Когда-то давно, ещё в щенячьем возрасте, бегая среди таких же щенков, мне казалось, что я очень породистый пёс. Эта уверенность, впрочем, никогда меня не покидала, даже когда доставалась трёпка от других более взрослых и грозных собак. Никто не хотел как-то выделяться, просто нужно было постоянно поддерживать свой статус, чтобы в один прекрасный момент появились люди и взяли тебя на самую почётную и ответственную государственную службу.
Пыхтел, старался, «держал строй». Это и сложно, и легко, быть одним и тем же, быть узнаваемым, ожидаемым, управляемым. В разных системах я проходил множество разных подготовок и обучений новым навыкам. Вначале я думал, что являюсь немецкой овчаркой и с завистью смотрел уходящим на службу важным кобелям и сукам, которые даже не смотрели на меня и проходили мимо с гордо поднятой головой. А мне нравилась их гордость, их стать, их уверенность в завтрашнем дне и всегда наполненной миске.
Вероятно, я всё же был чем-то на них похож, потому что меня несколько раз пытались взять в такую жизнь. Да что-то каждый раз не сходилось. То с цепи сорвусь и убегу за территорию, то самого хозяина облаю. Берут верят, что заткнусь и буду лишь тупо сидеть на цепи, а я каждый раз не оправдываю доверие. Вот и решили разводители псов, что я всё-таки из дворняг, или что-то во мне сильно намешано. Хорошо хоть каждый раз, можно сказать жалели и вместо вздёргивания на петле, просто гнали взашей. А я много лет выхаживал вдоль заборов да всё надеялся, что может просто попутали, может опять увидев моё терпение пригласят и в миску нальют щей. Кроме терпения уж ничего и не осталось. Даже глаза жалобные, щенячьи уже не умею делать. Смотрю на этих людей и на собак ихних и кажется, что насквозь всех вижу. Какой-никакой, а опыт есть, насмотрелся, как и кто себя ведёт, да кто из какого теста сделан. Один кобель нассыт во щи, а все молча жрут, как так и надо, никто поперёк. Потому как тот при главном человеке служит. Нет не моё это, раз увидел и ну её на с цепи этой.
А потом снова круги наматываю, потому как делать более ничего не умею. Только определять «кто есть кто», да облаивать того, кто чужой. А свои они тоже вон какие, нету их своих, так одни бирки на клетках, а там обычная собака сидит. А ни «Мухтар», ни «Цезарь». Собака, она просто собака, что с неё взять. Пообщавшись с некоторыми людьми, я тоже пытался собак очеловечивать, да всё как-то не выходило. Как отвернёшься они хвать тебя за зад исподтишка. Теперь бегаешь даже по своему двору, да всё оборачиваешься. За делами их смотришь, да в глаза, а там всё одно.
Решил я сам себе свою «правильную» службу организовать. Нашёл дом для охраны и сам себя на мнимую цепь посадил. Сижу, жду, когда кто придёт, да за сухари вместо щей, работу свою делаю. Только на том и держусь, что есть те кто догадывается о моих множественных способностях облаивать чужих, да на «своих» смотреть по делам их, да оглядываться. А глаза их… давно уже ничего не выражают. Да и в моих лишь апатия и тоска.
понедельник,24 июля 2017 г.
Дежурил я по средам и воскресеньям в лице нейрохирурга в соответствующем отделении горбольницы. День проходит относительно спокойно, планово, а вот с 23 часов обычно начинается. Вероятно, город переходит в состояние войны, где каждая из сторон старается прежде всего повредить головной мозг противника. К вечеру эмоциональный фон повышается, работы заканчиваются, а в организмы проникает энное количество алкоголя во всех его проявлениях.
В один такой чудесный ноябрьский вечер привезли мне сразу двоих. Профессора, который бежал за последним троллейбусом, да прямо перед ним подскользнулся и темечком об бордюр и алкоголика с фамилией Дураков, которого в ходе семейной драмы жена кухонным топориком изрубила с намерением доказать свою правоту.
Спускаюсь в приемник, слушаю обстоятельства анамнеза, смотрю на жаждующих моей помощи. Вижу всего «целенького» профессора и в хлам изрубленного Дуракова. Принимаю решение что второму уже вряд ли помочь, а профессор нашей стране ещё нужен. Отправляю светилу науки в рентген, иду за ним. Во время этой процедуры номер один начинает хрипеть, прерывисто дышать методом Чейн-Стокса и… покидает нас в этом бренном мире. Субдуральная гематома. Разрыв поперечного синуса.
Выхожу в приёмное, осматриваю второго. Вся голова (свод черепа) порублена «в лапшу», просто месиво какое-то, а топорик приехал вместе с пострадавшим в его спине. Со слов скорой – пытался спастись отползанием от своей суженой.
Берём на стол. Операцию начинаю в 00.00. ожидая от анестезиолого-реаниматолога отмашки, что всё кончено расходимся. Удаляю поврежденные ткани, костные фрагменты, мозговой детрит, на глубину до 7—8 см. Тут голосовой выдох коллеги – всё, готов. Ну чтож отхожу от стола. Вдруг снова призыв, ожил, спасаем. В результате такие отходы подходы происходили ШЕСТЬ раз. В 05.40 вроде всё выполнив, раздумывая что Дураков всё же не доживёт до сдачи моей смены, пытаюсь отойти от стола. Тело как монолит, вросший в землю. Ноги не двигаются. Пробую сделать шаг сам себе помогая руками, обхватывая ими ноги.
Больного перекладывают на каталку и тут обнаруживается досадная новость, «дырка» в спине от топора. Решать эту печаль нет сил ни желания, ни смысла. Предлагаю операционной сестре засыпать её антибиотиком и края раны стянуть лейкопластырем. До конца смены ещё два часа. Валюсь с ног. Поднимают без пяти восемь, иди сдавайся. Готовлю текст, мол сделал всё возможное, но вот помер. На моё удивление Дураков был передан живой.
Следующее дежурство рутинно принимая больных, смотрю на одного из них и не могу вспомнить, кто же это. Настолько уже вычеркнул его из своей памяти. Дураков жив. Сутки наблюдаю, состояние тяжелое, стабильное. В конце дежурства проставляюсь тортиком по случаю ухода в отпуск. Шутя говорю, – Берегите мне Дуракова.
Отпуск как всегда пролетает незаметно. Довольный бодрый соскучившийся по своей работе захожу в отделение. Навстречу идёт странный больной с характерными «рука просит – нога косит», на костылях, «голова обвязана, кровь на рукаве». – Кто это? – спрашиваю. В ответ смех медсестёр, ну что же вы так Станислав Николаевич, своих не узнаёте? Сберегли!
Не знаю, как сложилась далее жизнь у больного Дуракова, но его спасение, как и его одновременное поступление с подскользнувшимся профессором теперь навсегда остались в моей памяти.
среда,14 июня 2017 г.
Жил-был малыш. Малыш обыкновенный. Всё чем он занимался, – ходил гулять. Каждый день ему кто-то и что-то попадалось на глаза. И он становился тем что видел. А то в свою очередь становилось частью его. Он мог оставаться кем-то на час, на день, на год, а может и на много лет вперёд.
Всё общается со всем. Необходимо только их увидеть, потом услышать. Встреча с кем-то всегда не случайность. Имеет значение и время суток и место, в котором вы кого-то или что-то увидели. Всё является источником сведений, которые могут сыграть в вашей жизни важную роль.
Каждое утро все превращаются в малыша обыкновенного, который просто идёт гулять. Что-то замечает и кем-то становится. Каждый день каждый окружающий нас объект, становится нами, после того как мы прореагируем на него, соединимся с ним эмоционально. Весь мир резонирует с нами на нашей частоте. Хотим печаль покажет нам печальные события и только их из всего окружающего пространства мы увидим. Хотим радости, всё вокруг становится просто отличным. Эх если бы ещё не наша инерция. Волокёт за нами, что-то из последних сил пытающееся зацепиться за реальность, выискивая вам себя, того которого уже нет.
Не торопитесь, не идите на поводу. Расслабьтесь позвольте себе прежде всего ощутить полнее и глубже своё я. Все всегда зависят от того в каком воздухе, какой атмосфере они находятся. Куда бы кто не пошёл везде он оставляет свой невидимый след, отпечатки своего «я». Слова, которыми мы наполняем воздух, мысли которые рождаются в том или ином месте, наши убеждения и установки, всё оставляет свой след. Вспоминаем ли мы задумываемся ли где и какие следы мы оставили?
Мы незаметно для себя всегда и везде впитываем в себя опыт, знания, характеристики окружающих предметов, объектов, людей, животных, птиц. Наше внимание, создаёт нас такими какими мы того бы хотели. Мы постоянно подражаем как это делает малыш, выходя на прогулку и изучая этот мир. «Делай как я, посмотри на меня», – говорят некоторые. Все так и остаются в том этапе познания мира. И всё видят это, смотря на детей, но забывают, обращая внимание на себя.
Малыш рано или поздно выходя на прогулку, определяется с выбором своего направления. он твёрдо устанавливает для себя из каких частей окружающего он будет состоять. И каждый раз, каждый день двигаясь в одном направлении он дополняет себя новыми необходимыми для такого «я» характеристиками.
Принципиально для нас всё вокруг не что иное как фетиш, который мы сами наполняем только нам известными и необходимыми свойствами. Мы разрешаем им дарить нам силу и энергию. Мы верим в них, потому что они являются воплощением нашей и только нашей жизни. В зависимости от нашей нужды, мы перетасовываем объекты, встряхиваем, немного изменяем своё отношение к ним и наделяем их более качественными свойствами.
Привязка к привычному и отрицание потустороннего создаёт мнимое чувство стабильности, важности. Нет нужды добавлять в свой опыт глобальные перемены.
Малыш выходит погулять. И рано или поздно он выбирает свою любимую детскую площадку, воспринимая её той реальностью, которая якобы у всех одна. Строит свои песочные замки, верит в свои чудеса, пускает в песочницу только своих детей. И скоро он перестаёт что-то и кого-то видеть, кем-то становиться, куда-то стремиться, но зато он чётко уверен, что уже стал самим собой, а его песочница всегда отражает необходимое ему его «я».
пятница,16 июня 2017 г.
Смотрю на свои локти – все искусанные да изгрызанные. Ну что ж это я так им назло себе локти от зависти грызу, неуч-то совсем погрызть нечего. Вот думаю скромность и зависть они вообщем-то подруги, у них ещё есть глупость и лень, но они как бы неформат. Вот скромность она прям красавица среди них. С ней все хотят дружить и обида, и злость, и зависть. А скромность она как стеснительность, прячется избегает их всех. Тут как-то к ним решили пристать терпимость и совесть. Вывели на беседу, мол что не так-то? Мы разберёмся подскажем. Зато мы совестливые и терпеть всё можем, долго долго, то есть всегда.
Соберутся все вместе и радуются, что они все ж не такие сволочи как какая-то гордость. Они простые прям до дыр. Прям народные. Прям все на-гора вылезают после бутылки Агдама. А во главе у них правда-матка. Она уж всё и всех рассудит. По полочкам. Кто не так стоит, да не так сидит. Лозунги всем раздаёт, для того чтобы лучше жилось, ой пардон легче. Лучше уж нельзя, не положено. Храним свою самостейность и неповторимость.
Терпение прям стонет, столько ей натерпеться пришлось. Зависть прям воет, по что же такая несправедливость. Глупость да лень поддакивают, что мол мы бы хотели да нам не дают. Всё эти, те, которые не мы, забирают. Наша бабушка – страдание это не одабривала. Добро оно должно быть нищим, а том и мамка правда говорит постоянно.
Сидят изгрызанные, искусанные да обиженные на лужайке да по сторонам плюют. Семечки. Да остановиться не могут. Да беседы разные так и льются из уст. А кто поспорит? Все свои. Все одну титьку сосали и сосут.
О проекте
О подписке