Спаи Илья, казначей отряда, продал галеас Теодорика, а вырученные деньги Теодорик положил в банк Сан-Джорджио, имевший филиал в Таврической Каффе, чтобы по возвращении домой вернуть их отцу. Сумму, полученную за спасение женщин и детей, Илья потратил на покупку лошадей, починку оружия и доспехов. После оплаты услуг монастыря, остаток денег Илья отдал раненым. Немного отдохнув, маленький отряд приготовился к далёкому пути на родину. Прощание с Генуей решили отметить в траттории.

Пили много. Вспоминали бои на стене Великого Города, погибших друзей. Настроение у всех было не очень: денег не заработали, грабить константинопольцев, как это делали латиняне, оставляя город, не позволила совесть и молодой лохаг Теодорик. Друзья друзьями, но обида на лохага была. Конечно, когда покидали Феодоро и плыли защищать от мусульман Константинополь, никто о деньгах не думал. Но потом, насмотревшись на латинян, которые набили свои корабли ценностями, взяли на борт самых богатых ромеев, заплативших целые состояния за спасение, каждый невольно ощущал некоторую досаду на своего молодого и чересчур щепетильного командира.

Когда серый рассвет за окном прогнал тьму, многие феодориты уже лежали под столом и храпели так, что огромный белый кот, сидевший на бочке с элем, в ужасе прижимал уши и таращил рыжие глаза.

В траттории они были не одни. За соседними сдвинутыми столами гуляла ещё одна компания. Соседи выглядели не такими мрачными, как друзья Теодорика. В глазах молодых людей светилась радость ожидания чего-то особенного. Впрочем, к рассвету более-менее трезвыми из них осталось тоже лишь несколько человек.

– Кажется, эти ребята завтра собираются на какую-то войну,– сказал Илья. – Может, стоит пойти поговорить с ними, и, возможно, присоединиться к ним? Возвращаться домой без денег уж очень не хочется. Перед людьми стыдно будет.

– После благородной миссии защиты Великого Города, веры, и, вдруг, стать обычными наёмниками?

– Ты предлагаешь иной план заработать деньги? Тогда давай, рассказывай! Или твой папа заплатит нам всем? Сомневаюсь, зная его нрав.

Илья пошёл к соседям. Разговаривал с ними долго. Наконец, вернулся и сообщил Теодорику:

– Ребята едут во Францию по приглашению французского короля. Недавно жители Бордо, главного города Гаскони, по-французски – Аквитании, или Гиени, изгнали французский гарнизон и объявили себя вассалами английского короля. Англичане ввели войска. Французский король Карл седьмой собирает армию, чтобы очистить Гиени от англичан. Приглашает всех, кто желает заработать. Генуэзцы выезжают послезавтра,– он посмотрел в окно,– вернее, уже завтра рано утром, и если мы хотим к ним присоединиться, то нам надо на заре ждать их у городских ворот.

– Франция с Англией воюют уже более ста лет. Кто из них прав, а кто нет – они и сами забыли, и встревать в чужой конфликт за чужие интересы нет никакого смысла, – сказал Теодорик.

– На чьей территории идёт война? На французской! Значит, кто агрессор? Англия. Какие могут быть сомнения? – удивился Илья.

– Гасконь стала английской ещё при английском короле Генрихе II Плантагенете, который женился на герцогине Аквитанской. Так что это, вроде, как и не совсем французская земля, хоть и считались английские лорды, владетели Гаскони, вассалами французского короля. Сами гасконцы предпочитают быть в составе Англии. Кстати, отец Генриха Второго – граф Анжуйский – француз. Кроме того, когда в 1328 году прервалась ветвь французских королей Капетингов, то основным претендентом на французский престол был английский король Эдуард III – внук Филиппа IV по материнской линии. Его права были отвергнуты на основании отсутствия во Франции традиции наследования короны по женской линии. Для юридического обоснования использовалось положение древней «Салической правды» о том, что земля не наследуется женщиной,– продолжал упорствовать Теодорик.

– То есть, ты предлагаешь нам вмешаться в семейную ссору? Ради чего? Опять за идею будем сражаться? Нет, за деньги! И только! Лишь деньги стоят того, чтобы ради них рисковать своей головой. Ведь без денег жизни нет. Ах, да, ты же у нас богатенький, у тебя папа – знатный архонт, владетель целого города Шиварина и его окрестностей. А вот мне, третьему сыну, мой отец ничего не оставит. Поэтому, ты как хочешь, а я еду на войну. И меня, я уверен, поддержат все наши солдаты, даже слуги твоего отца.

– А вот деньги – вопрос серьёзный. Мне просить денег у папочки тоже не совсем нравится. А куда же мы денем мою жену? – спросил Теодорик.

– Ты сейчас взгляни на неё, и сразу поймёшь, где ей место,– сказал Илья по-готски.

Теодорик резко обернулся и посмотрел на Агнию. От его взгляда не ускользнуло, как она под столом сдёрнула руку со штанов пьяного солдата, сидевшего рядом с ней. Глаза Теодорика налились яростью. Он наотмашь ударил Агнию по лицу, и та сначала бешено вытаращила глаза, а потом опустила голову и разревелась во весь голос.

Сцена была безобразная. Теодорик вскочил, и бросился вон из траттории.

Ближе к вечеру лохаг Теодорик собрал свой небольшой отряд. Многие всё ещё были пьяны, но когда Спаи Илья заговорил о деньгах, они сразу протрезвели, хоть и морщились от мучительной головной боли. Предложение Спаи заработать деньги встретило единодушную поддержку. Было решено ехать на войну вместе с генуэзцами.

На следующее утро два отряда встретились у ворот Генуи. Теодорик подъехал к генуэзцу, который ему показался главным, и они представились друг-другу. Генуэзца звали Пьетро Боссо. И хотя его фамилия означала «коротышка», на самом деле это был крупный парень, под стать Теодорику.

Ехали по красивейшим местам. Леса были в частной собственности, и дичи в них водилось немного, но молодые люди, не желая тратить деньги на еду в таверне, при случае, тайком охотились, а потом жарили добычу на костре и спали на траве среди буйной природы и соловьиных трелей.

К реке Рона, где заканчивалась Священная Римская империя и начиналась Франция, подъехали у большого красивого города Авиньон, бывшего сто лет назад местом так называемого «авиньонского пленения» Пап. Тогда Папы определяли внешнюю политику Франции.

Город был опоясан толстой крепостной стеной с тридцатью зубчатыми башнями. Издали он производил потрясающее впечатление, но когда Тео и его спутники въехали на узкие улочки города, то были несколько смущены вонью и грязью, царившими вокруг. Сверху на головы прохожих жители иногда опорожняли ночные горшки, поэтому, горожане, на всякий случай, ходили в длиннополых шляпах, чтобы чужие испражнения не испачкали голову. Приходилось внимательно смотреть вверх и вовремя уворачиваться.

Теодорик, привыкший к чистоте своего родного Шиварина, не переставал удивляться нечистоплотности европейцев. Авиньоном управлял вице-легат Папы.

Задерживаться в Авиньоне не было смысла. Поглазев на башню папского дворца, на Авиньонский Собор, отряд выехал из города, и по каменному мосту Сен-Бенезе, построенному триста лет назад, переехал через Рону.

Начались знаменитые виноградники Лангедока. Крестьяне трудились в полях. Отряд Тео и Пьетро проезжал мимо мирно работающих французских крестьян, и странно было осознавать, что эта страна уже более ста лет ведёт непрекращающуюся войну.

– Война войной, а вино нужно всем: и победителям, и побеждённым,– сказал на это Пьетро Боссо.

Пьетро знал французский язык, поэтому постоянно спрашивал встречных французов об армии короля Карла. Наконец, ему удалось получить достоверные сведения, и через несколько дней сводный отряд генуэзцев и феодоритов влился в кавалерию французского командующего Жана Бюро.

Теодорик и Пьетро лично представились командующему, получили от него письменные заверения о достойной оплате своих ратных трудов. Спаи Илья тут же нашёл общий язык с главным казначеем французов, и все денежные дела прочно взял в свои руки.

Войска тремя ударными армиями под общим командованием короля Карла седьмого двигались на Гиени.

В начале июля передовая армия Жана Бюро осадила Кастийон.

Прошло несколько дней. Жан Бюро не давал команду на штурм, видно, надеясь взять город измором.

Теодорик с Агнией и соратниками купались в реке Дордонь, валялись на солнышке, а их кони паслись на зелёной траве. Злость Тео на Агнию постепенно прошла. Агния оправдалась тем, что была тогда пьяна, и не осознавала, что делает. Она умела быть нежной: гладила Теодорика по спине, щекотала травинкой за ушком, а тот урчал от блаженства, словно довольный сытый кот.

Сводный отряд феодоритов и генуэзцев прикомандировали к отряду бретонской кавалерии в 1000 всадников под командованием Жана Блуа-Пентивьера, расположившемуся на холме в полутора милях от основного лагеря.

У Тео был небольшой шатёр, и они с Агнией отлично устроились под раскидистым деревом. Вечерами все феодориты собирались у костра, пели песни на греческом и готском языках многоголосьем.

Французские солдаты обустраивали лагерь на берегу небольшой речушки, впадающей в Дордонь. Сверху, с холмов, где расположилась кавалерия, открывался прекрасный вид на долину реки, на осаждённый город Кастийон и возводимый французами лагерь, защищённый рвом, частоколом и артиллерией. Там насчитывалось до 300 орудий: кулеврины, серпентины и многозарядные рибодекины – ряд стволов, закреплённых на тележках с деревянными колёсами.

Рано утром 17 июля, чуть рассвело, прозвучал сигнал трубы. Все вскочили, бросились к оружию. Далеко внизу у монастыря Сен-Лорен, где разместились 1000 лучников под командованием Руаля, слышался шум боя. Но скоро всё стихло, и появились первые беглецы. Они рассказали, что авангард английских войск Тальбота численностью до 1300 человек совершил ночной переход, и перед рассветом внезапно напал на монастырь. Лучники не выдержали удара. Часть их погибла, а остальные разбежались.

Из этих беглецов сформировали отряд, в задачу которого входила охрана лагеря на дальних подступах, а в случае наступления, им был дан приказ наступать вслед за конницей.

Когда солнце поднялось над горизонтом, стало ясно, что войска Тальбота деблокировали Кастийон и захватили монастырь Сен-Лорен. Сверху, с холмов, где расположилась конница Жана Блуа-Пантивьера, были видны прибывающие подкрепления англичанам. В артиллерийском лагере Жана Бюро тоже наблюдалось интенсивное движение. Гражданские спешно покидали его, и длинная вереница беженцев потянулась вдоль берега реки Дордонь. На валу, защищавшем лагерь, пушкари готовили орудия.

К обеду, когда подтянулись основные силы англичан, Тальбот бросил войска на лагерь Жана Бюро.

Жан Блуа-Пентивьер дал приказ бретонской кавалерии приготовиться к атаке.

Теодорик в полном доспехе сидел на коне во главе сводного отряда феодоритов и генуэзцев. В одном ряду с ним, на конях, с копьями, поднятыми наконечниками вверх, сидели Спаи Илья, Пьетро Боссо, Ботман Мимир, Канделаки Фотис. С вершины пологого холма они наблюдали картину разворачивающегося сражения.

Англичане пошли на штурм основного лагеря французов. Когда до укреплений оставалось менее ста шагов, тысячи французских стрел и арбалетных болтов взвились в воздух, дымное пламя рванулось из жерла сотен орудий, и задрожала земля. На какое-то время чёрный пороховой дым скрыл происходящее. Но скоро ветер очистил поле, и картина кровавой бойни предстала перед взорами наблюдавших: сотни тел англичан лежали на земле, а трава, красная от крови, блестела в лучах яркого солнца.

Вновь и вновь англичане штурмовали лагерь, но каждый раз откатывались назад, оставляя на поле сотни убитых и раненых.

Внезапно, раздались звуки трубы: из ворот Кастийона вышел большой отряд на помощь англичанам. Французский король запретил гасконцам торговать с Англией, и тогда они выступили против Франции.

Теперь войска Тальбота, принимавшие участие в штурме лагеря, насчитывали свыше 4 тысяч воинов.

Опять англичане бросились вперёд. Закипела отчаянная схватка на валу.

Внезапно, над валом взвился английский флаг. От ужаса кавалеристы ахнули.

В то же мгновение заиграла труба. Жан Блуа-Пентивьер выхватил саблю, и, прокричав по-французски имя своего короля, дал сигнал на атаку.

Кавалеристы вонзили шпоры в бока коней. Первые цепи пошли. Нарастающий грохот копыт смешался с грохотом пушек Жана Бюро.

Скакать под горку было легко и приятно. На острие копья Теодорика трепетала ленточка – цвета родового герба рыцарей древнего готского рода Вельц. Рядом скакали товарищи. Стремя Спаи Ильи почти касалось стремени Теодорика. Через открытые забрала они посмотрели друг на друга, и каждый прочитал в глазах друга восторг, радостное ожидание боя.

Уже давно Тео не испытывал того липкого страха, который иногда мучил его в Константинополе. Страх остался там, на Стене, где погибли его друзья, где смерть стала такой же обыденной, как усталость, как сон, как утренняя прохлада.

Кони наращивали бег. Не замедляясь, вздыбив тучу брызг, проскочили приток Дордони. Теодорик опустил забрало. Удары копыт совпадали с ударами сердца. Всё стало неважным на земле: поражение под Константинополем, женитьба на неизвестной девушке, её мимолётное предательство, её руки и глаза, даже его собственная страсть, граничащая с безумством. Всё неважно. Важен только этот грохот, и копьё, остриё которого опускалось всё ниже, пока не стало параллельно полёту коня. А потом впереди раздался ещё один непрерывный, нарастающий, оглушительный грохот. Это летящая сталь сталкивалась с вросшей в землю сталью.

Грохот приближался, и Тео увидел, наконец, перед собой конкретного врага, нацелил в него копьё. Остриё наконечника попало прямо в глазную щель англичанина, разворотило ему лицо, а конь Теодорика своим острым нагрудником пронзил доспех стоящего рядом английского солдата, подмял его под себя, не прекращая бег, словно неудержимый стальной таран. От удара древко копья Тео сломалось, но уже летел из ножен меч, рассекая плотный, напитанный запахом крови воздух.

Началась сеча. На мгновение Теодорику вспомнилась отчаянная, граничащая с безумством, рубка на стене Константинополя. Но там было ощущение безнадёжности, предчувствие поражения, смертельная усталость, а здесь уверенность и всё сокрушающая мощь.

Теодорик разил умело, выбирая нужное направление и силу удара. Взбесившийся, хрипящий от запаха крови конь рвался вперёд, сокрушая своей массой и острым шипом нагрудника англичан.

Внезапно, среди попятившейся, готовой обратиться в бегство, уже почти психически сломленной пехоты врага прямо перед собой Теодорик увидел богато одетого всадника в дорогих доспехах. Меч Тео обрушился на щит незнакомца, и от тяжёлого удара просела лошадь под рыцарем, а сам он покачнулся в седле.

Теодорик ожидал встречного выпада, но рыцарь даже не вытащил меч из ножен. Он явно отказывался сражаться. Снова меч Теодорика обрушился на врага. Лезвие скользнуло по щиту англичанина, ударило по гаржету, но прочный доспех спас всадника.

Со всех сторон на Теодорика кинулись английские солдаты, пытаясь спасти своего командира. Теодорику пришлось отражать атаку сразу десятка насевших на него англичан. Спаи Илья сражался рядом, помогая Теодорику. Остальные несколько отстали.

На какое-то мгновение среди мелькания клинков Тео увидел впереди неприкрытый бок лошади рыцаря, и в отчаянной попытке достать его, вонзил шпоры в бока своему скакуну. Конь рванулся вперёд, опрокинул нескольких англичан, и ударил длинным шипом нагрудника прямо в сердце кобылы рыцаря. Та пошатнулась, замерла, а потом рухнула на землю, придавив всадника, и её копыта в агонии били воздух. Мечи англичан со всех сторон обрушились на Теодорика, и только чудом он всё ещё оставался невредимым, обороняясь бешено, с невероятной скоростью и силой.

На помощь Теодорику подоспели его друзья. Наконец, им удалось потеснить неприятеля. Сражение продолжалось. В круговерти битвы Тео забыл о всаднике в богатых доспехах. Перед ним возникали новые противники, и его стремительный меч всюду нёс смерть, словно был Теодорик её посланцем.

Под непрекращающимся напором тяжёлой конницы, англичане пятились, но продолжали сражаться. В это время подоспели французские лучники, отряд которых был сформирован из беглецов Сен-Лорена. Сотни стрел взмыли в воздух, обрушились на задние ряды англичан. Щиты, доспехи, тела врагов словно обрастали щетиной. А со стороны лагеря на английских солдат тоже летели стрелы, болты, картечь, потом раздались звуки флейты, забили барабаны, и французская пехота Жана Бюро пошла в атаку.

Не выдержав удара пехоты, англичане начали массово бросать оружие и бежать к реке, срывая с себя на бегу тяжёлые доспехи.

Теодорик придержал коня. Палило солнце. Пот от жара раскалённой стали заливал глаза. Но не жажда, не пот, не усталость сдержали его. Теодорик не любил разить бегущего противника. Только глаза в глаза, сталь против стали. За откровенную страсть рубить спины бегущих, он презирал татар, союзников, с которыми не раз ходили феодориты против общих врагов.

Теодорик крикнул своим воинам, чтобы они прекратили преследование неприятеля, потом медленно въехал в реку, опустил меч в воду, смывая с лезвия кровь, и, подняв забрало, плеснул на разгорячённое лицо горсть воды.

Избиение англичан продолжалось. Оно длилось до вечера.

Когда солнце коснулось горизонта, поле битвы было усеяно убитыми и раненными, а вода реки от крови стала красной. Прозвучала команда всем возвратиться в лагерь и доложить о потерях.

Подъехал Илья вместе с Пьетро Боссо.

– У нас есть погибшие?– спросил Теодорик у Ильи.

– Нет. Два человека легко ранены. Им уже оказана помощь.

– А у вас?– обратился Тео к Пьетро Боссо.

– Трое погибших.

– Жаль ребят!! Поехали со мной на доклад.

Когда они подъехали к группе старших офицеров, Теодорик увидел на земле тело того самого рыцаря, лошадь которого свалил его конь. Шлем с головы был сорван, и седые волосы рыцаря окрасились кровью от чудовищного удара.

– Кто это?– спросил Теодорик у Жана Блуа-Пентивьера через Пьетро.

– Британский Ахилл, граф Шрусбери Джон Тальбот.