Верука возвращалась домой в слезах. Происходящее не могло быть правдой, разум отказывался это принимать. Первая студентка и лучшая во всем, домашняя девочка попала на исправительные работы, да еще и не по своей вине. Вытаскивая ее из «обезьянника» тридцатого уровня, куда сгребли всех нерадивых наркоманов (уже не важно, реальных или мнимых), отец чуть не плакал от расстройства. Она разбила сердце обоим родителям, но у отца вдобавок еще и пострадала репутация на работе.
Столько знакомых таращилось на нее в этом злосчастном клубе, когда ее выводил наркодозор! Но больше всего ее жгла обида на Ариса. Все в нем теперь казалось фальшивым. Он никогда не был ее другом, и они болтались рядом столько лет только потому, что общались их родители. «Он даже ни разу не справился обо мне!» А теперь Верука должна полгода пахать с этими преступниками. Жизнь казалась конченной. Мимо пролетали огни туннеля, связывающего различные отсеки их уровня. В ее глазах они превращались в размытые линии.
– Эй, Верука…
Она медленно обернулась и ощутила, как к вискам приливает кровь. Арис. Стоял в своей кожанке у ближайшего прохода и смотрел на нее заискивающим взором.
– Что, еще не всю наркоту мне засунул? – рявкнула она.
Тот быстро подошел ближе, поняв, что ее ор способен его скомпрометировать:
– Извини, дружок… Я не знаю, откуда это взялось. Правда. Но мне жаль. Мне твой отец звонил. Я сказал ему, что ты пропала тогда в клубе, а наркотики, скорее всего, та компания у бара подкинула!
Как же он врал… А главное, черта с два теперь это докажешь. Наконец она улучила момент, чтобы врезать ему по лицу. Это было равносильно тому, как если бы канарейка попыталась вмазать слону. Он стерпел, понимая, что заслужил, хотя так и непонятно было, чего он добивался своим появлением и тухлыми извинениями.
– Из-за тебя я должна торчать на соцработах вместе с кончеными отморозками. Ты украл у меня шесть месяцев жизни! Пошел вон, если не способен признать вину!
Он отступил в сторону с приклеенной ухмылкой.
– Я же сказал, мне жаль…
– Трус и наркоман! – крикнула она, даже не оборачиваясь.
– Да? Ну тогда тебе с нижними – самое место! Ты так хотела им помочь, вот и вкалывай с ними на помойке! Авось переоценишь свои блаженные взгляды! Дура!
Это задело не на шутку, но общаться с ним больше не имело смысла. В одном он был прав: Верука, оказывается, понятия не имела, что происходит на Вавилоне ниже тридцатого уровня.
Лаки брел по туннелю уровня, на котором обитал, когда не мотал очередной срок. Ржавый свет ламп тускло мигал, периодически пропадая полностью. В короткие секунды затмения казалось, что звуки становятся отчетливее, чем прежде. Потоки воды по ветвистым трубам за металлической обшивкой стен. Искрящиеся над головой провода. Собственные шаги, оставляющие продолжительное эхо. Это был его мир. Лаки любил темноту, потому что в ней можно было скрыться, а любой картинке предпочитал звук. Он видел окружающий мир ушами, как бы абсурдно это ни звучало. Отголоски всего вокруг несли информацию, нашептывая, что происходит не только перед ним, но и там, куда глазами не проникнешь. В общем, прозвище Крыса Лаки полностью оправдывал, обладая плохим зрением, острым слухом и хорошими инстинктами.
И звуки вокруг сейчас говорили, что потолок прогнил. Тяжелое поскрипывание обшивки над головой обещало, что однажды этот туннель рухнет, и, скорее всего, кому-то на голову. Похоже, стоит сменить маршрут. Он легко перебирал ногами по замусоренному полу. Лампы выхватывали какие-то отсоединенные телесные протезы, рваные матрасы и ржавую стружку, наслаивающуюся годами.
Это было похоже на дом, из которого он сбежал. То был очень плохой дом. Может, и не дом вовсе.
Челюсти равнодушно мололи жвачку, уже давно потерявшую свой вкус. Мысли хаотично крутились вокруг дурацких исправительных работ, в которые он загремел по дурости людей Пьеро. Он до сих пор жалел, что дал им выбор ползти под шаттлами. Кто же знал, что они двигаются чуть быстрее камней. Это последний раз, когда его пронесло. Если после этих работ сгребут, то уже насовсем.
В изолятор не хотелось. Лаки знал, что там происходит. Мозги промывают как из шланга. Беспорядочно врезались в память и обрывки дня в Центре благ. Нужно было как можно скорее понять, кто есть кто. Бритая наголо Майке выглядела так, будто ее от них вот-вот вырвет. К ней нужно было найти подход в первую очередь. А Карим, Мерт и Пакито уже его. Дебилы, но управляемые, а большего от них и не требуется. Барби с Проповедником – просто обсосы, но и с ними он договорится, если что-то предложит.
Или Верука. Господи, какая наивная прелесть! Искренне пытается убедить себя, что соцработы ей на пользу, хотя у самой глаза на мокром месте из-за того, что проштрафилась. Как она там сказала? «Социальное рас-сло-е-ни-е». Офигеть! Такие хорошие девочки просто созданы для того, чтобы их портить. Во всех смыслах. Лаки хмыкнул себе под нос. А солдатище? Как он вообще к ним угодил? Остальные были какие-то мутные и незапоминающиеся. Но, похоже, в любом случае будет весело. Так, проведя сортировку новых знакомых, Лаки благополучно выкинул их из головы. Он как раз приближался к жилым блокам. Иллюминаторы капсул горели огнями. Кто-то горланил песни, кто-то ругался. Ухали биты какой-то отстойной вечеринки.
Не успел он дойти до своей капсулы, как чья-то татуированная рука проворно втащила его в узкий перешеек меж жилыми блоками. В наколотых на пальцах перстнях почудилось что-то знакомое. В подобных ситуациях тело мгновенно расслаблялось и становилось словно тряпичным. Он максимально снижал сопротивление, пытаясь принять форму той силы, что пыталась его смять. В полумраке включилось ночное видение искусственного глаза, и Лаки уставился на чей-то лысый череп. По щеке человека сползала черная слеза. Пьеро?
– Братиш, ты ли это? – с нотками радости воскликнул Лаки.
Пальцы вокруг его горла стиснулись так, что следующее приветствие потонуло в хрипе. Кажется, его были не рады видеть.
– Мутанты – твои братки, – злобно прошипел голос. – Как же ты, сука, нас всех подставил!
Лаки попытался смахнуть с себя Пьеро, но тот держал его мертвецкой хваткой.
– Из-за тебя моих ребят просто усыпили. Какие вы гуманные на верхних уровнях: насилия нет, есть эвтаназия.
– М-х-м-м!!! – что-то промычал Лаки.
– Я не слышу!
– Отп-х-х-м-м!!!
– Не слышу!
Лаки просто закатил глаза и не издал больше ни звука. Пьеро тряхнул его еще разок для порядка и ослабил хватку. Послышалось судорожное втягивание воздуха.
– Рад, что ты жив, – наконец-то выдал Лаки. – Как выбрался?
– Не твое собачье дело. Я к тебе за должком.
Над головой зажглась пара иллюминаторов, и инфракрасное зрение отключилось. Уровень освещенности позволял разглядеть Пьеро в тусклых цветах. Он казался прежним, только что-то во взгляде выдавало нешуточную злость и болезненное отчаяние. Лаки заметил эти зачатки еще в самом начале их встречи, но тогда списал на нервозность. А теперь со стопроцентной уверенностью мог сказать, что у Пьеро зуб на них всех. Слишком много фанатичной ненависти от него шло. Это больше чем личные разборки.
– Я свою часть выполнил, – наконец заявил Лаки севшим голосом. – Дал вам выбор между быстрым, рискованным путем и долгим, но надежным. Вы принимали каждое решение. С фига ли спихивать теперь ответственность на меня? И я с вашей горе-сделки ничего не поимел, а, наоборот, загремел на общественные работы. Кто тут кого подставил…
– Заткнул пасть, – оборвал Пьеро, вперившись жгущими глазами в его лицо. – Я ухожу вниз сегодня. Хватит с меня вашего вавилонского дерьма. Но для тебя кое-что есть.
С этими словами он взял его ладонь и что-то с силой втиснул. Кожа загорелась от боли. Лаки поморщился и перевел взгляд вниз: фосфорически мигала переводная татуировка – голова питбуля с акульими зубами. Спину мгновенно прошиб липкий пот. Пьеро заметил этот страх в лице Лаки и даже как-то деликатно усмехнулся.
– Тебе привет от сам знаешь кого. Скоро грядут большие перемены, недолго Вавилону жировать осталось. Ты будешь нашей сучкой и сделаешь все, что велят. Понял? А не сделаешь, он сам за тобой придет.
Лаки молчал, остановившимся взглядом буравя татуировку на руке. Пьеро похлопал его по помятой щеке и бросил:
– Помни, где твои корни. Их не отпилишь, пока жив.
С этими словами он накинул на голову капюшон и исчез. Лаки так и остался торчать в закутке, глядя на изображение питбуля с языком наперевес. В его голове звучал лай собак. Он слышал его в кошмарах каждую ночь с тех пор, как сбежал из-под земли. Только недавно, казалось, собаки смолкли, а теперь снова. Гав-гав.
Фрагмент последнего интервью с Руфусом Гором
МЫ И ОНИ
Под этим грифом уже почти столетие идут дискуссии о разделении обитателей Вавилона и жителей подземных уровней. Мы – те, кто сохранил жизнь и победил козни природы и техногенных катастроф, и они – прокаженные, вынужденные существовать под землей и страдать от последствий общечеловеческой беды. Люди из Секторов Ада.
Мы не любим их. Они заразны и переносят к нам болезни, которые мы не всегда можем предотвратить. Мы говорим, что они враги, потому что хотят отобрать у нас наши блага и комфорт. Мы говорим, что они воры, потому что похитили некоторые наши технологии по созданию искусственных органов и начали производство дешевых и опасных для здоровья подделок. Мы называем их маргиналами, преступниками, дилерами. Они приносят на наши уровни смуту, болезни и «мор» – самый разрушительный для синтетических органов наркотик, выращиваемый на нижних уровнях. Но судят всегда по различиям. «Что же у нас общего?» – спросите вы меня.
Меня не раз критиковали за мою позицию, но мы все еще люди. Мы выжившие. Тем, кто пережил неоядерную катастрофу на космической станции, просто повезло больше, чем тем, кто остался под землей. Мы победили последствия наукой, они – приспосабливаемостью. Поэтому, нравится вам или нет, мы все еще и жертвы. И важно, что наши уровни с каждым годом становятся все более и более связанными.
После трагичного Первого Контакта в 2215 году мы объявили политику закрытых дверей. Последний поток, чудом нашедший путь на башню через шахты, был принят в семидесятых годах. Они прошли процедуру санации и были допущены на Вавилон. Многие из вас оказались недовольны этим решением. Вы жаловались, что увеличилась преступность. Что бывшие прокаженные открыли пути для других подземных людей, куда более опасных. За санацию нам отплатили черной монетой.
До сих пор мы решали не проблему, а ее симптомы. Сажали контрабандистов, усыпляли опасно зараженных, замуровывали все лазы под башней и выставляли ряды солдат на защиту границ Вавилона. Сама проблема лежит глубже. Она в нищете, голоде и скверном уровне жизни подземных уровней. Решив ее, мы решим проблему преступности эффективнее, чем отстрел незваных гостей. Мой политический оппонент Карл Каннингем всегда утверждал, что проще уничтожить источник бед силой, чем пытаться решить дело мирным способом. Я считаю, это форма варварства. Возненавидеть всегда проще, чем понять. Враг внешний не страшнее того зла, что сидит внутри нас самих…
О проекте
О подписке