Страх пришел неожиданно, когда Рутти Лаймесон занял прочное положение в ЦРУ, возглавив резидентуру «Осминог» и получив одновременно звание майора. Теперь в его ведении была широко разветвленная разведывательная сеть, крупные денежные средства и возможность самостоятельного принятия оперативных решений. Из рядового агента, умеющего только стрелять и бить кого нужно по горлу ребром ладони, он превратился в шефа, обладающего правом подставлять под выстрелы «зеленых фуражек» других. Казалось бы, все в порядке. Теперь требовалось только по-умному шевелить мозгами, планировать новые и новые операции, приводить в боевую готовность слиперов – законсервированных агентов, которые в разное время осели на охватываемой его резидентурой территории.

И вот тут-то, по неведомым ему психологическим законам, Рутти Лаймесону стало страшно. Все чаще и чаще ему снился сон о том, как его задерживают на границе. Он видел во сне парня с ракетницей, которого наверняка застрелил в ту ночь. Но во сне рюсся был живой, он насмешливо улыбался и целился в него из ракетницы, требуя поднять руки вверх. И Рутти Лаймесон понимал, что обязан поднять руки. Если он не захочет подчиниться приказу пограничника, тот выстрелит ему ракетой в грудь. Он силился поднять руки, только они, увы, не повиновались… Рутти охватывало смятение, ужас комкал все его существо. Он хватал ртом воздух и просыпался, тревожно прислушиваясь к бешено колотящемуся сердцу.

Страх не проходил и наяву.

Каждый раз, встречаясь с Вильямом Сандерсом или с кем-либо из более высокого руководства Лэнгли, с Сэмюэлем Ларкиным например, Рутти Лаймесон почему-то ждал приказа лично отправиться штурмовать русскую границу. При этом он прекрасно понимал, что никто и никогда не пошлет именно его переходить контрольно-следовую полосу, что глупо рисковать им по мелочам, для этого есть рядовые исполнители, но это не успокаивало. Он ждал…

Рутти Лаймесон боялся новой встречи с русскими и все-таки его необъяснимым образом тянуло к их границе. Вот и сейчас, когда Майкл, позвонив из Хельсинки, предложил встретиться в Ухгуилласуне, он категорично возразил:

– Нет-нет, Майкл, я сам приеду в Хельсинки. Хочу на месте посмотреть, где бы открыть филиал нашей фирмы.

«Олдсмобил» Майкла Джимлина следовал мимо удивительно красивого хельсинского Брунепарка. направляясь в гавань Сандвикхамина.

– Что там за история с генералом Коллинзом, Майкл? – спросил Стив Фергюссон.

– Истории уже нет, Стив, – ответил Майкл, поворачивая автомобиль на улицу Эспланада. – Решено дела этого не раздувать… А суть его стара, как мир. Вы ведь знаете, что генерал-лейтенант Коллинз еще недавно был начальникам управления по планированию и политике в штабе главнокомандующего нашими войсками в Европе, который находится в Штутгарте…

– Это мне известно, – сказал Стив, – я даже встречался с Коллинзом в Мюнхене.

– Так вот, Коллинз имел доступ к секретным вкладам в банках Швейцарии, имел право снимать деньги со счетов, предназначенных для финансирования деятельности наших спецслужб в Европе, наши с вами деньги, Стив. Он их и снимал… Но использовал не в оперативных целях, а для собственных темных делишек. Пускался в различные махинации, спекулировал, давал деньги, принадлежавшие ЦРУ, в долг под немыслимые проценты.

– Это же уголовное преступление! – возмутился Стив.

Майкл оторвал взгляд от дороги и с усмешкой глянул на своего попутчика.

– Разведка и банальная уголовщина всегда шли рука об руку, Стив… Уж кому-кому, а вам это хорошо известно. Кто, если не чистый уголовник, ваш Лангуст, которого вы с таким грохотом пытались перетащить через кордон?

– Допускается использовать уголовщину только ради высоких целей, Майкл. А генерал Коллинз лично совершил уголовное преступление ради собственного обогащения. Это разные вещи…

– Согласен с вами, Стив. Но в остальном Коллинз стопроцентный янки. Поэтому скандала велено не устраивать, а генерала отправить в отставку с выходным пособием… Слишком много грязных историй случилось за эти годы в самим Белом доме, чтобы дать прессе возможность линчевать имя человека, связанного с ЦРУ. Но, кажется, мы подъезжаем.

В рубке морского мусорщика было относительно тепло, но безопасным свое убежище Олег Давыдов считать не мог. В любой момент его враги могли сообщить полиции, что где-то в этом районе скрывается злоумышленник, преступник, опасный маньяк, бежавший из сумасшедшего дама, русский лазутчик, наконец. Полиция обыщет яхты и катера, обнаружит его на сборщике мусора без документов и с фантастической историей, которую он может рассказать полицейским в качестве версии к своему появлению в Ухгуилласуне. И если еще недавно Олег жаждал встречи с полицией, по крайней мере для того, чтобы полиция не дала его преследователям немедленно расправиться с ним, то теперь надо было попытаться самому связаться с советским посольством или, на худой конец, с агентской фирмой «Эвалд Юхансон и копания», которая обслуживала их «Вишеру» в прошлом и позапрошлом рейсах. Там он знал нескольких служащих.

Машины с причала уехали, но это еще ничего не значило. Они наверняка оставили здесь своих людей. Необходимо было сидеть на этом суденышке до темноты или дождаться, когда явится его хозяин.

Олег решил обследовать внутренние помещения сборщика мусора и поднял крышку люка, которую обнаружил в задней части рубки. Когда он спустился по скоб-трапу, то увидел, что находится в машинном отделении. Оно располагалось в кормовой части судна, управление двигателем осуществлялось дистанционно, это Давыдов определил, находясь в рубке. А передняя часть сборщика была занята механизмами для утилизации пойманного мусора, резервуарами для собранной нефти.

Олег прикоснулся рукой к одному из цилиндров дизеля и ощутил, что тот довольно теплый. Значит, смекнул он, недавно был в работе – команда, видимо, пошла завтракать или сменилась ночная вахта, сейчас заступит другая… Он посмотрел на часы и вдруг подумал, что впервые за это время видит их циферблат. Было половина восьмого. Значит, здесь, в Ухгуилласуне, половина шестого утра. Еще рано, а солнце уже высоко поднялось над горизонтом – обычное дело летом в высоких широтах.

«Надо бы подкрепиться», – подумал Давыдов. Он понимал, что в машинном отделении съестным не разживешься, и полез наверх. Оказавшись опять в рубке, Олег понял, что кубрика или каюты на мусорщике нет. Впрочем, это логично. В открытое море эта посудина не выходит, шастает только в портовых водах. Работают на ней посменно, как у станка на заводе, так что и никаких здесь излишеств вроде каюты с койкой.

Давыдов увидел шкафчик на задней переборке, открыл его и удовлетворенно присвистнул. В шкафчике стоял термос, лежали пакеты, в которых явно была какая-то еда. Олег тряхнул термосом и услышал, как плеснулась жидкость. Оказался вполне еще горячий чай с сахаром и лиманом, а в пакетах – сыр, копченая колбаса и зачерствевший белый хлеб.

Штурман уселся в правом углу у задней переборки, откуда, приподнимая голову, можно было наблюдать за причалом, и принялся завтракать, благодаря в душе неведомого человека, который позволил ему заморить червячка.

Едва он покончил с едой, как заметил, что от причала к мусорщику идет резиновая надувная лодка. В ней находились двое. Один греб короткими веслами, а второй, в оранжевой куртке с капюшоном, наброшенным на голову, сидел на корме.

«Ну все, – подумал Давыдов, – если это они, то едут меня кончать… Но так просто я им не дамся! А вдруг это дневная вахта? Можно попросить их помочь… Но сначала уйти отсюда подальше!»

Быстро убрав термос и остатки еды в шкафчик, штурман поднял крышку люка, стал спускаться в машинное отделение, не забыв прикрыть за собой люк.

«Если пришла новая вахта, – подумал он, – то они снимутся с якоря, врубят двигатель и пойдут собирать мусор… Главное – уйти отсюда. Пока они не заметят моего присутствия. А там видно будет…»

Так оно и оказалось. Через несколько минут Олег услышал шаги у себя над головой. Потом по звукам догадался, что выбирают якорь ручным брашпилем. Наконец, из рубки включили двигатель, он заработал на малых оборотах, и Олег подумал, что скоро здесь, в машине, будет ой как тошно, но надо потерпеть, – лишь бы убраться от того места, где его могут искать

Потом он понял, что посудина, приютившая его, двинулась.

– Какого черта Сократу понадобилось тащить за собой этого русского штурмана?! – в сердцах воскликнул Стив Фергюссон, удобно расположившийся со стаканом в руке в гостиной Майкла Джимлина – Ведь мы так и не нашли его… Неустраненный свидетель! Что может быть губительнее для нашего дела?!

– Успокойтесь, Стив, и не лезьте, как говорят русские, в бутылку. Ее содержимое мы лучше выльем в стаканы. Я знал Сократа пятнадцать лет назад… Допускаю, что за эти годы, которые он провел в России, Сократ стал русским больше, чем это допустимо при столь длительной легализации. Вы, Стив, никогда не работали под чужим именем в чужой стране долгое время, хотя теоретически должны знать, что перевоплощение разведчика не проходит для него бесследно, определенные национальные черты того человека, за которого он себя выдает, становятся чертами характера разведчика. Вот и к Сократу перешло нечто от Бориса Кунина, останки которого давно уже покоятся на европейском кладбище столицы одного из арабских государств. Сократ, вернее Джон Бриггс, он же Иоганн Штрассер, пятнадцать лет носивший имя русского парня и живший среди русских, не мог позволить, чтобы на глазах у него убили того, кто спас ему жизнь. Кстати, у Бриггса – Штрассера, так же как и у вас, Стив, течет в жилах часть русской крови.

– Далась вам эта моя кровь, Майкл, – проворчал Стив и налил в стаканы виски.

– Простите, Стив, но я упомянул это потому, что никак не могу до конца разобраться в вашей ненависти к нашему великому противнику. Ведь не выстрел же из ракетницы того мальчишки…

– Конечно, нет… Все гораздо сложнее, Майкл. Но ведь мы говорили о Бриггсе.

– Это он по матери Бриггс, она наполовину русская, его бабушка – княгиня Шаховская. А отец у Сократа немец Штрассер. Штурмбанфюрер СС Рольф Штрассер, дальний родственник того Штрассера, который основал нацистскую партию и был ликвидирован фюрером в «ночь длинных ножей» в 1934 году. Правда, в те годы Рольф твердил, что он всего лишь однофамилец. Но дело не в нем… Я ведь готовил операцию с подменой, делал тогда первые шаги в ЦРУ, поэтому хорошо помню молодого красавчика Бриггса. Впрочем, и его двойник Борис Кунин был симпатягой. Господи, о чем я говорю! Это же естественно, раз они двойники! Видимо, я перебрал сегодня виски…

– У русских есть поговорка – клин клином вышибают, – сказал Стив. – Ее финский аналог: масло можно разбавить только маслом.

– Это не совсем то, дорогой Фергюссон, – возразил Майкл. – Я понял разницу между поговорками и значит, еще недостаточно пьян. Поэтому выпью. Вас интересует эта старинная легенда?

– В порядке обмена опытом. И потом, Майкл… Сократ – мой новый заместитель, начальник нашей спецшколы на вилле «Вера крус». Я попросту обязан как можно больше узнать о коллеге.

– История в общем-то банальная, – сказал Майкл, отхлебнув добрый глоток из стакана. – Но придумал операцию наш дядюшка Сэм, поэтому Джон Бриггс, уцелевший в России после столь долгого там пребывания, – его любимый сотрудник, если допустить, что старый Ларкин вообще кого-нибудь любит.

– Вас, например, Майкл… Я помню рассказы о вашем детстве в его исполнении.

– Чепуха! Это он делает вид, работает под доброго дядюшку, хотя и в самом деле мой крестный отец. А эту байку о кремовых брюках, которые я ему описал, будучи младенцем, слышу с тех пор, как стал воспринимать мир Он прожженный пират, этот Ларкин… Ну да Бог с ним… Словом, с подменой была его идея, а я выступал в качестве одного из исполнителей. Слушайте. У Зиновия Кунина, одного из работников советского торгового представительства в том самом арабском государстве, был сын, а я был одним из рядовых сотрудников нашего посольства, работал под началом Ларкина и однажды на приеме в президентском дворце показал ему семейство Куниных. Их парень закончил тогда среднюю школу в колонии при советском посольстве и собирался ехать в Москву, чтобы поступать в медицинский институт.

Ларкин чуть ли не остолбенел, увидев молодого Кунина. Оказывается, тот как две капли был похож на Джона Бриггса, только что окончившего разведшколу в Штатах, где Ларкин возглавлял комиссию на выпускных экзаменах.

«Какое сходство! – твердил он мне весь вечер. – Какое сходство… Черт возьми, Майкл! Неужели мы не используем этот природный феномен?»

Я пожимал плечами, потому что не видел возможности его использовать.

Помог, как это часто бывает в нашем деле, Его Величество Случай. Прошло каких-нибудь три дня, и «шевроле», на котором ехали отец, мать и сын Кунины, попал в дорожную аварию. Родители погибли сразу, а Кунин-младший был доставлен в госпиталь Международного Красного Полумесяца в тяжелом состоянии. Тут и созрела у дядюшки Сэма идея подмены…

– А эта автомобильная катастрофа?.. – Недоговорив, Стив щелкнул пальцами.

– Фу, Стив, как можно… Я же говорю – случай. Его Величество Случай. Так вот, остальное было делом техники. Настоящий Кунин умер через несколько часов, но Ларкин уговорил кого надо из медицинского персонала госпиталя, жирно их подмазал, вот они и темнили трое суток, будто он находится между жизнью и смертью, не пускали к нему никого из русских. Русские не возражали: какие могут быть посещения к пациенту, находящемуся в реанимационной камере. А там прибыл Джон Бриггс, ему сделали необходимые пластические операции, обмотали бинтами с ног до головы, и еще через неделю пострадавшего смогли увидеть товарищи из советского посольства, сказать ему ободряющие слова… Хорошую партию разыграл старик Ларкин, не правда ли, Стив?

– Да, – покачал тот головой, – такое удается провернуть раз в жизни.

– Поэтому дядюшка Сэм и обожает Бриггса, – сказал Майкл. – Так что по старой дружбе советую с Бриггсом быть осмотрительнее. Вряд ли он здесь задержится, наш милый доктор… Он еще будет командовать нами. Вот увидишь! Черт возьми, наша выпивка кончается, Стив!

– Разве вы не держите запасов? – спросил Фергюссон.

– Держу, разумеется, – ответил Майкл. – Но третьего дня были гости из Штатов… С тех пор не успел пополнить бар.

– В это время достать в Хельсинки алкоголь проблема… Но если вы дадите мне ключи от автомобиля, я через полчаса приеду с бутылкой.

– Лучше с двумя, Стив. И я расскажу про идею старика Ларкина в отношении вас.

– Что это еще за идея? – насторожился Рутти.

– Дядюшка хочет послать вас с инспекционной поездкой в Ленинград. С тем, чтобы вы на месте изучили обстановку, включили в работу старых слиперов, проверили положение, в котором действуют наши люди, узнали: не водят ли они за нос старую загородную фирму. Словом, поедете ревизором…

«Так я и знал, – в смятении подумал Лаймесон, – так и знал… Недаром мне снился этот рюсся».

Олег Давыдов выждал с полчаса, время он определил приблизительно – в машинном отделении было темно – прикинул, что куда-то они все-таки отошли на сборщике мусора, и, ощупывая рукой скобы на переборке, полез по трапу.

Голова его уперлась в железный люк Олег попытался открыть его, но тот не поддавался. Видимо, те, кто были в рубке, повернули верхний запор люка.

– Эй, – крикнул он. – Кто там наверху! Откройте! – Но шум двигателя заглушал голос.

«Эдак и помрешь здесь в безвестности, – подумал он. – Как же мне дать, о себе знать?»

Давыдов постучал костяшками пальцев, но звук был слабый, и тогда он стал барабанить кулаком и кричать по-русски: «Откройте! Откройте!»

Олег как-то и не сообразил поначалу, что его скорее поймут, если то же самое произнести на английском языке, который во всем мире был у моряков средством общения.

Как раз в это время сверху дали двигателю малый ход, шум поутих, и Давыдова услышали. Люк вдруг распахнулся. Олег, подняв голову, увидел загорелое лицо синеглазого моряка в мятой темно-синей фуражке, с трубкой в зубах и с рыжей шкиперской бородкой.

– А ну-ка вылезай! – сказал он.

Олег не понял отдельных слов, но понял фразу по ее интонации и стал выбираться из машинного отделения. Когда он оказался в рубке, моряк в фуражке выключил двигатель.

Олег осмотрелся – мусорщик находился в восточной гавани Ухгуилласуна.

– Ты кто такой? – спросил хозяин посудины.

Давыдов растерянно улыбался.

– Эй, Хельга! – позвал моряк. – Иди посмотри, какого кролика поймал твой отец…

Дверь в рубку открылась и вошла девушка в оранжевой куртке; капюшон куртки был отброшен за спину. Увидев Олега, она улыбнулась. Вид у него в полусырой форменной куртке с погончиками, в брюках, будто изжеванных коровой – Давыдов постарался от души, выжимая из них воду, – вид у него был, конечно, еще тот.

– Кто ты такой? – снова спросил человек со шкиперской бородкой.

– Он, видимо, не знает нашего языка, отец, – сказала девушка. – Хотя по обличью – вылитый швед. Из средней части страны…

– Это, наверно, пьяный янки с «Президента Рузвельта», – проворчал ее отец. – Его экипаж не просыхает уже третьи сутки…

Олег Давыдов понимал, что его спрашивают о чем-то, но язык перестал ему повиноваться.

– Янки, гоу хоум! – заорал вдруг голубоглазый бородач, и Олег вздрогнул.

– Ноу, – сказал он по-английски, – ит из нот… Ай эм нот янки. Ай эм рашен сейлор!

– Русский моряк? – переспросила вдруг девушка на родном для Давыдова языке, правда, с некоторым акцентом. – Не может быть!

Конец ознакомительного фрагмента.

Игра слов. «Вера крус» означает в переводе с испанского «Истинный крест». – Здесь и далее – примеч. авт.

В Лэнгли (пригород Вашингтона) находится штаб-квартира ЦРУ.

Один из известных на Западе ансамблей называется «Роллинг стоунз» – «Катящиеся камни»

Миниатюрные микрофоны, устанавливаемые для тайного подслушивания (жарг.).