5 Рудольф

Едва прикреплённый тросом зонд пересёк горизонт червоточины, как поверхность поглотила его, а конец натянувшегося кабеля по инерции отлетел в невесомость.

– Гадина, – проворчал Рудольф. – Сматывай.

Трос устремился обратно к кораблю.

– С какой целью мы пожертвовали одним из трёх наших зондов? – рассудительно спросила нейросеть.

– С целью посмотреть, что будет.

– Результат тебя удовлетворил?

– Увидим, когда вернётся канат.

Он вышел с мостика и направился в технический отсек. Там его уже ждал смотанный обрезок троса. Рудольф взял перчатки из скрытого в стене шкафа, надел их и опустился на корточки.

– Холодный, – сказала нейросеть.

Он протянул руку и поднял конец тонкого кабеля.

– Не думал, что хвалёные УНТ ни на что не годятся.

– Годятся, – возразила нейросеть. – Видимо, просто не для этих целей.

Рудольф согласно промычал, поднимаясь с тросом на ноги.

– Сечение очень гладкое, – он активировал нейроинтерфейс для микроскопического зрения. – Думаю, нужен прибор посильнее.

– Твой глаз оснащён передовыми линзами.

– Но всё же линзы в нашей лаборатории будут получше.

– Не спорю, – в голосе нейросети послышалась улыбка.

Абель смотал трос, отцепил его и понёс в отсек лаборатории. Там устроил конец обрезка под микроскопом, установив увеличение на уровне атомной структуры. Выведя на интерфейс картинку, он поражённо покачал головой.

– Идеально. Хотел бы я посмотреть, что творится с протонами и электронами.

– Для этого придётся лететь на Землю.

– Думаю, это излишне. Уверен, больше данных, чем у нас есть, мы не получим. Трос будто не отсечён, а просто был создан таким. Нет поломанных связей молекул, никаких внешних зазубрин.

– Считаешь, это «они» обрезали трос?

– «Они»? – хмыкнул Абель.

– Твоя разумная цивилизация на том конце.

– Не знаю. Правда выглядит, как какая-то охранная система.

– Они уничтожили зонд?

Рудольф пожал плечами. Его так и подмывало нацелить полевую лабораторию на сферу и посмотреть своими глазами, что произойдёт во время пересечения горизонта червоточины. Однако ему хватило здравомыслия этого не делать. Правда, он сомневался, что продержится долго. Что Абель знал точно, убедить Совет в запуске экспедиции после таких результатов будет непросто.

– Нужно продолжить дешифровку. Уверен, ответ где-то там, – он почесал подбородок и спросил: – Как думаешь, Фирсов пустит меня обратно?

– Но зачем?

– Хочу посмотреть на излучение – наверняка оно дублирует наш сигнал. Если провести очистку от шума, сравнив исходный поток с текущим, мы сможем получить что-то стоящее.

– Отправить запрос?

– А давай просто попробуем зайти через парадную дверь.

Рудольф отложил трос и направился обратно к шлюзу.

– Может быть, перекусишь сперва?

Желудок страдальчески взмолился. Абель цыкнул, остановился на полпути, открыл технический шкаф в стене, протянул руку и сказал:

– Насыпь мне таблеток.

Ему в ладонь посыпались питательные капсулы.

– Этого хватит до конца рабочего дня, – сказала нейросеть. – Но потом обязательно поешь твёрдой пищи.

– Ага, – отозвался Рудольф, засыпая таблетки в рот.

Он открыл шлюз и беспрепятственно перешёл на станцию. Видимо, Фирсов не стал утруждаться, отзывая его доступ. Коридор довёл его до лаборатории, где продолжалась суматоха. Стоило ему появиться на пороге, как толпа учёных и техников обернулась на него. Прощелыга вскочил с места и в опустившейся тишине, взвизгнул:

– Ну что?

Рудольф самодовольно промолчал, проследовав к столу с проекцией.

– Обрезан, – коротко сказал он, выведя на голограмму результат своего эксперимента.

– Катастрофа, – Фирсов ударил себя по лбу и опустился на стул. – Столько средств, столько средств! И ради чего? Глухой тупик…

– Это не тупик, это приглашение пошевелить мозгами.

– До чего же дошевелились твои?

– Хочу получить всю информацию об исходящем излучении.

– Но там сплошной шум! Какое-то мутное стекло, ничего толком не разглядеть.

– Мы же видим звёзды системы, даже газовый гигант вон там курсирует, – он вернул на проекцию изображение сферы тоннеля. – Значит, можно получить и усреднённый спектр излучения. Та сторона как будто выдаёт нам искажённые данные, но если очистить их от излишков, мы вполне можем получить ясную картину.

– Навести резкость.

– Да.

– Ты, конечно, хочешь заняться всем самолично?

– Конечно. Но если у тебя есть амбиции поучаствовать, я могу работать здесь.

– Нашей нейронки на это не хватит. Нужно передать всё на Землю или в крайнем случае на Универсариум.

Рудольф вздохнул. Мощности его сети на Трапписте хватило бы. В этом он был уверен, но понимал, что Фирсов не отдаст ему данные в единоличное пользование. Нужно было переиграть прощелыгу.

– Давай. Думаю, актуальная версия потока сигнала там тоже есть.

– Ты не один собираешь эту бессмыслицу.

– Что же, вылетаем на платформу?

– Да, Универсариум будет рад, – мяукнул Фирсов, на той научной станции у него был свой отдел.

– Надеюсь, у тебя есть шаттл? Или придётся гостить у меня?

– А что, а я бы с радостью, – расплылся физик. – Покутим, как в старые добрые.

Рудольф скривился. Они с прощелыгой были знакомы с юности, проведённой на Универсариуме. Абель учился на астрофизике, а Фирсов на физике частиц. Они делили двухместную каюту без малого пять лет. Это было самое мучительное время в жизни Рудольфа. Даже хуже года, когда пришлось оторваться от родителей и покинуть родную планету ради смутного будущего. Анатолий, ведь его соседа звали так, а друзья и вовсе величали Толиком, почему-то считал его своим закадычным другом. Постоянно звал на вечеринки курса и сомнительные посиделки у товарищей в комнатах. По началу Рудольф отказывался, увлечённый наукой – она была и оставалась его бегством от реальности. Со временем понял, что у Толика был противоестественный дар заводить правильные знакомства, и стал без радости соглашаться на все приглашения.

Эти мучения окупились, Абель был в друзьях у многих теперешних магнатов, выросших из бывших распутников, ведь на Универсариум попадали далеко не все. Нужно было либо родиться на Земле, что априори означало высокий статус и богатство, либо родителям предстояло собрать кругленькую сумму на образование чада, либо потом и кровью заслужить там место. Рудольф не был рождён в колыбели человечества, и его родители не были миллионерами. К сожалению, его детство на Роса не требовало от него больших усилий, и свой талант он не успел в должной мере развить. Так что был аутсайдером – учился по целевому кредиту, который обязывал ещё пять лет после окончания учёбы проработать на станции лаборантом. А вот Фирсов был из богатой семьи, хотя и не лишён ума и таланта, что Рудольф скрепя сердце признавал. Поэтому у Толика были такие же обеспеченные состоянием и статусом друзья.

Сейчас Абеля передёрнуло от этих воспоминаний. Отказывать Фирсову в дружеских посиделках означало вбить последний гвоздь в могилу сложившегося перемирия. Прощелыга ещё несколько часов назад настрочил на него донос во все мыслимые инстанции и мог бы выгнать со станции. Однако не сделал этого, значит, видел какую-то выгоду в продолжении сотрудничества. При всём своём нежелании водиться с таким слизняком, Рудольф не мог быть настолько туп, чтобы не разглядеть здесь возможность и для себя.

– Так и быть, собирай вещи, – сказал он, едва держа лицо.

– Захватить бутылочку Тигарденовского? – заговорщически спросил Фирсов.

– Если ты готов пить, бери.

Прощелыга радостно соскочил с кресла и со словами «сейчас-сейчас, разогревай двигатель» ускакал из лаборатории.

Рудольф тяжело вздохнул и отправился восвояси. По пути он размышлял, как действовать: что дать Фирсову, чтобы он был на его стороне, когда встанет вопрос об экспедиции, а это точно произойдёт после случившегося сегодня. Никто не захочет отправлять дорогостоящую миссию с такими рисками. А риски были катастрофическими. Борт может просто разрубить пополам, как это случилось с тросом. Экспедиция может кануть в Лету за горизонтом червоточины. Полёт мог вызвать ещё столько не спрогнозированных исходов, что голова шла кругом. Рудольф встряхнулся, отгоняя бесконечность, и перевёл ход мыслей в пределы обозримого будущего. Наверняка Фирсов хотел отвоевать все заслуги по анализу поступающих из кротовины данных. Ведь если не это, его карьера будет кончена – он раскрыл тоннель, неспособный к работе, столько ресурсов спущено в унитаз, или как выразилась Милагреш Вилюш, «в чёрную дыру». Конечно, можно было понять истерику Фирсова. Можно было, но очень не хотелось.

Рудольф вышел из шлюза в родной лаборатории и обратился к нейросети:

– Готовь каюту для прощелыги.

– Неожиданно, – отозвалась она.

– И придумай, зачем мне это может быть нужно. Я как будто понимаю, но не в силах тратить свои ресурсы на эту чушь.

– Конечно, я уже вижу парочку возможностей.

– Что бы я без тебя делал, – сказал Абель, тяжёлыми шагами двигаясь к мостику, где бортовая сеть уже готовила второе кресло.

Все шесть часов до орбиты Земли Фирсов трещал о былых годах, попивая отраву с Тигардена. Рудольф поражался, как можно было пить подобное пойло – ни один маломальски искушённый в алкоголе человек и нюхать бы не стал эту мерзость. Видимо, Толик пристрастился к ней в студенчестве, когда достать чего-то приемлемого было невозможно. Наверное, едкий вкус водки на скудном, вырожденном рисе, напоминал ему о лучших годах жизни. По крайней мере, именно такой вывод сделал Рудольф, наблюдая, как Фирсов поглощает стаканами мутную жидкость, ностальгически вспоминая «старые добрые», а именно самые ужасные фрагменты из времён обучения на Универсариуме.

– Знаешь, я до сих пор благодарен тебе за то, что ты спас мою жизнь! Если бы не ты, от меня бы осталось мокрое место, – разглагольствовал прощелыга, удобно устроившись в кресле и наслаждаясь пониженной гравитацией.

– Если бы не ты, у меня до сих пор было бы два глаза.

– Так, у тебя и сейчас два, – прыснул Фирсов.

Рудольф поджал губы.

– Помню только, как сидим у бара, и я говорю этому землееду, что они отстали в науке на добрых пятьдесят лет, а потом он хватает меня за ту кофту синюю в мурашках, помнишь её? Я ж заносил её до дыр! И тащит, а я ржу, ржал я тогда, как осёл! Знаешь, у нас на Тигардене были эти ослы, ГМО, то ли осёл, то ли лошадь – не поймёшь. Ржал я именно так. Выволок он меня в коридор и давай мудохать. Помню эти яркие лампы на потолке, они ходили кругами вот так, – он покрутил пухлыми ручками. – И этот нависает надо мной. И ты за его спиной. Я подумал – убьёшь. Ты уже тогда был как скала. Это что, модификация на стадии ЭКО? Ты ж тогда ещё не качался. В общем, сгрёб ты его за курточку эту его пижонскую, и я уж было выдохнул. И тут!

– И тут вместо того, чтобы пырнуть тебя, он сломал мне нос и вырезал глаз.

– Ну да! Сумасшедший! Его потом закрыли. Легко отделались, я считаю! – зашёлся пьяным смехом прощелыга.

Семья Фирсова тогда оплатила лечение Рудольфа. Ему поставили новомодный имплант, но нос он попросил оставить сломанным – надеялся, что будет выглядеть менее безобидно. Глаз вставили зелёный в цвет настоящего. Пока Абель не заработал, так и ходил с ним, постоянно напоминавшем о бессмысленной жертве. Как только появилась возможность, поменял его на голубой, сам тогда не совсем понял зачем, но так свыкся с ним, что и забыл, что когда-то глаза были одного цвета. Он убеждал себя, что Фирсов никогда не был его другом – слишком уж был падок на сплетни, пустые разговоры и женщин. Но жизнь постоянно сталкивала их и после учёбы, так что Рудольф принял прощелыгу как неотъемлемое зло.

Наконец, на экране мостика появилась станция Уневерсариум. Абель облегчённо выдохнул, но, посмотрев на Фирсова, ужаснулся: тот точно был не в состоянии разговаривать хоть с кем-нибудь.

– Опа, вот и прилетели! – провозгласил тот, победно отсалютовав полупустым стаканом. – Я, пожалуй, посплю у себя, а утречком обсудим, что да как. По рукам?

До Рудольфа только что дошло, что по общепринятому времени Солнечной Системы была глубокая ночь, так что, даже если бы прощелыга был трезв, никакого разговора с обсерваторией не случилось бы. Зато можно было отделаться от навязчивого гостя на ближайшие восемь часов. Когда корабль стыковался со станцией, приняв земную гравитацию, и Фирсов нестройной походкой покинул полевую лабораторию, Рудольф пошёл в свою каюту. Там, не раздеваясь, рухнул на постель и был уверен, что не уснёт, потому что посещение этой орбитальной платформы всегда наводило его на мрачные воспоминания, да и накануне он проспал больше десяти часов. Однако стоило его голове коснуться подушки, как Абель отключился.

Когда он очнулся, в иллюминаторе каюты сияла Земля. Если бы там был звёздный космос, утро казалось бы ему полным надежды. Вспомнив, где он и зачем, Рудольф сел в кровати и ощутил всю тяжесть предстоящего дня. Казалось, на него повесили не пять лишних килограммов, а все пятьсот. Левый глаз жгло – он не вытащил линзу перед сном и теперь горько сожалел об этом. Он поднялся, сходил ради экономии в воздушный душ, вынул линзу и смыл в унитаз – на это воды было не жалко, потом переоделся и вызвал Фирсова. Хотя Абель сомневался, что тот уже на ногах, прощелыга ответил почти мгновенно:

– Утречко! Ну что, Рудик, готов?

– Встречаемся у твоего отдела через пятнадцать минут.

– Я уже здесь, весь в нетерпении!

Хоть Абель и не пил Тигарденовскую накануне, чувствовал себя разбитым. Выпив кофе, он вышел из шлюза лаборатории в широкие коридоры станции. Его мгновенно оглушил раскалённый воздух – здесь было не прохладнее двадцати четырёх градусов, а от такой жары Рудольф давно отвык. Хоть он и был одет в брюки и лёгкую рубашку, сразу почувствовал, как на лбу появилась испарина. Когда-то давно это было привычным, но после двадцати лет на Трапписте-1 е он так закалился, что мог комфортно себя чувствовать лишь в прохладе. Конечно, со времени его учёбы здесь всё изменилось – интерьеры, освещение, даже запах. Земляне были падки на веяния моды, а именно они содержали Универсариум, как средоточие науки и искусства. Здесь была масса музеев, лабораторий, учебных заведений, отелей, огромная библиотека и множество увеселительных лавочек на любой вкус. И везде была невыносимая для Абеля жара. Когда он добрался до кабинета Фирсова, первые три пуговицы рубашки были расстёгнуты, рукава засучены по локоть, а подмышками и на спине темнели пятна пота. Прощелыга с порога подсунул ему стакан воды со словами:

– Эка мы вчера с тобой посидели! Только таблетки и спасают!

Он действительно выглядел огурцом: румяное лицо лоснилось свежестью, глазки влажно бегали по сторонам, а довольная ухмылочка блуждала под носом.

– Я уже получил согласие на совместную работу. Приступим?

Фирсов приглашающим жестом обвёл кабинет с длинным столом, над которым уже висела голограмма. Интерфейс протеза мгновенно среагировал и вывел нужные данные. Из-за этого в глазах немного двоилось, но Абель уже привык.

– Здесь информация сигнала и весь шум, который мы получаем из тоннеля. Всё в режиме реального времени.

– Архивы?

– Тоже здесь.

Рудольф кивнул и подошёл к столу, покачивая стакан в руке.

– Ну, поделишься своими драгоценными мыслями?

– Подключись к системе, – сказал Абель своей нейросети.

– Сделано, – отозвалась она из динамиков кабинета.

– О, давно не виделись, дорогуша! Как поживаешь? – приторно промямлил Фирсов.

– В здравом уме и твёрдой памяти, – ответила та.

– Вон как ты её надрессировал, – хихикнул прощелыга.

– Спрогнозируй исходящий сигнал во времени, – скомандовал Абель.

Фирсов молча смотрел на проекцию. Нейросеть безмолвствовала несколько секунд, после чего озадаченно объявила:

– Это будет затруднительно. Слишком большой промежуток во времени и много неизвестных.

– Не можешь додумать?

– Возможно, дома смогла бы. Хотя тоже сомневаюсь.

– Ладно, тогда выдели единые фрагменты и сделай прогноз на их основе.

– Мелкое сито?

– Да, – раздражённо ответил тот.

– Результат всё равно далёк от идеала.

– Пусть. Теперь наложи прогноз на шум. Есть совпадения?

Нейросеть затихла. Она молчала так долго, что Фирсов сел в своё необъятное кресло и нетерпеливо заёрзал.

– Ну? – поторопил её Абель через минуту.

– Рудольф, я не могу так быстро просеять шум. Мне потребуется время.

– Сколько?

– Сейчас оно экспоненциально увеличивается. Грозит бесконечностью.

– Фирсов, – бросил он через плечо. – У вас классическое квантовое железо или на мемристорах?

– Классическое, конечно, – проблеял тот.

– Ясно. Здесь ничего не выйдет.

– Хочешь, чтобы я отдал всё тебе?

– Я не настаиваю, но знаю, что в колониях нет ни одного квантового компьютера нужной мощности.

– Никто не собирает эту чепуху на мемристорах. Это нонсенс, слишком много домыслов.

– Нам сейчас они и нужны! Или ты хочешь поседеть, ожидая расчётов?

– Я вообще хочу перевести фокус тоннеля на Тау Кита, – Фирсов замахал ручонками. – Я всё это делаю исключительно по дружбе!

– Мне нужно прогнать данные на моих серверах.

– Я и не сомневался. В это весь ты. Я-я-я, только я любимый! И никакой кооперации, никакого сотрудничества! Да как ты думаешь собрать команду в миссию? Кто с тобой полетит?

– Мне не нужна команда, у меня есть всё необходимое.

– Конечно-конечно! Ты и твоя мемристорная супруга. Это что, наивная попытка воскресить Адель? У них даже голос один, да? Какая женщина была!

У Рудольфа запульсировала вена на виске. Он повёл желваками и свернул проекцию над столом.

– Это бесполезно, я возвращаюсь на Трапписта. Попрошу Совет передать мне данные, раз от тебя этого невозможно добиться.

– Ты не можешь лететь, у нас конференция!

– Какая, к чёрту, конференция? – Абель уже закипал. – Её что, не отменили по результатам открытия тоннеля?

– Как раз наоборот, именно сейчас она жизненно необходима! Я еле уговорил Совет не отменять.

Рудольф громко дышал, едва сдерживаясь, чтобы не придушить этого мелкого вруна. Раздувая ноздри, точно огнедышащий дракон, он процедил:

– Тогда организуй ещё одну встречу с Советом, я объясню им, почему мне не нужна команда, и почему твоя конференция высосана из пальца.

Не ожидая ответа, он развернулся и вышел вон из кабинета Фирсова. Ему нужно было успокоить нервы и собраться с мыслями. Его держали на ненавистной станции, когда следовало лететь на Трапписта и делать самую важную для человечества работу – расшифровывать сигнал.