Также и братья Курбские и других родов боярских: кто честно служит, а кто норовит переметнуться к врагу, особенно если враг этот как бы побеждает нашего царя. Неисповедимы пути господни – так и в душу каждому боярину не заглянешь и не увидишь там скрытого смысла, – ответил Тимофей.

– Еще мне непонятна женитьба царя Иоанна в разгар войны с поляками. У нас на Руси женятся, когда дело сделано, по осени, после жатвы хлебов. Как-то не по-людски получается у нашего царя со свадьбой, – снова задал Степан вопрос, на который Тимофей сказал следующее:

– Про царских жен мы как-нибудь поговорим отдельно, а насчет последней женитьбы царя отвечу, что народ упал духом от тягостей войны и неудач, и царь Иоанн своей свадьбой скромной показал народу, что ничего страшного не случилось, жизнь идет своим чередом и не грех подумать о детях, ради рождения которых и заключаются браки.

Царь Иоанн очень набожен, чтит обычаи церковные, и если бы считал грехом свою свадьбу, то никогда бы не стал жениться в разгар войны, – возразил Тимофей на слова Степана и, взглянув на заход солнца, которое своим краем уже коснулось глади Москва-реки на излучине, добавил:

– Пора собираться домой, иначе твоя жена Мария кинется искать муженька, который задержался на рыбалке с удочкой, что совсем не к лицу степенному писцу Посольского приказа. Да и моя ключница Дарья тоже ждет меня к ужину, а если я приду сейчас, то она вполне может успеть пожарить рыбу, которую я принесу. Я предлагаю тебе, Степан, взять судака, себе возьму щуку, а мелочь отдадим нищим да убогим на паперти, у церкви, как тебе, Степан, такой раздел улова?

– Мне с рыбой не возиться, а Мария ловко пожарит судака на летней печи во дворе – она у меня проворная и мастерица на все руки. Кстати, Тимофей Гаврилович, все хочу спросить вас, почему не подберете себе вдову молодую и не женитесь? Вы еще крепкий с виду мужчина, при хорошей службе у царя – вот бы по примеру царя Иоанна и женились.

– Нет, Степан, мое время ушло вместе с моей женой. Царь женился потому, что ему необходимы наследники, да и народу надо было показать, что он здоровый и крепкий муж, что подтвердил, поскольку царица Нагая находится в положении. Мне наследники не надобны, ибо все мое наследство – это дом, да и к женолюбию я не пристрастен в отличие от царя Иоанна, который как-то признался, что грешен в страсти плотской с женщиной. Возьму я, к примеру, молодую вдову, которых вдоволь здесь на Посаде, и помру от старости, а еще хуже, если впаду в старчество и кому будет от этого польза: жена снова будет вдовой или мыкаться при старике.

Нет, мое время утех с женой прошло и сгинуло без возврата, а потому хожу я в церковь, замаливаю свои грехи перед скорой кончиной и ставлю свечи за упокой души моей женушки с сыновьями, которые сгинули бесследно при татарском набеге и московском пожаре десять лет назад.

– Как знаете, Тимофей Гаврилович, только и я думал по-вашему, и десять лет ходил бобылем, пока не встретил мою Марию – тоже вдовую, как и я. И оказалось, что вдвоем-то гораздо лучше жить-поживать, чем поодиночке, а там поди еще и детишки заведутся – не зря ведь Мария моя ходит к знахарке, чтобы она приговором или травами какими помогла нам зачать дите.

– Знахарка не поможет, если ты, Степан, не постараешься с женушкой вместе, – улыбнулся Тимофей. – Как говорится, на бога надейся, да сам не плошай.

Вот сегодня после рыбалки нашей и займись богоугодным делом с Марией, может, Бог и пошлет вам ребеночка. Царству Московскому надо крепнуть и развиваться, а потому прибыток людей очень нужен, чтобы отражать набеги врагов, что лезут к нам со всех сторон, – посоветовал Тимофей Гаврилович писцу Степану и рыбаки, взяв удочки и торбу с уловом, двинулись от реки в слободу к своим домам.

По пути стояла церковь, где подьячий Тимофей высыпал из торбы рыбу прямо под ноги нищим, что толпились у входа ради милости.

Нищие и убогие мигом расхватали рыбешек по своим сумкам, низко кланяясь Тимофею, которого знали в лицо за милосердие и помощь, а рыбаки пошли дальше.

– Что-то много нынче убогих толпится возле церкви, – заметил Степан.

– Война же была кровавая, многих воинов покалечило, а родных убило и куда податься калеке как не в Москву на церковную паперть? – пояснил подьячий Тимофей. Царь наш Иоанн открыл дома призрения для калек и пансион положил, только не доходит эта помощь до всех: дьяки и служки царские вдали от Москвы мошенничают и воруют царскую милостыню и опять же людишки бегут сюда в Москву, где легче прокормиться под царской заботой.

Рыбаки подошли к своей улице, и Степан, поблагодарив Тимофея за удачную рыбалку, взяв судака за жабры, пошел к своему дому, издали увидев поджидающую жену Марию, которая вышла за калитку и вглядывалась вдоль улицы, высматривая мужа. Завидев Степана с рыбиной в руке, она кинулась ему навстречу, прижалась к плечу и, подхватив под руку, пошла рядом, показывая любопытным соседям, как она, мужняя жена, встречает своего суженого.

Опричнина

Подьячий Посольского Приказа Тимофей Тимофеев и писарь того же приказа Степан Кобыла пили чай после бани в доме подьячего. Стоял морозный вечер декабрьского дня 7090 года, была суббота и мужики, вдоволь напарившись в бане, сидели в одном исподнем за столом, и пили китайский чай из пузатого медного котла, пыхтевшего вареной водой прямо на столе. Котел этот подьячий Тимофей купил несколько дней назад у проезжего китайского купца и не мог с тех пор нарадоваться своей покупке.

– Видишь, Степан, какая полезная диковина для подогрева воды придумана китайцами: котел на ножках со встроенной через него трубой, в которую помещаются малые щепки и поджигаются снизу. В котел наливается вода сверху, закрывается крышкой и нагревается от жара щепок, а дым отводится по трубе вверх или в печь. Когда вода закипит, то труба снимается и вместо нее ставится чайник с заваркой, который подогревается жаром трубы и потому вода и чай всегда горячие. Вот мы сидим с тобой весь вечер и попиваем этот чаек без всякого подогрева и без бабской заботы, которая лишь мешает мужскому разговору.

Степан одобрительно кивнул на слова Тимофея – своего начальника и соседа, хотя и слышал похвалу самогреющемуся котелку уже много раз.

Тимофей взял пустую кружку, налил в нее немного чая из маленького чайничка, подставил кружку под краник сбоку котелка, повернул его и, наполнив кружку доверху кипящей водой, закрыл краник. Потом залил вторую кружку и, придвинув кружки поближе, мужики продолжили простую беседу, что всегда затевалась ими после субботней баньки, если Степан приходил попариться.

Конечно, писарь частенько оставался дома и парился в своей баньке вместе с женой Марией, что было много приятней, но в дни женской немощи всегда ходил к соседу, чтобы не париться одному и не смущать жену ее недомоганием. В этот день у Марии не было немощи, но три дня назад она открылась мужу, что затяжелела и к лету у них должно появиться дите, чему Степан весьма обрадовался, но в баньку пошел к соседу, чтобы от греха подальше и не заняться богоугодным делом с женою прямо в баньке, как они делали прежде.

Мария, как всегда, не перечила мужу, хотя в душе и расстроилась, утешаясь, что возьмет свое в супружеской постели, а пока пусть мужчины поговорят между собой без женского пригляда.

Сосед Тимофей жил бобылем после Московского пожара от набега хана крымского Девлет-Гирея, случившегося двенадцать лет назад, когда много москвитян погорело в пожаре, а уцелевших, числом 60 тысяч татары угнали в полон в Крым. В том пожаре у ее Степана сгорели родитель и первая жена с тремя детьми, а у соседа Тимофея пропали жена и двое сыновей-отроков, а что с ними случилось, было неведомо никому, кроме татар.

Мария, проводив Степана, помылась одна, но не в баньке, а прямо в избе перед печью, потерев упругое тело влажной холстиной и облившись горячей водой из корчаги, но стоя в широкой низкой кадушке, чтобы не замочить пол, представила, как ее будет ласкать сегодня Степан, возвратившись от соседа, покраснела, застыдившись своего плотского желания, вытерлась насухо, одела рубаху и принялась заводить квашню, чтобы завтра, в воскресный день, с утра напечь калачей, прежде чем идти вместе с мужем в церковь к обедне и помолиться вместе за здоровье будущего дитя, что подарил им Господь нечаянно-негаданно.

Тем временем, Степан с Тимофеем вели степенную беседу о чаепитии. Тимофей, расхваливая китайский котел для подогрева воды, пожаловался, что запамятовал китайское название этого котла, а русского имени это изделие так и не обрело.

– Надо бы имя этому водогрею придумать, чтобы и людям понятно было и звучало на русский манер, – пожаловался Тимофей своему соседу Степану.

– А что тут думать? – удивился Степан. – Этот котел с дровами сам греет и варит воду до кипятка, – вот пусть и зовется самоваром.

– И то верно! – одобрил подьячий предложение писца. – Пусть впредь зовется самоваром для чаепития, – так и другим хозяевам, что имеют такой же котелок, накажу называть самоваром – глядишь и приживется новое словцо в русской речи.

Одобрив новое название водогрейного котла, мужчины продолжили обсуждение московских дел, важнейшими из которых было рождение у царя Иоанна Васильевича сына Дмитрия от жены Марии Нагой, с которой царь повенчался два года назад.

– Видишь, Тимофей Гаврилович, – по-соседски увещевал Степан своего подьячего, – у царя еще один сынок родился, а ведь ему уже за пятьдесят годков стукнуло. Мне давеча, Мария тоже призналась, что дитя ждет, хотя мне тоже сорок лет минуло в прошлом годе. Почему бы и Вам, Тимофей Гаврилович, не оставить жизнь бобыля и не жениться на вдовушке, которых нынче много развелось в Москве и других местах, чему виной войны многолетние с татарами, поляками и литвинами, которые зарятся на наши земли и силятся истребить народ русский и погубить веру православную на Руси. Жениться на вдове – дело благородное, по себе знаю, потому-то Господь и послал мне с Марией дитя желанное.

– Нет, Степан, стар я для женолюбства стал, ведь я старше царя на шесть лет, да и что положено кесарю, то не положено холопу. Царю сынок нужен для укрепления рода царского, а подьячему крепить род не требуется. Бог приберет меня и нет Тимофеевых – будто и не было их вовсе на Руси. Но я-то знаю, что много еще людей Тимофеевого рода водится и в Москве и даже по всей Руси, а потому и не требуется от меня никакого продолжения рода. Вот царский род Рюриковичей требует продолжения, для сохранения Руси и порядка на земле русской, потому царь Иван Васильевич и обзаводится сыновьями, чтобы избежать смуты вокруг престола царского, если Господь призовет его к себе в неурочный час.

Вот ты, Тимофей Гаврилович, сказал сейчас о смуте вокруг царского престола, если случиться смерть царя, а как объяснишь мне смуту, что царь Иоанн Васильевич устроил по собственной воле, учинив опричнину много лет назад?

Подьячий задумался от этих слов, налил себе чаю из самовара, взял ложкой меду из туеса на столе, пожевал сладость, запил чаем и ответствовал на слова писаря так:

– Опричнину царь Иоанн Васильевич учинил по своему разумению, для укрепления своей царской власти, и чтобы дать укорот боярам-вотчинникам, которые мешали ему держать единство Руси и не дробить Русь по боярским и княжеским вотчинам, что случилось много лет назад и не позволило Руси одолеть монгол с татарами.

Возьми прутик из веника, что лежит у порога и попробуй его сломать – он легко переломится пополам, поскольку слаб. После попробуй переломить веник целиком и у тебя ничего не получится, поскольку прутки в связке даже силачу не под силу переломить.

Так и Русь наша – если она едина, то одолеет любого врага, что доказал нам Великий князь Дмитрий Донской на Куликовом поле, где он с ратью одолел несметное полчище Мамая.

Скажу тебе, Степан, чего ты не знаешь: когда царь Иоанн повенчался на царство, случился большой пожар в Москве, потом смута людская и поклялся царь править Русью по согласию с Боярской Думой и следовал этому много лет. Но многие бояре считали себя не ниже царя, и поэтому постоянно противились царской воле. Выявит царь предателя среди бояр и вознамерится наказать смертью, согласно судебнику, а Дума Боярская, которую стали именовать избранной, постановит наказать предателя лишь выкупом, а то и вовсе оставит безнаказанным.

Так случилось с князем Бельским, потом с Андреем Курбским и многими другими, и царь ничего не мог поделать, не нарушив своего слова, данного им при честном народе.

Тогда царь Иоанн в декабре 1564 года, по латинскому летоисчислению, всем двором уехал из Москвы и в январе прибыл в Александровскую слободу, откуда послал митрополиту Афанасию грамоту, в которой «описывал все мятежи, неустройства, беззакония боярского правления во время его малолетства; доказывал, что и Вельможи и приказные люди расхищали тогда казну, земли, поместья Государевы; радели о своем богатстве, забывая отечество; что сей дух в них не изменился, что они не перестали злодействовать: Воеводы не желают быть защитниками Христиан, удаляются от службы, дают хану, Литве, немцам терзать Россию; а если Государь, движимый правосудием, объявляет гнев недостойным боярам и чиновникам, то Митрополит и Духовенство вступаются за виновных, грубят, стушают ему».

«Вследствие чего, не хотя терпеть ваших измен, мы от великой жалости сердца оставили Государство и поехали куда Бог укажет нам путь».

В другой грамоте, писанной купцам и мещанинам, московским царь Иоанн уверял их в своей милости, сказывая, что опала и гнев его не касаются народа.

«Столица пришла в ужас: безначалие казалось всем еще страшнее тиранства. «Государь нас оставил! – вопил народ: – мы гибнем! Кто будет нашим защитником в войнах с иноплеменными? Как могут быть овцы без пастыря?.. Пусть царь казнит своих лиходеев: в животе и смерти воля его; но царство да не останется без главы! Он наш владыка, Богом данный: иного не ведаем мы все с своими головами едем за тобою (Митрополитом) бить челом Государю и плакаться!»

Делегация отправилась в Александровскую слободу, чтобы просить царя Иоанна остаться на царствии и править по своему желанию, не связываясь с Боярской Думой. Царь принял делегацию от людей и духовенства, согласился остаться на царствии, вернулся в Москву и объявил свою волю, предложив устав опричнины, сказав, что учреждает особенных телохранителей, для чего разделил земли русские на две части: опричнину и земскую.

1. Царь объявил своей собственностью города Можайск, Вязьму, Козельск, Перемышль, Белев, Пихвин, Ярославец, Суходровье, Медынь, Суздаль, Шую, Галич, Юрьевец, Балахну, Вологду, Устюг, Старую Руссу, Каргополь, Вагу, также волости Московские и другие с их доходами. 2. Выбирал 1 000 телохранителей из князей Двора и Детей Боярских, и давал им поместья в сих городах, а тамошних вотчинников и владельцев переводил в другие места. 3. В самой Москве взял себе улицы Чертольскую, Арбатскую с Ситцевым Врагом, половину Никитской с разными слободами, откуда надлежало выслать всех Дворян и приказных людей, не записанных в царскую тысячу. 4. Назначил особенных сановников для услуг своих: дворецкого, казначеев, ключников, даже поваров, хлебников, ремесленников. 5. Указал строить новый царский дворец за Неглинною, между Арбатом и Никитскою улицею и подобно крепости оградить высокою стеною, не желая жить в Кремлевском дворце Иоанна Третьего. Сия часть России и Москвы, сия тысячная дружина Иоаннова, сей новый двор, как отдельная собственность царя, находясь под его непосредственным ведомством, были названы опричниною, а все остальное – то есть все Государство – земщиною, которую Иоанн поручал Боярам земским: князьям Бельскому, Мстиславскому и другим, велев старым государственным чиновникам – конюшему, дворецкому, казначеям, дьякам сидеть в их Приказах, решать все дела гражданские, а в важнейших относиться к боярам, дозволялось в чрезвычайных случаях, особенно по ратным делам, ходить с докладами к государю».

–Это я, Степан, зачитал царскую грамоту об учреждении опричнины, – сказал подьячий Тимофей. – А теперь позволь объяснить тебе, чего хотел и добился царь. Он хотел освободиться от Боярской Думы, не нарушая своего слова, данного по малолетству в давние годы, о том, чтобы править свои указы по согласию с Думой и Духовенством. По «Судебнику», приговор изменникам и прочим преступникам, приговоренных царем к казни, этот приговор должен был утверждаться Думой.

Царь приговаривал отравителей жены своей Настасьи, что доказано, к казни, а Дума не утверждала этого указа и преступники оставались безнаказанными. Следует указать, что по «Судебнику» лишь за семь видов преступлений полагалась смертная казнь: убийство, ограбление храма, поджег дома с людьми, предательство, содомия, похищение людей и изнасилование.

Теперь, при опричнине, царь мог самостоятельно решать участь преступников, подлежащих казни.

Кроме того, учредив опричников числом тысяча воинов, он впервые организовал регулярное войско, которое должно было защищать Русь и царя от врагов внешних и изменников внутренних. Для содержания этой тысячи воинов царь и выделил несколько городов и волостей.

Опричь означает еще и «кроме» – так в старину называлась доля имущества, выделенная вдове после смерти мужа. Так и царь Иван Васильевич выделил себе долю в царстве Московском на свою защиту.