Читать книгу «Донос» онлайн полностью📖 — Станислава Владимировича Далецкого — MyBook.

Убедившись, что за дверью нет соглядатая, Иван Петрович вкратце рассказал тёще о своем положении и попросил ничего не говорить жене и детям, надеясь все же на благополучный исход. Тёща выслушала его и сказала, что поедет в Омск к адвокатам.

– Нечего ждать здесь хорошего, – сказала он Ивану Петровичу. Мне про этого Вальцмана много плохого рассказывали соседи. Подлый и мерзкий человек. Жена есть, а он с секретаршей живет. Людей ни за что в тюрьму сажает, а потом, за взятку, может и выпустить, но вам Иван Петрович и за взятку не выкрутиться – уж больно злобен этот Вальцман к образованным людям из прежних сословий.

– Делайте, как знаете, Евдокия Платоновна, только чует моё сердце быть беде и вам достанется за меня, и постарайтесь, чтобы Аня и дети не пострадали. И деньги на меня не тратьте – лучше, пусть детям будет, чем на напрасные хлопоты адвокатам.

– Я, Иван Петрович, с вашего разрешения, только два простых кольца, из привезенных вами, потрачу в Омске на адвокатов: вдруг кто-то из них выйдет на начальника этого Вальцмана: говорят один звонок из области может решить судьбу человека – Вальцман начальства опасается – знает, что у самого рыльце в пуху. А горшочек с картошкой я вам оставлю на ужин,– закончила тёща, собрала узелок, постучала в дверь, дежурный открыл её, позвякивая ключами, и тёща ушла, оставив Ивана Петровича с надеждой на успех её хлопот.

Тем временем, БорухВальцман, отобедав дома, и совершив в своем кабинете половую связь с секретаршей, решил навестить доносчика Туманова и расспросить его насчет Домова, которого он твердо и безоговорочно намеревался подвести под врага народа.

Перейдя по деревянному мосту на другой берег речки, Вальцман нашел дом Домова, на лавочке у которого сидели две девушки – подростки, видимо дочери этого Домова, а через два дома он, по адресу на доносе, нашел и избу Туманова. Хилая избушка крытая дерновыми пластами, поросшими осокой вросла в землю по самые окна, которые числом два глядели пыльными слепыми стеклами на уличную лужу, оставленную после дождя, случившегося три дня назад.

Вальцман без стука, как привык, открыл калитку, и оказался во дворе, захламленном остатками крестьянской утвари: сломанная телега стояла посреди двора, а вокруг нею валялись пустые рассохшиеся кадки со сломанными обручами, железный плуг с отломленным лемехом и бродили пяток тощих кур, предводимых петухом с выщипанным, до самой гузки, хвостом.

Всё свидетельствовало о запустении двора и никчемности хозяина. Вальцман не успел взяться за щеколду сенной двери, как та отворилась, и на пороге оказался мелкий, плешивый мужичок с неровно стриженной рыжеватой бороденкой, лет сорока, по виду сильно пьющий.

– Проходите в избу, товарищ уполномоченный, – заискивающей осклабился суетливый мужичонка, хотя Вальцман был одет не в форму, а как обычный человек: так, считал он, легче общаться с людьми, поскольку форма многих пугала и не располагала к откровению.

– Ну, раз вы знаете кто я, так и насчет моего визита, видимо, догадываетесь, – ответил Вальцман мужичку, проходя через сени в избу, где царили такой же беспорядок и запустение, как и во дворе.

– Хозяйки нет, она на работе – работает на маслозаводе, что за рекой, а я домовничаю по причине слабости здоровья, – поспешил выговориться мужичок, предупреждая расспросы Вальцмана.

– Здоровье я подорвал ещё в Гражданскую, когда били Колчака: зимой застудил почки, даже кровью харкал, думал чахотка, но ничего, обошлось, только вот задыхаюсь в работе. Если бы не болезнь проклятая, я бы в районе был на примете – одним из первых устанавливал здесь Советскую власть и был членом уездного Совдепа, – продолжал мужичок, подобострастно заглядывая Вальцману в лицо. – Кваску холодного не желаете испить? По такой жаре, квасок, в самый раз будет.

Вальцман согласился на квасок, и мужичок слазил в подпол, где зачерпнул кувшин кваса из кадушки со льдом, оперуполномоченному. Вальцман выпил холодного квасу, вытер вспотевшее лицо платком и приступил к делу.

– Вы будете Туманов Геннадий? – он замялся, вспоминая отчество этого мужичка. – Сергеевич, – услужливо подсказал мужичок.

– Итак, Геннадий Сергеевич, – продолжал Вальцман, вы написали в госбезопасность насчет врага народа Домова Ивана Петровича, что проживает, здесь, по соседству и недавно объявился неизвестно откуда. Давайте поподробнее расскажите об этом Домове. Что и как?

– Домова этого, я знаю с февраля семнадцатого года, – начал Туманов свой устный донос. Он был прапорщиком и венчался здесь, в храме за речкой, где сейчас пожарная часть, с дочерью местного купца Щепанского, что жил в доме у реки– отсюда по переулку сто шагов будет. Дом, где сейчас живет Домов, это его тёщи дом и достался ей от сестры Марии по наследству, а тот дом, купца Щепанского, Советская власть реквизировала в восемнадцатом году. Говорили, что этот Щепанский Антон, будто бы ссыльный, против царя был, только не верю я, чтобы ссыльный стал купцом зажиточным.

Потом Домов Иван Петрович исчез и объявился здесь в ноябре семнадцатого, аккурат после Октябрьской революции, но уже без офицерских погон и начал людей подбивать против большевиков и за эсеров, поскольку сам тоже был эсер. Ему обманом удалось пролезть в уездный Совдеп, где и я был членом от большевиков: нам большевик Сольцев выдал справки, что мы большевики, а сам он вступил в партию на германском фронте.

В феврале восемнадцатого, Совдеп начал работу, но эсеры и местные богатеи мешали работать за Советскую власть и всячески вредили большевикам. Этот Домов, по моим представлениям, организовал поджог почты, где в подвале хранилось зерно, отобранное у купцов и всякие товары. Пожар, потушили, а Домов Иван скрылся и снова объявился в мае. Потом власть здесь захватил Колчак и весь Совдеп арестовали, один я спасся, поскольку был в деревне у сестры в это время.

Большевиков колчаковцы оставили здесь в тюрьме, а эсеров увезли в Омск и через год, в сентябре 19-го года, Домов снова объявился здесь, с погонами и в чине поручика. Пробыл с месяц и исчез вместе с колчаковцами, а объявился летом 21-го года в форме красного командира, пробыл с неделю и уехал один. Потом и жена его уехала вместе с семьёй, матерью и купцом Щепанским.

Тёща вернулась сюда в 30-м, жена Домова – Анна объявилась здесь два года назад вместе с детьми, числом четверо, а с месяц назад и сам Домов сюда пожаловал и живет здесь, как ни в чем не бывало – соседи говорили, что учителем хочет работать здесь и образование имеет учительское.

Только я не верю в таких учителей: офицер он и есть офицер и будет контрой всегда. Заслуженные люди, как я, живут в хибарах, а этот Домов при семье и тёще живет в хорошем доме, под железной крышей и еще в учителя метит.

Партия в газетах учит, что врагов надо разоблачать, вот и я разоблачаю этого Домова, как скрытого врага и бывшего офицера царского. Я вам написал в безопасность, всё как есть. Дал сигнал органам, а вы уж разберитесь с этим Домовым, где он был и что делал столько лет, – закончил Туманов свой донос и вопросительно посмотрел на Вальцмана.

– Непременно разберемся, – с легким раздражением ответил оперуполномоченный госбезопасности Вальцман. Этот Туманов, не привел никаких фактов против Домова, чтобы, выступить на суде, а искать самому обвинения против Домова было хлопотно и долго: ему хотелось быстрого разоблачения скрытого врага Советской власти, чтобы доложить наверх о своих успехах.

– Ну, что же, спасибо за сигнал, – сказал Вальцман, вставая с табурета, на котором сидел, слушая донос Туманова. – Если понадобится, мы вас вызовем для дачи показаний в суде, так, что никуда не уезжайте.

– Куда же я уеду хворый? – удивился Туманов. – Дай бог здесь по хозяйству управиться и то ладно.

– Вижу, как вы управляетесь,– подколол его Вальцман. – И бога при мне не упоминайте. У нас один бог – это партия и её вождь – товарищ Сталин, а мы все его ученики и госбезопасность будет решительно и беспощадно разоблачать врагов народа, таких как Домов. От карающего меча госбезопасности врагам не уклониться: пусть не надеются скрыться в глухих местах, как наш городок, от справедливого возмездия, – закончил, с пафосом, свою речь БорухГиршевич, давая понять доносчику Туманову, что его донос принят и будет исполнен.

– Вы меня не провожайте, – бросил он Туманову. – Нечего привлекать внимание соседей, а может и к Домову кто-нибудь наведается, так вы незамедлительно и лично мне сообщите.

– Так точно, будет сделано! – неожиданно по – военному ответил Туманов, вытягиваясь по струнке перед оперуполномоченным и злобно ухмыляясь судьбе Ивана Петровича.

Вальцман вышел на улицу и остановился, размышляя о дальнейших своих действиях. У соседнего дома, на лавочке сидел мощный бородатый старик, покуривая самодельную цигарку, и оперуполномоченный решил поговорить с ним. – Может, узнаю, что полезного, про этого Домова, – подумал он, направляясь к старику.

– День добрый, – приветствовал Вальцман старика. – Как думаете, будет дождь к вечеру или нет? Парит сильно, но тучек не видно, а как стариковские приметы вещают?

– Нет, сегодня дождя не будет, гражданин начальник, а вот завтра, к вечеру, дождь возможен, если ветер не поменяется, – ответил старик, затягиваясь едким дымом самокрутки и выпуская его через щель рта, скрытого за пожелтевшими от курева стариковскими усами.

– Какой же я вам гражданин, – возразил Вальцман, – мы все товарищи, только для врагов мы граждане. И почему вы решили, что я начальник?

– Так кто же вас, гражданин Вальцман не знает здесь? – продолжал упорствовать старик. – На Первое мая вы на трибуне, что на площади, стояли рядом с другими начальниками и даже речь короткую сказали о беспощадной борьбе с врагами народа, потому и опасаюсь я товарищем вас называть: вдруг не по чину буду – тогда и хлопот не оберёшься, хотя я империалистическую и потом гражданскую войну прошел в Красной армии солдатом и благодарность от товарища Фрунзе имею, – хитровато прищурился старик и погасил цигарку.

– Вы почто к Туманову заходили, разрешите полюбопытствовать гражданин начальник, – продолжал старик гнуть свою линию. – Пустой он, и никчемный человек, вот и интересно мне, что большому начальнику понадобилось от этого пустозвона?

– Спрашивал я, как здесь Советская власть устанавливалась. Он же участник тех событий был, вот и зашел за этим, – схитрил Вальцман, не желая подставлять доносчика под пересуды соседей.

– Набрехал он, наверное, с три короба, вот и все его домыслы, – усмехнулся старик. Вам, гражданин начальник, о том времени с достойными людьми бы поговорить, а не с этим пьянчугой. Я, тогда тоже сам, демобилизовался с германского фронта, был здесь и тоже всё помню: Пашка Сольцев с германского фронта сюда пришел большевиком, ну из местных людишек и составил компанию и выдал им бумажки, что они тоже большевики, так и Туманов оказался большевиком. Однако, толком они ничего сделать не сумели: походили, покричали на площади, да купчишек потрясли за мошну– здесь у Щепанского дом отобрали.

Потом Колчак захватил власть, большевиков в тюрьму посадили, и через год, осенью девятнадцатого, их всех расстреляли здесь же на берегу озера – вы, конечно, знаете об этом. Я тогда от Колчака убёг к брату в Самару, там мобилизовался в Красную армию и до конца гражданской войны воевал за красных. А где Туманов был, никто не знает: только он в армии не служил и большевики, потом, ему партийность не подтвердили и билет не дали, вот он и бесится и кусает всех как бешеный пёс.

Вам бы про те времена у Ивана Домова спросить, вон этот дом под железной крышей. Он тогда тоже в Совдепе был: человек грамотный и достойный, не чета Туманову– только милиционеры вчера его в кутузку проводили. Вы часом не знаете за что? Он и приехал сюда три недели назад, его мой свояк со станции на повозке довез: хороший говорит человек и учитель.

Этот Домов, бывший офицер и его сейчас проверяют, зачем и почему он здесь, – не сдержался Вальцман.

Мало ли кто, когда и кем был, – ответил старик. Важно, какой человек есть, а Домов из порядочных будет. Три креста Георгиевских, как солдат, имеет за храбрость. Я сам солдатом был и уважаю храбрость, хотя власть Советская и отменила эти, кресты, а зря. И приехал Иван Домов сюда не абы как – к семье: четверо детей у него и малый пятилетка есть, а ведь Ивану уже под пятьдесят будет. Уважаю кто с детьми.

Вот Туманов бездетный и жена у него баба сварливая, может потому и пьет он горькую. С такой женой и я может запил бы. Он ведь, Туманов этот, до войны за Анной Щепанской, что женой является Домову, ухлестывал: хотел зятем у купца Щепанского стать, но не дал бог свинье рог. Может Туманов этот и подвёл под монастырь Ивана Домова? – высказал догадку старик, и потому, как сверкнули глаза у оперуполномоченного, понял, что угадал.

– Ладно, пойду я на службу, – сказал Вальцман, вставая с лавочки, а ты старик держи язык за зубами, если не хочешь неприятностей для семьи, – закончил он беседу угрозой и пошел обратным путем к себе в кабинет.

В кабинете Вальцман прилёг на диван отдохнуть после длительного пребывания в уличной духоте жаркого майского дня и подумать о дальнейших своих действиях по поводу врагов народа.

Обвинения Домова в преступных намерениях рассыпались на глазах. Никаких улик и показаний свидетелей, разоблачающих Домова, как врага народа, не было и ожидать не приходилось и, по -хорошему, его следовало освободить, но это противоречило намерениям и поступкам оперуполномоченного госбезопасности Вальцмана и его соплеменников.

– Как говорит восточная поговорка: «Стадо баранов во главе со львом – это стая львов, а стая львов во главе с бараном – это стадо баранов»,– размышлял Вальцман лёжа на диване в прохладном кабинете, – и, как учит товарищ Ягода, надо делать всё, чтобы таких львов не появлялось больше среди русского населения, а толпой безграмотных легко управлять.

Образованный учитель, как Домов, может воспитать целую стаю львов и привить им тягу к знаниям, что противоречит наставлениям Льва Давидовича Троцкого – Бронштейна и потому, этого Домова, как и ему подобных, надо упрятать в лагеря– если расстрелять пока нет оснований. Подведу его под уголовку, а там видно будет, – решил Вальцман и спокойно задремал на кожаном диване, который тихо поскрипывал под оперуполномоченным госбезопасности при каждом его сонном шевелении.

Иван Петрович тоже дремал на жестком топчане, не подозревая, что участь его решена. Сквозь дремоту ему виделся берег речушки и сын Ромочка, плещущийся на мелководье, который радостно вскрикивал при каждом попадании на него брызг, от бегающих по воде мальчишек, в то время как он, Иван Петрович, с женой Аней сидели на берегу, на теплой, мягкой и молодой траве, наблюдая за младшеньким сыном, посланного им в подарок на склоне лет.

Его дремоты рассеял лязг двери – снова пришла тёща с котелком пшенной каши, хлебом и творогом, чтобы подкормить зятя в его нежданном заточении. Говорить было не о чём, однако Евдокия Платоновна, собирая в узелок вчерашний чугунок, успела сказать Ивану Петровичу, что нынче днём по соседям прошелся оперуполномоченный и все расспрашивал их об Иване Петровиче и его прошлой жизни.

Старик Рогов, конечно, сказал только хорошее, а вот что наплёл Генка Туманов, неизвестно, однако можно от него ждать всякой пакости – такой злобный и мстительный этот пропойца.

Где только удаётся ему добывать выпивку – не иначе как у сестры в деревне, разживается самогоном и брагой, – делилась Евдокия Платоновна своими догадками, пока Иван Петрович, опять без аппетита, ел принесённую кашу.

Евдокия Платоновна ушла, снова оставив чугунок с кашей, а Иван Петрович опять погрузился в невеселые думы о своей участи.

Вальцман тоже очнулся от дрёмы и взглянул на часы. Шел восьмой час вечера. – Что же Лизка меня не разбудила вовремя, – сердито подумал он, но вспомнил, что уходя, он отпустил Лизавету домой, по женским делам: попить каких-нибудь трав, чтобы не забеременеть – так объяснила Лиза необходимость отлучки

– Ладно, завтра займусь снова этим офицеришкой Домовым, – решил Вальцман, запер кабинет, справился у дежурного милиционера, нет ли каких происшествий по району и отправился домой к жене Саре, которая, наверное, уже нажарила карасей и терпеливо, как и подлежит еврейской женщине, ждала своего Бенечку, как она его называла, к семейному ужину.

Следующий день оказался субботой, Вальцман старался не работать по субботам, следуя заветам каббалы, и потому, поручив помощнику разузнать подробности о семье Домовых, он провел весь день дома, оставив Ивана Петровича в камере предварительного заключения в томительном ожидании решения своей участи.

В воскресный день, само собой, никаких следственных дел не велось и потому лишь утром в понедельник жернова судьбы Ивана Петровича, медленно и со скрипом начали раскручиваться, размалывая в прах его надежды на благополучный исход.

1
...
...
16