Это сколько же теперь у меня сестер и братьев, – подивился Федор. – Пять братьев у тебя и две сестры, старший брат Сергей уже в возраст мужа входит и собираемся осенью его оженить на сельчанке, что ему приглянулась из тягловых крестьян и согласилась выйти за холопа монастырского и отец ее вроде не против.

А взамен сестра твоя Марья выйдет замуж за сына этого крестьянина и будет у нас с ними двойное родство. Двое братьев Семен и Григорий, что родились после тебя, пошли за коровами на выгон, а остальные малыши здесь, перед тобой на лужайке кувыркаются по малолетству. Была еще одна дочка, но померла при родах неудачных.

– Значит, при родителях живут семеро детей, – прикинул Федор в уме, – всего получается семья из десяти человек, так– то семя Малых не сгинет в далеком будущем, если не будет моровой болезни, что сгубила дедов и бабушек наших.

Мать проводила Федора в избу, налила молока, дала ломоть хлеба и начала его расспрашивать о московской жизни сына при царе Петре. Федор отвечал коротко, не вдаваясь в подробности, что за службу он несет при царе Московском.

За разговором повечерело, и вскоре в избу вошел отец со старшим сыном и дочерью, что были рождены до Федора, а также с двумя подростками – погодками, что родились при Федоре: Семеном и Григорием.

Отец обрадовался возвращению сына, перед которым считал себя виноватым за отдачу его в кабалу монастырскую, но тут же и огорчился, узнав, что Федор приехал показаться и должен возвратиться в Москву на царскую службу.

За разговором наступила поздняя летняя ночь и все семейство Малых отошло ко сну, каждый разошелся на свое место в избе, а Федор ушел спать на сеновал, где еще остались охапки прошлогоднего сена.

Федор долго не мог заснуть, ворочаясь на охапке сена. Он вспоминал встречу с матерью и отцом и лишь теперь поразился тому, как они постарели: отцу не было еще и сорока лет, а борода была совсем седой. Матери едва минуло тридцать пять, но и она поседела и сгорбилась, словно старуха. – Да, нелегкая это доля, работать на земле, – размышлял Федор, пока сон незаметно не прервал его думы и унес в волшебную страну, где все люди счастливы, молоды и свободны, как в раю, о котором он читал в божественных книгах.

Утром спозаранку, его разбудило петушиное пение, от которого он отвык во дворце, ибо там петухов не держали, чтобы их дурные крики не будили царское семейство чуть свет.

Приезд сына конечно важен, но еще важнее накосить сена для скотины, и все семейство Малых, позавтракав кашей с молоком, отправилось на луг докашивать свой надел, что выделила община. Федор пошел вместе с отцом и хотя за годы царской службы он отвык от крестьянского труда, но помощь семейству оказал.

Вечером, за ужином, Федор положил на стол перед отцом одиннадцать серебряных рублей, что накопил от царских подачек: как холопу, живущему при дворце, ему жалованье не полагалось, но царь Петр иногда давал ему рубль – так и накопились эти монеты, что Федор выложил перед отцом.

Отец, не поверив своим глазам, спросил сына, отдает ли он эти деньги семейству и, получив утвердительный ответ, сразу оживился: – За пять рублей я выкуплюсь из монастырской кабалы вместе с семейством, за пять целковых куплю лошадь и на рубль мы справим осенью две свадьбы: сына Сергея и дочери Марии.

Откупившись от монастыря, я запишусь в податные крестьяне, и будем мы всем семейством жить много лучше, ибо подать со двора много меньше монастырской кабалы. Ну, спасибо сынок, выручил ты наше семейство, видать не ошибся я, когда отдал тебя монастырю, хотя и бранил себя за такой поступок все эти годы.

– Ладно, отец, не упрекай себя: что было, того не исправить, мне деньги при царской службе пока не нужны, а там, если бог даст, то и я освобожусь от холопской доли, и вернусь домой свободным человеком.

Дни в родной хате пролетели незаметно, и настала пора Федору возвращаться к царю Петру для продолжения своей службы, а в чем эта служба состоит, он так и не сказал никому. – Пусть родители думают, что их сын хорошо живет при царе, – так решил Федор, чтобы не огорчить родителей.

Провожая сына, мать привычно всплакнула, потому, что провожала его, не зная: доведется ли снова встретиться, поскольку Федор нечаянно обмолвился, что царь Петр скоро вступит в возраст и начнет править сам, а поскольку он жесток и гневен, то неизвестно, что он затеет и как будет устроена жизнь слуг и холопов при таком царе, а о людской жизни и говорить нечего – царь Петр людей не жалеет и в их нужды не вникает, потому что главное для него это удовлетворение своих желаний.

Через два дня Федор возвратился в Преображенское и тотчас, отыскав царя в лагере потешных войск, показался ему на глаза, но был прогнан прочь, потому что Петр занимался любимым делом: игрой в войнушку и за игрой не терпел никаких других дел.

Вечером Федор показался в спальне царя, вынес горшок ночной, потому что царь, покувыркавши в постели очередную девку, потом опростался в горшок на глазах этой девки, прежде чем прогнать ее вон – девка эта плохо ублажила царя, за что и была изгнана из спальни.

Только тогда Петр обратил свой взор на Федора, сказав: – Не видать тебе больше свидания с родителями, поскольку девка, выполняя твое дело, с ним не справилась и подтирала мне зад плохо и неприятно. Поэтому я тебя отпускать впредь не буду, если не изменю своего решения. Я царь и могу перемениться к тебе, если ты будешь угождать мне и впредь.

В людской Федор узнал новость, которая его ошеломила: девка Машка, что совратила Федора в царской опочивальне, была застигнута царем на конюшне, где она предавалась прелюбодеянию вместе с конюхом. Царь оскорбился, но поскольку девка это ему уже надоела, то он приказал всыпать обоим по десять плетей, потом оженить девку и конюха и выслать их в дальнее село для крестьянской работы.

Федор похвалил себя за то, что вовремя уехал, иначе на месте конюха мог оказаться он, уступив распутной девке, и наказание царя ему было бы более жестоким, чем конюху.

Служба при царе продолжалась, и впереди Федору чувствовались новые дела, что затеет царь Петр, когда обретет полную власть.

Обретение власти

Петр, став царем в 10 лет вместе со своим братом Иваном только считались царями: за них, по причине малолетства, правила их сестра Софья, называемая Правительницей и правила она довольно успешно целых семь лет, благо, что цари Петр и Иван, совсем не интересовались делами государства. Петр продолжал играть в солдатиков, но уже не в деревянные игрушки, а в живых людей, которых назвал «потешными», определив в полки: Преображенский и Семеновский, по названию сел, где они располагались, и целыми днями учил их маршировать и играть в «войнушку» под надзором иностранных офицеров, набранных по такому случаю в Кукуевской слободе.

Иван же проводил время за чтением богословских книг и в молитвах, отчего и прослыл не вполне душевно здоровым.

Правительница Софья навела некоторый порядок в государственных делах, успокоила стрельцов оплатой и некоторыми поблажками по службе и укрепилась в своем положении настолько, что мечтала продлить свое правление как можно дальше. Для этого ей требовались какие-то крупные успехи, и она решила, что таким успехом будет завоевание Крыма, чтобы избавиться от набегов крымских татар, постоянно совершавших набеги на южные окраины Московского царства и опустошавших города и деревни, уводя русских людей в татарский плен, и затем перепродавали их в Турцию.

«На всех военных судах турок не видно почти никаких других гребцов, кроме людей русского происхождения, а в городах и местечках по всей Турции, Палестине, Сирии, Египту и Анатолии, и по всему турецкому царству, видно такое множество русских пленных, что они обыкновенно спрашивают у наших; остались ли еще на Руси какие-нибудь люди?»

Царевна Софья назначенная правительницей при малолетних царях Иване и Петре не получила хорошего образования, так как царевен в те времена ничему не учили, кроме богословия и их участью было жизнь коротать в царских теремах или по царской воле постригаться в монашки.

Софья, подрастая при отце Алексее Михайловиче, проявив настойчивость и способность, самостоятельно обучилась всему тому чему учили царевичей и потому своими знаниями не только не уступала своим братьям, но и во многом превосходила их проявив дарование и честолюбие.

Когда царем стал ее брат Федор Алексеевич, Софья, будучи старше Федора и неизменно присутствуя при дворе, получила хорошую школу управления государственными делами.

«Довольно важное значение в воспитании царевны имел известный богослов Симеон Полоцкий. Одним из самых ревностных приверженцев ее был монах Сильвестр Медведев, считавшийся глубоко ученым человеком и бывший первым библиографом в России».

Когда, со смертью царя Федора Алексеевича, случилась смута и Нарышкины провозгласили с помощью стрельцов царем Петра, которому едва исполнилось десять лет, Софья, видя полную непригодность к правлению Петра, который в свои десять лет не умел ни читать, ни писать, обратилась к народу со словами: «Видите как брат наш, царь Федор, неожиданно отошел с сего света, отравили его враги злопыхательные; умилосердитесь над нами сиротами: нет у нас ни матушки, ни брата, старший брат наш Иван, не выбран на царство; а если мы перед вами или боярами провинились, то отпустите нас живых в чужие земли, к королям христианским»

Народ принял это обращение к сердцу и волею стрельцов брат Софьи – Иван был избран первым царем, Петр – вторым, а Софья – правительницей при них.

У Софьи имелся друг сердечный – князь Василий Голицын, которому она и поручила захватить Крым и избавить Русь от татарских набегов.

Софья, еще до своего избрания Правительницей, при жизни царя Федора Алексеевича сблизилась с князем Василием Голицыным, привлекая его внимание не столько своей красотой и статью, которые не отличались особенными чертами, но своим умом и воспитанием.

Князь Голицын был знатного происхождения, получил хорошее образование. Еще при царе Федоре III он занимал важные посты в государстве, способствуя реформам царя Федора, важнейшей из которых была отмена местничества, когда на государственные посты назначались люди не по своим качествам, а по положению своих родителей. Особенно вредило местничество в воинских делах, где требовались знания воинского дела и умение, а не прежние заслуги предков.

Князь Голицын при Софье получил звание «царственных больших печатей и государственных великих дел оберегателя» и заведовал иностранными делами. Он вполне мог общаться с иностранцами, поскольку знал латинский язык.

В беседах с иностранцами, Голицын неоднократно выказывал мысли о проведении реформ в государстве по освобождению крестьян и наделению их землей в достаточном размере. Также он выказывал намерение реорганизовать государственное управление на европейский манер и реформировать войско на иноземный строй с постоянной службой солдат и офицеров, чтобы не собирать всякий раз ополчение из необученных и не знающих дисциплины солдат и воевод.

Будучи просвещенным человеком, Василий Голицын не обладал сильной волей и избегал насилия, а потому почти все его намерения так и остались лишь словами, не получив решения в виде царских указов, которые от имени царей Ивана и Петра выпускала царевна Софья.

Летом 1687 года князь Голицын с войском совершил поход в Крым, но ввиду слабой подготовки войска к походу и учиненного татарами степного пожара, войско повернуло назад, не дойдя до Перекопа 200 верст и потеряв в этом походе около 50000 человек.

Неудача похода на Крым поколебала положение Софьи, хотя она и пыталась представить этот поход удачным.

Решив поправить дело, она уговорила князя Голицына повторить поход и через год, в мае 1689 года русские войска снова двинулись на юг, достигли Перекопа, где и остановились перед укреплениями татар. Простояв несколько дней в нерешительности, князь Голицын, без видимых причин, вдруг повернул войско назад и отступил, потеряв по дороге от набегов татар и бескормицы еще около 20000 человек.

В этой неудаче легко можно было обвинить Софью, поскольку походы в Крым были затеяны ею, как бы без воли обоих царей Ивана и Петра, чем и занялись недоброжелатели Софьи, в первую очередь мать Петра – Наталья Кирилловна и ее брат Лев Кириллович.

Медведиха – так называли при дворе Наталью Кирилловну, к этому времени уже успела оженить царя Петра на Дарье Лопухиной и рассчитывала, что Петр, используя момент, отстранит Софью от власти и сам примется управлять Московией при содействии родственников, тоже жаждущих власти.

Но царь Петр, который в свои семнадцать лет едва освоил чтение, писал коряво и знал лишь действия арифметики, вовсе не стремился к власти, а продолжал играть в потешные войска, которых набралось уже несколько тысяч, да забавлялся с женой Дарьей, которая, впрочем, ему быстро наскучила и он ублажал свое женонеистовство со служанками во дворце Преображенского, да в Немецкой слободе, где компанию ему составлял Алексашка Меншиков, которого Петр сделал своим товарищем и напарником по безобразным выходкам.

Медведиха, не надеясь на авось и зная, как легко можно ввести Петра в страх и панику, июльской ночью, ввалилась в царскую спальню и, разбудив Петра, сказала, что слуги видели возле дворца каких-то людей, что прятались в лесу и возможно эти люди посланы Софьей, чтобы убить Петра.

«Петр бежал. Не пытаясь даже проверить полученное известие, и не убедившись, насколько реальна грозившая ему опасность, он босиком вскочил с постели и в одной рубашке бросился в конюшню, вскочил на лошадь, опомнившись лишь в соседнем лесу. Несколько конюхов догнали его, и привезли ему платье.

Несколько офицеров и солдат последовали за ним. Увидев вокруг себя достаточную охрану, не теряя ни минуты времени, не предупреждая мать, пришпорил лошадь и понесся во весь дух в Троицу. Он приехал туда в 6 часов разбитым душой и телом, почти в обмороке; ему предложили постель; он был не в состоянии отдыхать, возбужденный, взволнованный, захлебываясь от слез, испуская жалобы, стоны, он снова и снова спрашивал архимандрита Викентия, можно ли ему рассчитывать на помощь…Слова архимандрита в конце концов успокоили молодого царя».

«… Софья в тот момент не смела и думать о нападении на Преображенский лагерь. Она знала, что он хорошо защищен, содержится в боевой готовности и не удивится никакой неожиданности. Она скорее боялась выступления со стороны потешных полков, возбужденные, пылкие солдаты которых страстно стремились отличиться в каком-либо дерзком деле».

В Троицу прибыли сторонники Петра, а в Москве осталась Софья с несколькими сотнями верных ей стрельцов, но без командира – князь Голицын, струсив, удалился в одно из своих имений и войско, оставшись без руководства, ждало развязки, которая вскоре наступила и показала настоящее лицо царя Петра, обретшего власть.

«Весь кем-то спровоцированный конфликт между регентшей Софьей и опекаемым ею играющим в своем уже великовозрастном состоянии в потешные игрушки Петром окончился, как и все последующие затем «славные дела» одинаково – дыбой в пыточных камерах Преображенского; «кому отрубили голову или вырезали язык, кого били».

Выданный Петру, по его запросу, дьяк Шакловитый, советник Софьи и начальник стрелецкого Указа:

«…Стал ужасным орудием в руках Петра. На допросе под ударами кнута он дал все нужные для обвинительного акта против Софьи и ее соплеменников показания. Шакловитый и его действительные или мнимые, воображаемые товарищи были приговорены к смерти. Медведев (советник Софьи) заключенный с начала в монастырь и подвергнутый ужасным пыткам, разделили их участь. Все были равны перед плахой».

Петр, будто волк, попавший в отару и ошалевший от запаха крови, резал всех, кого считал врагами или на кого указывало его окружение, будто овечек, которые лишь жалобно блеяли, почувствовав волчьи клыки на своем горле.

Софья, не проявив решительности в отстранении Петра от престола, поскольку не имела таких намерений, а лишь желала отдалить, насколько можно дальше, приход Петра к власти, зная его жестокость, ждала своей участи в Кремле, пока царь расправлялся с ее сторонниками.

Закончив пытки и казни, в которых юный Петр участвовал своим присутствием, он написал по наущению матери письмо брату Ивану:

«Милостию Божиею, вручен нам, двум особам, скипетр правления, а о третьей особе, чтобы быть с нами в равенством правлении, отнюдь не вспоминалось. А как сестра наша, царевна Софья Алексеевна, государством нашим учаяла владеть своею волею, и в том владении, что явилось особам нашим противное, и народу тягости и наше терпение, о том тебе, государь, известно. А теперь настает время нашим обеим особам Богом врученное нам царствие править самим, понеже пришли есмы в меру возраста своего, а третьему зазорному лицу, сестре нашей, с нашими двумя мужскими особами в титле и в расправе дел быти не позволяем, на то б и твоя б, государя, моего брата, воля склонилася, потому что учала она в дела вступать и в титла писаться собою без нашего изволения, к тому же еще и царским венцом, для конечной нашей обиды, хотела венчаться. Срамно, государь, при нашем совершенном возрасте, тому зазорному лицу государством владеть мимо нас».

Петр этим письмом показал, что желает владеть государством, как он владел девками: силой и принуждением, тогда как Софья лишь правила государством на пользу и благополучие.

Робость князя Голицына, оставившую царевну Софью без решительного воинского начальника и ее нежелание внести усобицу в деле правления государством, привели царевну к краху и зависимости от царской воли Петра, уже вкусившего власти над людьми, как волк вкушает овечьей крови, попав в овчарню.

Софья, потеряв власть, просила царя Петра позволить ей удалиться в любое царское имение по его воле и там жить свободно, как сестра царей Ивана и Петра, но Петр, жестокий, как все трусы, относительно тех перед кем проявил свою трусость, указал сестре удалиться в Новодевичий монастырь, где она должна проживать без права выхода и приема гостей, кроме теток и сестер по большим праздникам.

Царевна Софья была заточена в Новодевичий монастырь, а ее друг сердечный князь Василий Голицын прибыл в Троицу, где ему и сыну его «был прочитан указ, что они лишаются чести, боярства, ссылаются с женами и детьми в Каргополь и что их имение описывается на государя».

Так совершился приход Петра во власть.

«И никакой разницы между игрушечками в войнушку, где под сотню человек за раз бывало убитых и изувеченных, и пыточных увеселениях, где всего-то пару-тройку и замучивает этот «вьюнош» в свое «детское» удовольствие, Петр не видел. А потому, сразу же после зверской расправы с мнимыми зачинщиками мнимого путча великовозрастный наружностью, но совсем еще подросток своими недалекими мозгами Петр продолжал свои игрушечные ристалища с живыми солдатиками, которые иногда, так забавно, всамделишно, ему на потеху, умирали».

Петр, играя в живых солдатиков, пристрастился ездить в Немецкую слободу, даже став полноправным царем и отдав управление своей матери с приближенными.

В Немецкой слободе Петр сблизился с иностранцами Гордоном и Лефортом, вместе с которыми он веселился, пьянствовал и пользовал доступных девок, которые охотно уступали молодому царю за плату.

« в частной жизни и в увеселениях Петр пользовался полной свободой. Он окружал себя иностранцами, не обращая внимания на то, что этим нарушал господствующие до этого обычаи, оскорблял национальное чувство и патриотизм своих родственников, родных матери и жены и многих вельмож, вызывая осуждение народа, твердо державшегося старых обычаев».

«… народ с ужасом стал примечать, что царь «возлюбил немцев»: в глазах народа это было ересью».

Иногда, посещения царем Немецкой слободы были очень продолжительны и по нескольку дней. Отобедав и переночевав всей свитой, а это больше 100 человек, у Гордона, Петр переходил к Лефорту, там попойка продолжалась, потом ночлег у Лефорта « по лагерному» и снова к Гордону, который жаловался знакомому в письме: «Я все еще при дворе, что приносит мне большие расходы и много беспокойства. Мне обещали большие награды, но пока я еще получил мало. Когда молодой царь возьмет на себя управление государством , тогда я, без сомнения, получу полное удовлетворение».