И вот, когда ты заплачешь по-детски горько,
Как тысячи первоклассников с двойками в дневниках,
Я буду греться в своих подмосковных «Горках»,
Сыпать орехи белкам и дуться издалека.
Ну а пока, всё выходит слегка иначе:
Перекрывают шоссе – хоть по полюшку на санях.
Знаешь, мой мальчик, счастливые тоже плачут.
Счастья тебе, мой хороший, такого, как у меня!
А ты летел, и ты был высоко,
А я сгорала в недопитой Ницце.
И мне хотелось так тебе присниться,
Чтоб ты не думал больше ни о ком.
Прибой змеился, галькою шурша,
Тянулся нагло пенными руками
И пел: «Мадам, не нужно нареканий.
У страсти бесприютная душа.
Мадам, любовь проста, как божоле,
С недобродившей сущностью игристой.
Я вылизал тут тысячи туристок,
И ни о ком ещё не пожалел».
Точа бока податливых камней,
Умеренно, без силы океана,
Прибой шипел: «Любовь непостоянна».
А ты летел и думал обо мне.
заходя в чью-то жизнь
вытирай ноги
[чтоб оставить в ней чистый след]
в Изумрудном городе
все дороги
кольцевые
на Майбахе
или осле
всё равно по кольцу
при любых затратах
на крутые турбины
и корм ослу
на девятом пугающем круге МКАДа
адски опасно говорить вслух
просто гони
[бесконечно и скользко]
как послушная белочка в колесе
все хотят быть умнее и выше ростом
все мечтают решать за всех
каждый видит себя безусловным центром
единственной точкой G
а в режиме вибрации очень ценно
не кончать
[сохранять режим]
как круги по воде разошлись кольцевые
и каждый в своем кольце
главное – знать, что все люди живые
в начале
[а не в конце]
Как жаль, что тебе не двадцать.
Ты, видимо, был хорошеньким:
Изящные пальцы,
Рубашка в горошек.
И девушки в твоих спальнях
Баюкали и царапались.
Счастливей не стали,
Но очень старались.
А я навоображала…
У мыслей крутые графики —
Как Килиманджаро
В далёкой Африке,
Как схемы людских миграций
По первобытной суше.
Всё портят твои недвадцать…
Но это к лучшему!
Пауки качались, как гимнасты,
На своих парадных паутинах.
Лето, собирая вещи наспех,
В полночь безвозвратно уходило.
И казалось, что в его уходе?
Что в уходе каждого и каждой?
Пресыщаясь милостью природы,
Все мы безответственно-вальяжны.
И казалось, раз оно пылало,
Скидывало туфельки в прихожей,
Обнажало рифы из кораллов,
Значит, и другие будут тоже,
Значит, есть какая-то причина,
Значит, есть какая-то харизма.
Так приходят женщины к мужчинам,
Полные любви и оптимизма…
И казалось, лишь бы с уходящим
Летом, пережитым в полной мере,
Беспристрастный электронный ящик
Переписку прятал в дальний сервер…
Но чем больше лет, тем меньше страсти,
Меньше юных мыслей и поступков…
Пауки качались, как гимнасты,
Бабочки вились, как проститутки.
Вы знать, конечно, не должны,
с кем я была всё это время,
в какие новые гаремы
просилась на права жены,
кого честила добела,
и по каким прошла бульварам,
и скольким неразлучным парам
их неразлучность прокляла.
Вы – первый мой стереотип
о голубой крови из Вены.
Вы слишком необыкновенный,
чтоб многократно снисходить,
но только Вена вам мала,
и мал Париж, и мало мира,
и эта скромная квартира
пленить Вас тоже не смогла.
Зачем хвататься на бегу,
По-шутовски и бесполезно,
я Ваши древние болезни
распространяю как могу.
В эстетских грёзах о призах
на жертвы смотришь философски —
Вы исключительно бесовский,
но этого не доказать.
Помнишь, мы встретились. Был ноябрь.
Город послушно менял резину.
Ты мне сказал, что не любишь зиму,
В принципе, как и я.
Брал меня за руку, вёл в трактир
Вместо того, чтобы спать и бегать.
Ты мне сказал, что не будет снега,
Если мы захотим.
Пили вино. Целовались зло.
[Как перепуганные волчата].
Я незнакомым писала в чатах:
«Как же мне повезло!»
Дворники вымели все дворы,
Город стирал об асфальт резину,
Метеослужбы просили зиму!
Вежливо [до поры].
Дальше – неясно. Вино, постель,
Чёрные простыни – шёлк и хлопок.
Мир разорвался на сотни хлопьев,
И началась метель.
Столбик термометра взял «зеро»,
Села зарядка на телефоне.
Снег совершал на твоём балконе
Зимний переворот.
Пальцы ломило от нежности,
Столбик термометра падал в бездну.
Я повторяла: «Зима исчезнет,
Если мы захотим».
Снег разлетался как серпантин,
Город стоял в сумасшедших пробках…
Я повторяла, но как-то робко:
«Если мы захотим…»
Город к утру поменялся весь.
Кто-то забыл поменять резину.
Ты мне писал, что не любишь зиму,
Редко по СМС.
Помнишь, мы встретились. Был ноябрь,
Было в трактире полно народу.
Ты не сумел обмануть природу…
В принципе, как и я.
Давай сразу покончим с прошлым.
Ты – хорошая.
Я – хорошая.
Он тоже хороший.
Придумаем оправдание – солнечная активность.
Тут не попишешь – в газетах картинки
Страшных цунами и катаклизмов,
Мир на грани войны, плюс пресловутый кризис.
Люди подвержены страшным мучениям.
Мы – не исключение.
Не ведаем, что творим.
Ему одиноко, он вроде как строил Рим —
Построил только фундамент.
Ты типа червонная дама.
Хотелось бы в дамки.
Подумала: «Дам-ка».
А тут – я.
Оп-ля!
Я в роли стервы и эгоистки:
Не постыдилась читать переписки,
Утром наделала визгу-писку.
Хотела менять прописку.
И в результате чего – одышка.
Бежать – задыхаться. Дурацкие вспышки
На солнце и даже чуть-чуть на луне.
Шило и мыло идут по одной цене.
Итак, подытожим.
Я – хорошая.
Ты – хорошая.
Он тоже хороший.
Мы выступаем единым блоком.
Поставим друг друженьке смайлики в блогах.
Сходим «пошопиться» постдепрессивно,
Снова станем очень красивыми.
И что?
Рим не достроен. Я – эгоистка.
Белая шашка к чёрному полю близко.
Всё повторится в других комбинациях.
Лишь бы только хватило финансов,
Ибо и гибнем-то мы за металл, за нал.
Гибнем жестоко. На уровне кухни. На уровне НАТО.
А парень-то твой знал?
Ну, конечно, не знал.
И не надо.
У одуванчика белая кровь,
Белая кровь и одежду пачкает.
Ты расскажи мне, мой милый мальчик,
Что такое любовь!
Может меняется к лету она,
Точно головка у одуванчика?
Ты расскажи мне, мой милый мальчик,
То, что лишает сна!
Ты расскажи мне, ведь ты не святой.
Все мы живые – у всех романчики.
Ты расскажи мне, мой милый мальчик,
Что между нами, что?
Я же втянулась во весь этот пух!
Дунешь – и, кажется, всё заманчивей…
Ты расскажи мне, мой милый мальчик,
То, что ласкает слух.
Просто вложи в беспородный цветок
Всё, что глупышкам плетут обманщики.
ЭТО же главное, милый мальчик,
А не какой итог…
У одуванчика белая кровь,
А у ромашки совсем прозрачная.
Ты расскажи мне, мой милый мальчик,
Что такое любовь!
ты приехал и тут же начал гордиться собою
ты приехал и даже на меня «не ругался»
хотя я не наклеила в твоём кабинете обои
и валялся с носками самый серьезный галстук
ты увидел, что жизнь моя не криминальна
поязвил, что случайно на мне женился
и почудилось – вот он [законный и персональный]
для зашторенной спаленки – тёпленькая синица
ты приехал, достал телефоны, достал бумажник
растолкал ноутбуком на круглом столе предметы
выпил залпом шампанского брют дважды
и ушёл в бесконечные ёмкости Интернета
я смотрела на блики мерцающего монитора
что меняли цвета на порхающих крыльях носа
и молчала – к чему все нелепые разговоры
в них ответы [навскидку] банальнее, чем вопросы
я смотрела сквозь стёкла на пафосный профиль ночи
и луна была влажной, как брюшко у лягушонка
ядовито-оранжевой и экстремально-сочной
словно к бедным неспящим выходит из фотошопа
а давай, ты приедешь ко мне как в 2005-м
в два часа ночи, пахнущий алкоголем и зимней улицей,
и потащишь к каким-то своим ребятам,
которые весь день работают, а всю ночь тусуются.
ребята мне будут шептать на ушко, что ты нехороший,
что я у тебя какая-то там,
и все подробности твоего комсомольского прошлого,
а ты закажешь мою любимую песню дремлющим
музыкантам.
А потом мы поедем к тебе, я залезу в одежде в ванну,
ты станешь меня раздевать, смеяться, намочишь
пиджак и брюки,
а потом мы будем долго-долго лежать на диване
с бутылкой брюта.
и ты будешь думать, что у меня неплохие стихи и ноги —
гладенькие и стройные, правда, гуляют пока по-детски,
и от этого будет не расставаться еще немного
хотеться.
Эта нежность не выносится на суд,
Потому что никого не задевает.
Где-то мутная, а где-то питьевая,
Помещённая в серебряный сосуд.
Настоящая волшебная вода,
Отделённая от взвеси и от тины,
Нашей собственной законной Палестины
Исцеляющий священный Иордан.
Мы пройдём его по глади и по дну,
Сквозь Царей и сквозь распятую Античность,
Но поступим глубоко аполитично,
Не смущая из конфессий ни одну.
Так не трендово:
Без like,
Без follow me,
Без воинственных победных репортажей
Будем счастливы, но никому не скажем,
Безгранично будем счастливы.
Аминь!
Столько лет уже, столько лет,
А жалею всех, как дитя.
Покраснел в саду бересклет,
Утки в небе на юг летят.
Вроде есть у меня ружьё,
Есть лицензия на отстрел,
Только уток люблю живьём,
А не жаренных на костре.
Утки-утки, летите прочь,
Завершая прощальный круг.
У Барашка возьмут ребро,
У Осётра возьмут икру.
Всё съедобно: и плоть, и кровь,
Все мы здесь – в пищевой цепи
Между рёбрами и икрой,
Между «выкусить» и «испить».
Есть ружьё и патрон в стволе,
Да стрелять аппетита нет…
Пусть живут себе на земле
Утки… люди… и… бересклет.
О проекте
О подписке