– Смотри, какая она сладкая, – шепчут с двух сторон мама с папой, как два заговорщика. – Ты же так ее ждала. Ты рада, Санда?
Девочка кивает, неотрывно глядя на маленькое сморщенное личико. Существо крепко спит, проделав тяжелый путь в этот мир.
– Знаешь, как мы с папой хотим ее назвать? Аннабель. Красиво, правда?
Санда снова кивает.
– Эй… Аннабель…
Звезды, погремушки, спящие пони. Мир малыша кружится и завихряется…
– Аннабель… солнышко…
Младенец морщится, но не открывает голых, припухших век.
Папа с мамой неловко топчутся вокруг и, как заклинание, повторяют это нелепое имя.
Колокольчики и бубенчики, мишки и неваляшки. Мир новорожденной Аннабель похож на заводную карусель, но она по-прежнему не размыкает глаз. Ей не хочется его увидеть.
Это не сон. Это упрямство.
– Аннабе-е-ель…
Санда поднимает глаза на родителей и заявляет:
– Ей не нравится это имя.
– Что ты такое говоришь, милая… Эй, Аннабель.
– Это не ее имя, – повторяет Санда. – Она не будет на него отзываться.
Папа с мамой лукаво переглядываются.
– Тогда, может, ты придумаешь ей имя? Если она откроет глазки на твое, так и назовем.
Санда медлит, вглядываясь в спящее существо на ее руках. Кажется, она может прочитать каждую складку, каждое пятнышко. Сквозь них вырисовывается облик, а в нем – настоящее имя.
– Родика, – решительно нарекает ее Санда.
Внезапно, к удивлению родителей, младенец резко открывает глаза. Мама с папой радостно смеются и что-то ласково приговаривают.
Санда и ее новорожденная сестра не смотрят на них. Их взгляды сцепились, как два магнита. Одна не любит говорить, другая еще не умеет, но слова слишком просты для выражения их связи. Они видят друг в друге нечто большее.
– Аннабель…
Младенец морщится и разражается громогласным плачем. Ее забирают из рук Санды, баюкают, но слезы не прекращаются. Тогда девочка поднимается на цыпочки, и, дотягиваясь до локтя матери, произносит:
– Тихо, Родика. Тише. Тише…
Мама с папой растеряно переглядываются в воцарившимся молчании.
– Может, и впрямь не так назвали, – нервно хихикает папа.
– Значит, назовем, как хочет Санда… – растерянно произносит мама.
Родика медленно сучит ножками и больше не плачет. Смотрит на всех с прежней серьезностью, и только Санда видит брезжущее в кромке радужки недетское довольство.
Жила-была девочка, которая очень хотела маленькую сестричку, и вот она появилась. Но все, что произошло в этой семье после, Санда никогда не загадывала.
Возможно, того пожелала Родика.
Просыпаюсь в десять от того, что сквозь штору пробивается свет и режет глаза. Стоило бы заколотить окна насовсем.
Я вернулась около трех ночи. Вертекс свел меня с пушечным дилером. Они все прибывают в клуб после полуночи. Чтобы не выбираться наружу, торчала в закрытом кабинете, в сотый раз читая дело Михи и прокручивая в голове сцену в школьном дворе.
Я кромсала ее на кадры, как дурной кинофильм, пытаясь понять, в каком из них мера гнусности достигла наивысшей отметки. Михи-выродок. Улюлюкающая толпа. Запись видео с издевательствами. Благообразный герр, ждущий своего ребенка и равнодушный к жестокости над чужим.
На эмоциональном уровне меня это мало задело. Я не испытывала глубокого сострадания к Юсуфу, потому что он лучше меня знает законы своих джунглей. Скорее пыталась сопоставить эти уродливые картины друг с другом, чтобы понять, откуда берется конгломерат насилия и высоких технологий.
Это невольно отматывало меня назад – уже к своему кинофильму.
«Думаешь, раз тебя удочерили немцы, ты сама как мы?»
Поведение Юсуфа было мне понятно. Когда травят со всех сторон, перестаешь сопротивляться. Погружаешь истинное «я» в заморозку и обещаешь, что откроешь его позже, когда мир будет добрее.
Но из года в год он только злее. Говорят, надо просто вторую щеку подставить – но однажды бить уже будет нечего.
Я укусила Биргит, которой не давало покоя мое происхождение. Очень сильно. В район ключицы. У нее на всю жизнь остался шрам от моих зубов. А у меня – справка от психиатра, но кому она нужна в «Туннеле». Я сама тут всем справки выдала бы…
К полуночи, устав от собственных мыслей и бесконечных флешбэков, я вернулась в главный зал. Неоновый свет и техно-бит вокруг растворяли личность и воспоминания. На высоких децибелах ты свободен от самого себя. Вертекс огребал комплименты у бара, мешая дикие коктейли и козыряя гендерными шуточками.
Дилер подошел сначала к нему, затем мы ушли в кабинет и около часа обсуждали потенциальное дело. Это был помятый парень с клочковатой щетиной: его так и хотелось побрить полностью. Не люблю непроработанные детали. Но говорили мы об оружии.
– Что популярно? Интересуют короткоствольные.
– «Кольт». «Глок». «Смит-вессон». «Браунинг». «Вальтер». Что нужно конкретно?
– Пока не знаю. Мне важны условия. Это не покупка.
– Вертекс сказал. Но в долг оружие не даю, даже под залог. Либо ты берешь пушку, либо расходимся.
Я торговалась с ним еще полчаса. Имя мадам Шимицу его насторожило, но он работал на своего дилера, и у них свои правила. Сошлись на том, что я куплю у него пушку, которую закажу. Если что, он может выкупить ее обратно за полцены.
Мы обменялись контактами. Я вернулась и отключилась. Снился хнычущий Юсуф и ржущий Михи с водяным пистолетом в руках, который стрелял блестками… Под утро из полутьмы вынырнуло лицо Вертекса и раздался его отчетливый шепот:
«У тебя собачья жизнь. Стань уже человеком…»
«Философ гребаный…» – хотела сказать я, но проснулась.
И вот утро, которое я обычно пропускаю.
Задергиваю шторы плотнее, сна уже ни в одном глазу, и отправляюсь на кухню приготовить кофе. В руках тут же оказывается телефон. Раз встала, надо работать.
Михи предложит сделку Осам, торговец дурью. Я не собираюсь безвкусно подсаживаться к этому шкету в метро и распахивать пальто, в котором сверкает целый арсенал, как предписывают стереотипы. Он не увидит меня вообще, хотя с детьми я все делала сама. Но тут особый случай.
На Осама, как и любого мелкого дилера, выйти легко, если узнать, кто контролирует район. Большинство их наркоторговцев подотчетны кому-то в «Туннеле». Разумеется, не все схвачено, и, если это независимая от нас группировка, надо будет найти коммуникатора.
Пишу главному «грибнику» «Туннеля» по прозвищу Король Пик. Очередное долбанутое имечко: иногда кажется, я в какой-то постготической пьесе, вдохновленной вырождающимися субкультурами.
Короля Пик легче всего достать через WhatsApp.
«Это Санда, – отбиваю слегка онемевшими пальцами: отлежала во время сна. – Нужна справка о районе».
«Какой район?»
«Фридрихсхайн».
«А конкретнее?»
«Кто контролирует Варшавскую улицу?»
«Там несколько групп. Есть и наша. Кого-то ищешь?»
«Осам. Фамилию не знаю».
«Осам не наш. Он работает с ливанцами».
«Найдешь человека, который передаст через него информацию для потенциального заказчика?»
«Могу попросить. Это Шимицу надо?»
«Угадал».
«Пиши, что спросить».
«У него есть клиент, подросток. Зовут Михи Краусхофер. Или Михи Сталь. Берет у Осама траву пару раз в месяц. Нужно предложить ему купить пистолет».
«Предложить? То есть он еще не хочет?»
«Он хочет. Но не знает, как и где. Для него есть оружие, любое из популярных короткоствольных на выбор. Пусть Осам сообщит, что ствол можно купить почти за бесценок – сто евро. Можно даже еще поторговаться. На все вопросы отвечать – сбыть надо срочно».
«Дичь какая. Шестьсот евро за ствол – минимум».
«Я в курсе цен. У нас есть определенные договоренности с нужным дилером».
«Понял. Мои люди передадут Осаму. Если рыбка клюнет, я тебе напишу».
Экран гаснет, кофе стынет. Взгляд невольно падает на корзину для бумаг в углу. Я не выносила ее три месяца. Там лежит гора рекламных буклетов, какие-то невскрытые уведомления… и отчеты Крупке.
Пальцы стучат по крышке стола, такая нервная мелодия…
«Ты хочешь это сделать».
Да, черт возьми.
Рывком встаю и иду к корзине. Бандероль Крупке нащупываю почти сразу, точно та ждала меня. Включаю свет над столом и рву коричневую бумагу.
Уважаемая фрау Эдлер,
Представляем Вашему вниманию квартальный отчет о лечении Вашей сестры Родики Эдлер. В приложении к письму Вы найдете сводку о ее психическом и физическом состоянии. От своего имени хотел бы суммировать, что она чувствует себя прекрасно и наша седативная терапия положительно сказывается на ее настроении, которое, как Вы знаете, склонно к флюктуации. Мы достигли замечательных результатов.
Если у Вас есть вопросы, смело обращайтесь ко мне, постараюсь ответить на них в ближайшее время.
С уважением,Рихард
Следом идут листы с анализами крови, какие-то снимки мозга и много медицинской дребедени мелким шрифтом. Это все не имеет смысла, я не врач. Мне достаточно его письма и своего здравого смысла. У нее была тяжелая форма шизофрении, диагноз поставлен, лечение – лишь присыпка формальдегидом. Под тоннами отчетов Крупке – поломанная психика, которая никогда не станет чем-то целым.
Впервые я по-настоящему задумалась над тем, что происходило с Родикой все эти годы. Когда ее забирали, мне сказали, что Вальденбрух – клиника с колоссальным, революционным потенциалом. Они близки к прорыву в медицине. Случай Родики им крайне важен. Ввиду каких-то инновационных практик они не передавали своих пациентов в другие учреждения. Когда я еще регулярно читала его письма, Крупке радостно сообщал, что состояние Родики постепенно улучшается. Но их прогресс – для тех, кто хочет получить своих детей назад.
Я же поклялась себе, что, если Родику когда-либо отпустят, я не оставлю ее в живых.
Прошло четырнадцать лет, но в моей памяти они длились намного дольше. Несмотря на оптимизм врача, я не верила, что они когда-либо ее вылечат и выпишут. Тем лучше для нее.
Но теперь они все вдруг взяли и исчезли. И неожиданно эта новость ранит, а не радует. Запоздало глядя на последний привет Крупке, я понимаю, что в этой бумаге нет правды. Передо мной мишура, а истину о том, что творится в ее черепной коробке, мне ни в отчете не напишут, ни в глаза не скажут.
Внезапно от порыва ветра занавески на кухне поднялись колоколом. В меня ударил свет, но в этот раз я не зажмурилась.
«Господи, если с тобой что-то случится, я сама перестану существовать. Слышишь? Родика, не вздумай больше убегать так далеко…» – эти слова кто-то шептал в маленькое детское ушко, обрамленное кольцами светлых волос…
От таких обещаний теперь больно. Я словно сама себя обманывала в тот момент. Или сейчас, когда сижу и смотрю на свет злыми, красными глазами, не зная, что делать. Понимая, что мне не все равно. Ненависть к ней никогда не закончится, но она не единственное, что осталось.
«Уж не дошла ли ты до того, что готова ее простить?» – спрашивает тихий, бесполый голос в моей голове.
На это пока нет ответа, но мне, правда, страшно, ведь я не знаю, что с ней сейчас. До этого были отчеты Крупке, а в сердце я носила невидимый ключ от ее темницы. Но от ее исчезновения стало только хуже.
Словно наяву голос Шимицу коварно подсказывает:
«Там, на дне, ты все еще ее держишь. Ты не разжала пальцы».
Перед ним была карта, утыканная красными булавками, и в каждой из них – шифр.
Целендорф, Марцан, Райниккендорф.
Фридрихсхайн, Кройцберг, Нойкёльн.
Веддинг, Митте, Далем.
Больше нет районов, есть сжатое поле.
Последние пять лет в Берлине слишком часто пропадают дети. Одних находят живыми и здоровыми. Они заигрались и просто потеряли тропинку до родного дома. Некоторых обнаруживают в оврагах и кустах. Целых или их части.
Но большинство вообще не находят.
«Где же тот пряничный домик, куда вы все попадаете?» – размышлял Мариус.
Проведя прямые линии меж точками пропаж, даже пентаграмму не нарисуешь. Исчезновения никак не удавалось систематизировать и выявить закономерности.
Коллеги считали, что исчезновения могут быть не связанными. Действуют несколько разных группировок плюс несчастные случаи, дезинформация и прочие искажения реальности.
Пропажи детей были необъяснимыми. Не оставалось свидетелей. Никто ничего не помнил, а кто помнил, несли чушь. Но именно это отсутствие каких-либо следов зажигало внутри его сознания инфракрасную тревогу.
Только с дочерью Маттмюллеров чудом получилось увидеть, как увели ребенка.
Мариус редко делился вслух неподтвержденными выводами. Внутри скулила и скреблась стая псов, чующих один и тот же след, но цепи не давали им сорваться в погоню.
Он оторвал взгляд от карты и уставился на список с датами исчезновений за последние пять лет. Они не несли в себе никакой информации. Цифры превращались в размытые пятна.
– …У меня волосы сразу отрастают после стрижки. Это моя форма политического протеста против нынешней коалиции бундестага, – гнусил кто-то.
– Дурак, – парировал тонкий голос. – Нужно стричься на новолуние. Тогда волосы будут расти медленно. Все твои стрижки были на полную луну. Смотри, я проверяю по датам…
– Да бре-е-е-д. Еще скажи, что луна влияет на перебои со светом.
– Она влияет на приливы и отливы. Это научный факт! – гневно раздалось сквозь пелену.
– А при чем тут волосы?.. – огрызался другой голос.
Мариус резко выпрямился и перевел взгляд на переругивающихся коллег. Лука и Бианка, как всегда, вели спор разума с мракобесием вместо того, чтобы проверять заявления. Они заметили его движение и невольно повернули к нему любопытные лица.
– Бианка… – задумчиво начал Мариус, – а не составит тебе труда посмотреть кое-какие даты в лунном календаре?
Та захлопала ресницами, а Лука уставился на них с глумливой ухмылкой.
– Да, Мариус… Конечно…
По крайней мере, одну бездельницу он занял. Следователь вернулся к делам о детях. Конечно, отдельные пропажи интересуют прессу меньше, чем массовое исчезновение в Вальденбрухе. Но Мариуса раздражали любые загадки. Они блокировали видимость, как дождевая вода на лобовом стекле автомобиля.
Через час кто-то робко постучал его по плечу. Он поднял голову и увидел, что рядом застыла Бианка, неловко ковыряя носком туфли выбоину в полу.
– Ну, что там?
– Я не знаю, как вы относитесь к лунному календарю, но… большинство похищений происходили за два или три дня до полнолуния. Возможно, это совпадение…
– Сколько именно?
– Девять из пятнадцати случаев за восемь месяцев. И это я еще не проверяла прошлые года.
Лука невольно прислушался к ним, наблюдая издалека.
Мариус с интересом покрутил в руках мяч-антистресс. На нем была изображена подмигивающая рожица с высунутым языком. Он стиснул его покрепче, так что хрустнули костяшки.
– А давай все проверим по этой твоей луне. Она, похоже, наш единственный свидетель.
Михи дал понять, что у него большие запросы.
«Он хочет сначала увидеть все, что есть у твоего дилера», – отбил мне Король Пик.
Некоторое время смотрю на сообщение, думая, каким должен быть мой следующий шаг.
«Он что, думает, это магазин игрушек? Пришел, выбрал – плюс бесплатный пакетик?»
Король Пик вместо ответа присылает эмоджи улыбающегося дерьма. То, что изначально выглядело как шаткий план, начинает скатываться в полнейший фарс.
Внутри шипит змея, чьи слова адресованы боссу:
«А-я-вас-предупреждала-что-подростка-своровать-не-так-просто».
Но мадам Шимицу это не волнует. Никогда не волновало.
На календаре уже шестнадцатое число. Мне всегда ставят один и тот же дедлайн – за день до полнолуния. Если не успею к этому времени, заказ отменяют. Так было всего один раз, и мадам Шимицу – обычно уравновешенная и рациональная – вышла из себя и отвесила мне косую пощечину. Помню, как ее ногти даже слегка меня оцарапали. Денег, конечно, мы тоже не получили.
«Санда, у тебя больше нет шанса на ошибку. Наши заказчики – серьезные люди. Их нельзя подводить. В этот раз я тебя вытащу. Но подставишь снова – мне придется с тобой попрощаться».
В тот момент я испытала незнакомый мне страх, ведь «Туннель» являлся единственным моим приютом во внешнем мире.
Потом Шимицу остыла и прилепила на оцарапанную скулу пластырь. Лучше бы она меня оштрафовала. Никогда я не чувствовала себя настолько униженной…
О проекте
О подписке