном, нарушители выполняют директиву своего руководства.

– А директива у них одна, – вставил Левашов, потирая руки, в предвкушении трапезы. – нервы нам трепать. И чем чаще, тем лучше.

– Ладно, хрен с ними, с китайцами. – Перебил капитана Ковалёв, разливая спиртное, – Давай выпьем за знакомство.

И мы выпили. Вот так я познакомился с реальностью, о которой смутно догадывался в Москве. Оказалось, не всё так было гладко и спокойно, как казалось в столице.

Когда возвращались в город, я, рассматривая противоположный берег, находился в некоторых раздумьях.

К тому, что происходит в Китае, отношение в Москве было неоднозначным, точнее, я бы сказал, «желеобразным». Даже у нас, в институте, на Дальневосточном факультете, не было единого мнения о том, правильно действует Пекин, или нет? А что говорить о других, о тех, кто о Китае знал только из сводок газет? Одни преподаватели твердили, будто в Китае победила мелкая буржуазия, скрывающаяся под маской революции. И что Мао правильно делает, когда расправляется с ней. Другие отстаивали точку зрения, будто Мао – «китайский вариант Иосифа Виссарионовича», и в Пекине уже складывается «культ личности Мао Цзэдуна». Третьи на лекциях доказывали нам, будто Китай идёт по своему собственному, азиатскому, пути развития, который в корне отличается от советского, но это не значит, что его путь ошибочный.

Одним словом, в наших головах, после такой неоднозначности, был полный бардак. Но из всего сказанного, выслушанного, продискутированного, обговоренного, выспоренного, с пеной у рта выкричанного, вывод возникал один, и он был вопросом, на который никто нам ответить так и не смог. Как так получилось, что одна страна строящегося коммунизма не может помириться с другой страной строящегося коммунизма? Вместо ответа слышалось молчание. Больно вопрос оказался больной. А после молчания поползли слухи. Разные. Чаще пугающие.

Когда я поступил в институт, то на первой лекции по истории взаимоотношений нашей страны с Китаем, профессор Клюев прочитал нам, первокурсникам, строки из Маяковского:

 
Мы всем рабам рады помочь,
Сражаясь, уча и питая,
Мы с вами, китайцы! – Прочь
Руки от Китая!
Рабочий, разбойничью ночь
грому, ракетой кидаю
горящий лозунг: – Прочь
руки от Китая!
 

Прочитал красиво, с выражением. Как заметил тогда мой сокурсник, «хохол» Игорь Теряев: «Смачно!». Чуть позднее, мы кое-что узнали про Клюева. Поговаривали, будто Николай Фёдорович, перед войной, выполнял какую-то особую миссию в Пекине. Но сам он никогда не подтверждал эти слухи. Хотя, скорее всего, так оно и было. Клюев знал о Китае много. Очень много. Столько, сколько мог знать человек, побывавший там. Именно от него я услышал такое знакомое, и одновременно пугающее словосочетание: «культ личности Мао». Мы стали последними студентами, кому он цитировал Маяковского. Будущим первокурсникам он этих стихов не читал….»

13 марта, 1969 года. 11.44

Глебский первым вышел из здания управления, и чуть не упал, поскользнувшись на мраморном крыльце.

– Осторожнее. – С запозданием посоветовал Малышев, прикрывая тяжелые входные двери.

– Какого дьявола в вашем климате делать гранитные пороги? – выругался подполковник, с трудом пытаясь сохранить равновесие. – Они же скользкие.

– Зато как в столице. – Тут же аргументировал майор.

– Иванова инициатива? – догадался Глебский.

– А кого ж ещё.

– Твою мать…

С трудом преодолев скользкое покрытие, после чего, очутившись на более – менее твёрдой поверхности шершавого льда тротуара, подполковник почувствовал себя несколько увереннее.

– Ну, братцы, если захотите угробить следующую проверку, то вам это удастся наверняка.

Малышев усмехнулся и посмотрел по сторонам. Собственно, идти можно было двумя путями. Либо левой стороной, мимо магазина службы быта, либо правой. Мимо булочной, и общежития школы милиции. Майор выбрал второй. Там, всё-таки, ежедневно прибирали курсанты, а потому было почище. Глебский, поскользнувшись вторично, негромко выругался. Малышев постарался скрыть улыбку.

– Как у вас тут настроения, в связи с последними событиями? – неожиданно поинтересовался приезжий.

– Ситуацию держим под контролем. – Нашёлся Александр Константинович.

– Панических настроений нет?

– Отсутствуют.

– И не было? – следователь притормозил перед перекрёстком, поднял голову и посмотрел на светофор. Для пешеходов горел красный свет.

– Никак нет. Народ в городе сознательный. К тому же, уверенный в силе нашей армии. И партийные организации на местах провели соответствующую работу. О чём и было доложено неделю назад. К вам наш рапорт должен был поступить.

– Если должен – значит поступил. – По обе стороны дороги не виделось ни единой машины, но Глебский упорно продолжал стоять на перекрёстке в ожидании зелёного света. – Это хорошо, когда всё под контролем.

Малышев хотел, было, сунуть руки в карманы, но одумался, и принялся натягивать кожаные перчатки.

– А вы что, не ознакомились с документами? – сделал выпад майор.

«Молодец! – мысленно похвалил Малышева Глебский. – Чётко срезал!»

– Признаться, не успел. – Солгал подполковник. – Да суть не в этом. В каком режиме работает управление сейчас?

– Повышенной боевой готовности.

– Во время событий на границе из здания отлучались? Казарменное положение вводили?

– Нет. Не видели необходимости. Весь состав управления проживает максимум в пятнадцати минутах езды к месту сбора. К тому же, часть состава отправлена на заставы. Ввели особое положение. Со второго по шестое марта. Усилили дежурство.

На светофоре загорелся зелёный и Глебский первым сделал шаг на проезжую часть дороги.

– И Иванов вёл себя соответственно обстановке? – переходя через перекрёсток, спросил следователь.

– А как же? – невозмутимо отозвался майор. – Как все.

– Понятно. – Андрей Сергеевич стрельнул прищуренным взглядом по собеседнику.

Малышев прочитал в глазах подполковника недоверие.

– Сомневаетесь?

– Да.

– Ваше право. – Малышев принялся поправлять на голове шапку, которая и так отлично на ней сидела.

– Иванов со своими обязанностями хорошо справлялся?

– Нормально.

– Что значит: нормально? – Глебский сделал вид, будто не понял ответа.

– То и значит. Москва претензии к нему имела? Нет. Вот то и нормально.

– А с вашей точки зрения?

– С моей лично? Или всего управления?

– Начнём, с вашей, личной, точки зрения.

– А моя точка зрения пусть останется при мне. – Малышев проследил взглядом за машиной «скорой помощи», которая, пронзая воздух сиреной, промчалась по узкой улице.

– Не хотите попасть впросак? – поддел собеседника Андрей Сергеевич. – Моя хата с краю…

– Очень даже неплохая позиция.

– Да. Особенно в данной ситуации. – Специально поддел Глебский.

– Представьте себе.

– И что? Душа совсем не болит? Всё-таки, человека убили.

– А вы в мою душу не лезьте! Вы не поп, и я перед вами исповедоваться не обязан. – неожиданно вспылил майор. – Отболела душа! За два года! Пришлют чёрте кого, а потом про душу волнуются.

– Вы Иванова имеете в виду?

Малышев промолчал.

– Я что так зло? Ведь его не я присылал!

– Но и мы его к себе не выписывали! – не сдержался Александр Константинович.

– А почто таким тоном? – решил усилить инициативу в разговоре следователь. – Посмотрите, как мы раздражены!

Малышев резким движением достал из кармана шинели носовой платок и, отвернувшись, высморкался.

Идиот! Кретин! Не сдержался. – Выругал себя майор, прикладывая материю к носу. – Теперь придётся выкручиваться. Впрочем, какая разница? Всё равно бы, рано или поздно, сорвался. А так, даже к лучшему. Хоть вокруг да около не придётся ходить. Заодно, и москвича проверим, чем дышит.

Спрятав платок в карман, Малышев проговорил:

– Нас, почему-то, отшибом считают. Всё, что не нужно, сюда сбрасывают. На перевоспитание, что ли? Только мы ведь не колония. Взять вашего Иванова. Ведь здесь граница! Что, не могли вместо провалившегося партийного чиновника, прислать опера? Или, на крайний случай, любого кадровика, но из «конторы»? И то толку б побольше было.

– Выходит, из ваших слов, Василий Трифонович не справлялся?

Майор покачал головой:

– Провоцируете? – уголки рта Малышева приподнялись в неприятной улыбке. – Не выйдет!

Глебский ускорил шаг: а таки инициативу он перехватить не смог.

– Если бы было, кого другого прислать, то, наверняка, прислали. – Наконец, смог найти ответ Андрей Сергеевич.

– И бык давал бы молоко, кабы был коровой. – Едко заметил Малышев.

– И всё-то у вас негативно! – теперь не сдержался подполковник. – Я-то вам, вроде, ничего плохого сделать не успел!

– Извините! – выдохнул Малышев и остановился.

– За что извинить?

– Да вот, что был несдержан. За то самое.

Глебский встал напротив майора.

– Идите вы к чёрту, со своими извинениями. А то, что открылись, мне нравится. Не люблю работать с амёбами. А посему, давайте примем ряд условий. Первое: предлагаю перейти на «ты». Так проще. Для дела. Второе: говорить обо всём открыто. Опять же для пользы. Принимается?

– Вполне.

– И ещё момент. В виде уточнения. Меня прислали не для того, чтобы отмывать «честное имя» товарища Иванова. А для того, чтобы провести полное и тщательное расследование. Чем и буду заниматься. А вы мне обязаны в этом помочь.

– Не вы, а ты.

– Что? – не понял Глебский.

– Сами же предложили перейти на «ты». Или передумали?

– Ни в коем случае! Итак, перефразирую вопрос: Иванов был настолько глуп, что не мог справиться с возложенной на него задачей?

Малышев чуть отошёл в сторону, пропуская идущую на встречу женщину с двумя авоськами в руках.

– Да нет. Я бы не сказал, что Василий Трифонович был глуп. – Майор, перед тем, как произнести фразу, оценил в уме каждое слово. – Хотя, то, что он был не на месте – факт. В последнее время, по крайней мере, такое у меня, да и не только у меня, сложилось впечатление, будто в область «Центр» стал направлять только тех, кого, вскорости, собираются отправить на пенсию. Либо тех, кто не смог справиться со своими обязанностями на прежней службе. Я в Амурском управлении восьмой год. При мне началась эта свистопляска. Сначала, в шестьдесят третьем, прислали Антонова, Григория Николаевича. Мужик хороший, ничего не скажу. Только бесхребетный. Что бы первый секретарь обкома не говорил, всё выполнял. У нас весь личный состав управления перед Днём советской армии улицы чистил! Можете себе такое представить? Капитаны, майоры со скребками вдоль улицы стоят, словно дворники. Только потому, что такой приказ пришёл сверху.

– И у нас чистили улицы. – Тут же заметил Глебский. – Я лично с ломиком лёд долбил. Ничего. Как видишь, корона с головы не упала. Только это дела давно минувших дней. Давай ближе к существующему моменту.

– А я о деле и говорю. Антонов к нам откуда пришёл? Из отдела кадров Новосибирского управления. С оперативной работой вообще знаком не был. Ну, да при нём граница ещё была более – менее спокойна. А вот когда два года назад прислали Иванова, тут то мы и поняли, что Антонов был далеко не самый худший вариант.

– Подробнее.

– А что там подробнее. – Майор в сердцах махнул рукой. – У нас, в последнее время, каждое лето чуть ли не военные конфликты происходили. Китайцы постоянно переплывали Амур. То мешали уборке урожая. То скотину воровали в сёлах. А сколько раз под косилки бросались… Два года назад рыбак пропал без вести. Может, китайцы здесь и не причём, да больно смахивало на то, что всё-таки «ходи» имели к этому отношение. У них же голодуха. А за плоскодонку можно семью целый год кормить. Живут в землянках. Ходят в робах, как оборванцы. Зато гонору – хоть отбавляй! Чуть что – цитатниками в морду тычут. Мао! Мао! Политическая, понимаешь, обстановка! Мать её…

– Наверх докладывали?

– А как же! Всё через товарища Иванова. Только без толку. Думаешь, тот сообщал выше по инстанции? Чёрта с два! Капитан Еремчук, из «особого отдела», Иванову «Войну и мир» из докладных написал. И что? Как выяснилось, ни одна записка в Москву не ушла! Ни единая! Даже когда в прошлом году в Сковородино погиб пограничник. Все знали, что мальчишку убили во время несения боевого дежурства. Китайцы пытались перейти по льду на нашу сторону. Еремчук об этом сообщил в рапорте. А результат? Смерть списали на неумелое обращение с оружием. И всё! Нет пацана. И проблем нет! Зато партийных собраний, за два года правления Иванова, в управлении было проведено в три раза больше, нежели за все предыдущие годы. У нас ведь как стало при Василии Трифоновиче? Чуть что – в Ленинскую комнату! Обговорить сложившуюся ситуацию. Вместо того, чтобы просто дело делать, три часа обсуждаем, как его сделать лучше.

– Но после-то, в противовсе ему, делали?

– Делали. – Вынужден был признать майор. – И именно в противовес. И хорошо делали. Да в «Центр» Иванов совсем по иному докладывал. Всё преувеличивал да в красках красивых рисовал. Себя показать хотел. Выставить, так сказать, товар лицом. – Малышев скривился, словно от зубной боли. – На кой ему нужны были мальчишки – пограничники? На них разве имидж заработаешь? Хрен с два. Иванов всё время шпионов выискивал. «Манечка» у него такая была: найти диверсанта. Искал, где только мог. Выслужиться хотел. Мечтал вернуться в Москву. На белом коне. Вот, вернулся.

– Ты, майор, словами то не раскидывайся. Думай, что говоришь.

– Так мы же договорились. – Усмехнулся Малышев.

– Мне – говори всё, что хочешь. С остальными держи язык за зубами. – Глебский приостановился, и, повернувшись в сторону собеседника, тронул того за кожаную портупею, – У вас тут хоть и край света, а уши всё одно имеются. – И тут же продолжил. – Получается: руководитель управления не занимался государственным делом? А только личным? Не преувеличиваешь? На личном фоне?

– Да какие тут преувеличения! – майор в сердцах махнул рукой. – Можешь сам проверить. Рапорты мои и Еремчука должны сохраниться. Сысоев, секретарь, их регистрировал. Потом нас Иванов за эти докладные на ковёр вызывал. Разнос устраивал. Мол, мы своей писаниной портим ему всю картину. Дескать, как можно подавать в Москву информацию о том, что у нас погиб мальчишка при переходе китайцем границы. Это ж, – скопировал интонацию покойного Иванова, майор. – получается, рубежи нашей великой Родины не защищены! Думайте, что пишите! – Малышев со злостью сплюнул на обледенелую землю. – Дерьмо!

Глебский потёр ухо: действительно, на улице стоял солидный холод.

– Ай, да Василий Трифонович. – Выбрасывая клуб пара, произнёс подполковник. – Дала, таки, знать, секретарская закваска. Почему на прямую не сообщили в «Центр» о происходящем? Или в округ?

– Смеёшься? У Иванова, знаешь, какие связи в Москве остались? Нет? А ты поинтересуйся. Своими глазами видел у него фотографии. Помнится, день рождения был у его жены. Все шишки города собрались у товарища полковника на квартире. И мне честь оказали. Вот там я некоторые снимочки-то и приметил. Когда он альбом показывал. Знаешь, с кем он там был запечатлён? – Малышев сделал паузу. – Достаточно сказать, на одном из снимков стоял рядом с самим Андроповым. Так-то вот!

– Ну, то, что стоял, ещё ничего не значит. – Глебский недовольно поморщился: разговор пошёл в зыбкое русло. Хотя, в столице, когда он зондировал почву, ему ничего не сообщили о том, что Юрий Владимирович и Иванов были близки. Да и сам руководитель КГБ личной заинтересованности в раскрытии происшедшего в Благовещенске не проявил. Однако, это, как знал из личного опыта Андрей Сергеевич, ни о чём не говорило. От Андропова можно было ждать любой реакции. – Молчание не всегда есть золото, майор. Ладно, забыли. – подполковник бросил взгляд на неторопливо идущих прохожих, и тут же про себя отметил: а в Москве все торопятся, спешат, летят. Вот что значит провинция. – Сколько ещё до милиции топать?

– Минуты три. – Малышев поёжился. Пронизывающий, ледяной ветер неприятно забирался под ворот шинели.

– Вот и замечательно. Расскажи мне за эти три минуты, так сказать, вкратце, что у вас происходило в самые первые дни со дня «Ч». То есть, со второго марта.

Ретроспектива. 02 марта, 1969 года.

Телефонный звонок застал Проклова врасплох. Воскресенье. За полдень. И кто, интересно, мог им заинтересоваться в такой день и в такой час?

Виктор сорвался с дивана, кинулся к аппарату. Звонили из управления. Сообщение потрясло лаконичностью и бескомпромиссностью:

– Срочный сбор! За вами выслана машина!

Проклов стремительно прошёл к одёжному шкафу, натянул галифе, китель, надел шинель, перепоясался портупеей. А мысль всё время сверлила в мозгу: что могло произойти? Что случилось, что собирают всех? А, может, не всех, а только его? Но, вроде, по его направлению все дела находились в надлежащем порядке. Буквально, в пятницу, на «летучке», докладывал о проделанной работе. Даже отдал отчёт в рукописном виде. Может, что-то не учёл? Или, не дай бог, пропустил? Тогда «боров», – чуть не вслух выругался лейтенант, – точно меня со всеми потрохами сожрёт.

Машина прибыла через двадцать минут. В ней, к удивлению Проклова уже находились капитан Еремчук, из «особого отдела», капитан Скворцов, из второго, и старший лейтенант Козлов, из пятого, отдела секретной связи, или попросту говоря «секретки».

– Что случилось? – Проклов втиснулся на заднем сиденье, прижав Еремчука к Скворцову.

– А хрен его знает. – Тот раздражённо выдернул из под тела лейтенанта полу шинели. – Хотел со своими сегодня на каток сходить. Пацаны с утра коньки точили. А тут…

У Еремчука подрастало трое мальчишек, мал, мала меньше. Он в них души не чаял.

– Успеешь сводить. Каток на «Динамо» до двадцати двух работает. А сегодня не успеешь, так время ещё есть. – Проклов подул на заиндевевшее окно, в результате чего получил обзор в виде маленького кружочка. Теперь он мог рассмотреть, как мимо медленно проплывали невысокие, деревянные одноэтажные дома, возле которых местная детвора каталась на санках и коньках. – Холода ещё недели две стоять будут. Так что лёд не растает.

– Ну да, лёд то не растает. Только в следующее воскресенье моё дежурство.

– Подменю.

На лице Еремчука мелькнула улыбка:

– Ты и так сколько раз подменял…

– Господи! Одним больше – одним меньше. Боря, – Проклов обратился к Скорцову, – а тебе ничего не передавали? По какой причине явка?

Тот мотнул головой:

– Понятия не имею! – и скосил взгляд на впереди сидящего Козлова. Проклов понял, и тут же отреагировал:

– Вот ёлки… Жаль. Хоть бы знать, до вечера вернёмся, али как? Николай, чего молчишь? Вернёмся? Или нет?

Козлов не оборачиваясь, отрицательно мотнул головой. Мол, не знает. «Врёт, – уверенно подумал лейтенант. – Не может быть, чтобы «боров» своему любимцу ничего не сказал. Ничего, «летучка» начнётся, по физиономии сразу станет видно, предупредил его Иванов или нет».

Так и случилось. Едва подчинённые расселись по своим местам в кабинете руководителя областного управления КГБ, единственным, кто никак не отреагировал на неожиданную информацию руководства, оказался Козлов.

Иванов, как только убедился, что весь состав в сборе, поднялся перед присутствующими, резким движением рук оправил китель и произнёс: