«Как Ольга решит». – «Честны сердцем вы, вижу». –
«Так Ольге моей ведь семнадцатый год». –
 
 
Выразительно глянул. – «Решай. Мое слово
Крепкое, – Ольге жених тут сказал, –
Покуда я жив, не увидишь худого».
С ответом просил не спешить. В дом бывал.
 
 
Семейство понравилось: добрые люди,
Тактичные: слова не молвя ему,
Что знали, как часто семью его судят,
Дождались, пока сам сказал что к чему.
 
 
Учитель вздохнул в ответ: «Вовсе не знаю
Родни своей. Я был подкидыш». На то
Георгий Петрович ответил: «Бывает». –
«Ольгу б отцом не стыдили ее?» –
 
 
«Беды ей отцовской не вспомню». – «Согласна», –
В другой вечер тихо сказала она.
Сжал ее руку порывисто, страстно.
Как лед оказалась ладонь холодна.
 
 
В руке его нервно и жалко дрожала.
Скоро венчались – венца дольше ждать
Не мог, и меньшой, а не старшей сначала
Сестре пришлось в церкви невестой стоять.
 
 
Венчание скромным по трауру было…
«А ведь мечтала уж замуж идти? –
Спустя много лет, в коммуналке, спросил он, –
Вовремя встретился я на пути!
 
 
Шустро приданое ты выбирала!» –
Ольга хотела, уж было открыть,
Что жениха сходных лет представляла,
Но мужа боялась она оскорбить.
 
 
Промолвила с нежностью: «Мне бы годочек
Одной помечтать еще, я бы тогда
Сразу влюбилась в тебя!» – «Ангелочек!
Дождался ж я радости! Важно ль когда?
 
 
Оля, – другим тоном вымолвил – строго, –
Из дома идешь – документы бери,
Деньги. Вернешься ль сюда?» – «Ради Бога,
Этого, милый мой, не говори!» –
 
 
«Я вынужден. Оля, не надо бояться
Заранее: многим смертям не бывать,
Одной не минуешь, но надо держаться
Мысли, что нам не вдвоем пропадать.
 
 
Ты должна выжить. Любою ценою».
Плакала Ольга, целуя его.
Смешала она, именины устроив,
Родных со служившими в доме ее.
 
 
Соня пришла с мужем, с дочкой. Считалась
Между прислугою бывшей она
Теперь за свою, ибо верной осталась,
Как каждый из них. Фекла тоже была.
 
 
На Соню она без смущенья глядела,
Ласково, кротко, и что-то сказать,
Спросить о Матвее невольно хотела,
Да неудобно ей было начать.
 
 
Она про Матвея и так много знала
От прежней хозяйки. Про то, что живет
С родней как с женой, Соня Ольге сказала.
Та – Фекле. Авось Фекла замуж пойдет!
 
 
За что одна старится? Жалко! В столовой
Работала Фекла, и комнату ей
С дочками дали. Судьбой своей скромной
Довольна была. Только снился Матвей.
 
 
«Соня, знакомься: сестра моя Люба», –
Представила Ольга. У старшей сестры
Ее были пухлые яркие губы,
Черты же лица некрасиво остры.
 
 
Только по росту с сестрой и равнялась
Младшей – красавицей. Разница их
Внешности чувством глубоким стиралась
Между сестер неизменно родных.
 
 
Сестру Ольги жизнь никогда так не била,
Как ту, и в богатство ее возвышать
Тоже она никогда не сулила.
Сестре Ольга слез не могла поверять.
 
 
Зато чем умела всегда помогала.
И даже теперь – по привычке. Молчал
Георгий Петрович, что в долг ей давала,
Хоть вряд ли он больше ее получал.
 
 
«Люба – корректор. В издательстве правит
Рукописи. Самый простой человек! –
Сказала, смущение Сони читая. –
Муж ее в партии. Вот нынче век!» –
 
 
«То-то здесь мужа ее и не видно, –
Подумала Соня. – И Гриша вступил
В партию», – слов отчего-то ей стыдно
Стало своих, словно закон преступил.
 
 
«Гриша, тебя от души поздравляю, –
Бывший купец ему руку пожал. –
Скрыл, что служил у меня?» – «Не скрываю
От партии правду, – тому отвечал. –
 
 
Вы ведь не враг трудовому народу… –
Смутился Григорий. – Зачем же скрывать?» –
Шутит ли тот, говорит ли с ним твердо,
Никак не умел по лицу он понять. –
 
 
«Зря не скрыл, Гриша. Другие скрывают». –
Григорий в ответ: «А как скрыть бы я мог?
Книжка одна у меня трудовая». –
«Ты не ловкач, Гриша. Миловал Бог!
 
 
Видно, еще поживу я на свете,
Коли людей принимают моих
В партию честно», – с улыбкой заметил
Георгий Петрович. Григорий притих.
 
 
«Страсть как охота жить, Гриша. Ну, будет! –
Против слов горьких смеялись глаза
Былого купца. – Труд шофера-то труден?» –
«Мне по душе. Не привыкнуть нельзя». –
 
 
«Вот хорошо! Молодец, что дорогу
Выбрал такую». Подумал о том
Григорий, что тоже дрожать теперь мог бы
За жизнь свою. Тестю спасибо! Отвел!
 
 
Позже всех к Ольге пришел опоздавший
Сводный брат – был ее мачехи сын
Покойной. (Родитель, жену потерявший,
Вдову с годовалым женой взять спешил.)
 
 
Вместе росли. Век Сергея считала
Ольга за брата. Привычка была
Сильна между них. Оттого опоздал он,
Что дом искал долго, где нынче жила.
 
 
Об этом смущенно поведал. «Сережа,
Ты ж у нас дважды был!» – «Я был с женой,
А нынче один». – «Найти дома не можешь!
Москвич! Это ж город с тобой наш родной!» –
 
 
«Да я… как-то…» Соня, вздохнув, поглядела
На него с пониманьем. Уж сколько жила
В Москве, ничего здесь найти не умела.
Питер с тоской вспоминала она.
 
 
Там в свою пору все улицы знала –
По плану застройка была у него.
Москва же без плана всегда вырастала
И не легла в память ей оттого.
 
 
«Сергей Николаевич. Брат мой», – с улыбкой
Представила Ольга, кто не был знаком.
Будто могли разность отчеств ошибкой
Их счесть, пояснил обстоятельно он:
 
 
«Я сводный брат Оли и Любы». – «Сережа!
Какой ты! Ты помнишь, как жил без меня?
Я – нет. Может быть, мы формальность отложим?
Хоть праздника ради! Родня так родня!»
 
 
Молча, кивнул. До тех пор не приметил
Ее живота и не знал, куда деть
Удобнее взгляд. Взор же Ольги был светел.
Она и не думала чуда робеть.
 
 
Хотелось ей всем, как была, показаться.
Силилась мыслей невольных дурных,
Портящих радость, душой не держаться,
Тем паче гостей не звала в дом чужих.
 
 
«Сережа, садись!» Худощавый был, статный.
Светловолос. Стекла толстых очков
Не прятали взгляд, добротою приятный,
Сразу доверье внушавший, без слов.
 
 
Был он учитель. Сергею казалось
С детства, что лучше профессии нет, –
Влияние отчима явно сказалось.
Внешне смотрелся одних с Ольгой лет.
 
 
Старше на год был. «Да как ты, Сережа,
Свою географию преподаешь? –
Смеялась. – На карте-то всё найти можешь?» –
«Карта – не жизнь. Там скорее найдешь.
 
 
Я на бумаге запоминаю
Всегда хорошо всё. А в жизни не дал
Бог память на местность. Извечно плутаю», –
Сам над собою смеясь, отвечал.
 
 
Ольга его по привычке бранила
Беззлобно. На зренье плохое она
Рассеянность брата списать не спешила,
Больше простым невниманьем сочла.
 
 
Брат ей не перечил. Природная скромность
Его отличала. Застенчивость в нем
Не ощущалась, а только не ко́рысть
Быть в центре жизни. Был книжно умен,
 
 
В быту же беспомощен. «Уж прости, Оля, –
В бытность купцом еще муж ей сказал, –
Брат твой к торговле годится не боле,
Чем если бы я вдруг уроки читал.
 
 
Каждому место свое». Не просила
Ольга Сергею его помогать
В торговлю идти, но, чтоб мысль не хранила
Такую (а вдруг?), счел сам нужным сказать.
 
 
Вообще же роднею жены оставался
Доволен за скромность. Не тайно теперь
С особой надеждой ее полагался –
Случись что, всегда отворят Ольге дверь.
 
 
То же он знал о служивших. Носила
Хотя не без страхов, но в срок родила
С легкостью Ольга здорового сына
И … именем первенца вдруг назвала.
 
 
Муж уступил ей. «Ну, пусть будет Лёня», –
Смиряясь с решеньем ее, он сказал,
Все же не скрыв, что любое другое
Имя намного б разумней считал.
 
 
«Ах, что мы наделали! – после кричала.
Ольга, – Зачем ты не мог мне помочь
Опомниться?!» – «Я говорил. Настояла.
Я прошлый раз выбрал». – «О, если б нам дочь!
 
 
Я так молилась!» – «Дитя окрестили.
На Бога роптать – грех». – Такие слова
Мужа терзанья жены усмирили.
Сына любила пренежно она.
 
 
Отец же и вовсе души в нем не чаял.
Всё, что мог сыну теперь передать, –
Громкой фамилии крест; но печален
Не был – претило ему унывать.
 
 
Ольга боялась: настанет тот вечер,
Как муж не придет из архива. Любой
День обжигал их разлукой и встречей.
Год минул сыну, и минул другой.
 
 
В тридцать втором уж почти утвердились,
Что миновала, должно быть, беда, –
Были б нужны, их уже бы хватились…
Вот разлучиться им пало когда.
 
 
Ольга в тот день избежала ареста
Чудом: с ребенком на рынок уйти
Ей довелось, а уж там с горькою вестью
Былой поварихе случилось найти.
 
 
На счастье семьи, в этот день заходила,
Их Фекла проведать. Жестокой бедой,
Ольгу найдя, поделиться спешила:
«Ваш муж арестован – была к вам домой». –
 
 
«Георгий… Петрович? – «Другой есть? Бегите!
За вами придут. Мне сказал ваш сосед,
Где вы. Не нашла бы иначе. Спешите!
Изловят вас если, хлебнете вы бед!» –
 
 
«За что?!» – с горькой мукою Ольга вскричала.
Тут только о муже она поняла
И, рот зажимая рукой, зарыдала. –
«Бог весть… Я вам не забуду добра.
 
 
Вы нас с Матвеем тогда-то простили.
Ведь выгнать могли! Не виню я его,
Что он не женился. Мы счастливы были
Хоть малость, и жизни спасибо за то.
 
 
Он мил мне один до сих пор. Умоляю,
Прошу вас: Матвея коль встретите вы, –
Вы будете живы – я верю, я знаю,
Скажите, что помню его». – «Уходи.
 
 
Тебе ни к чему чтоб нас видели вместе».
Розно сокрылись в шумящей толпе…
Соня услышала весть об аресте
Былого купца – слухи шли по Москве.
 
 
От горя ходила насилу живая.
Молилась. Всё думала. Улицей шла,
Вдруг оклик услышала Ольги. Не зная,
Как выразить радость, к куме подошла.
 
 
«Ольга Ивановна!» – «Сонечка, тише.
Я никому повредить не хочу». –
«Значит, всё правда?» – «Слова тут излишни…
Ты, как сумеешь, поставь уж свечу.
 
 
За упокой». – Соня ахнула: «Боже!» –
«Чему удивляться? Меня не узнать
Ты в другой раз без стеснения можешь.
Обиду не стану за это держать». –
 
 
«Ольга Ивановна, что вы!» – «Встречала
Таких… И сама бы я мимо прошла,
Да очень уж больно». – «Родни не бежала.
Всегда подойду, как теперь подошла». –
 
 
«Спасибо. Ох, тяжко мне, Сонечка. Худо.
Я загляну к тебе. Можно? Потом.
Когда-нибудь». – «Хоть на другое же утро!
Муж будет к сестре. Чай спокойно попьем». –
 
 
«Спасибо. Прощай!» Другой день был воскресный.
Ольга Ивановна к Соне пришла
И, явно боясь повредить этой встречей,
В дом ее с ясной улыбкой вошла:
 
 
«Какая хорошая нынче погода!» –
«Метель за окном. Что ж хорошего-то?» –
«Я зиму люблю – время чу́дное года!» –
«Мы с вами одни. Больше нет никого.
 
 
Соседи уехали нынче». – Слетела
У Ольги улыбка мгновенно с лица.
Прошла она в комнату медленно, села
И плакала. Мнилось: слезам нет конца.
 
 
«Не утешай меня, Соня. Не надо.
Я и пришла к тебе ведь оттого,
Что выплакать горе отчаянно рада.
Про мужа хочу рассказать своего». –
 
 
С трудом успокоилась внешне. Играли
Дети подруг, двое те меж собой
Горькую речь вели. «Так … расстреляли?» –
Соня вопрос не сдержала такой. –
 
 
«Нет, Сонечка. Пули ему пожалели!
В рубашке его на мороз отвели
И там истязали! О, лютые звери!
Признаний каких добивались они?!
 
 
Мы честные люди. У нас всё отняли.
Всё до копейки! Единственный мой!
На лютом морозе водой обливали,
Били… В тюрьме умер». – «Боже ты мой!» –
 
 
«Я тоже умру. Без него жить не буду.
Ты знаешь, узнала о нем отчего?
Такое и в книге-то выдумать трудно!
Служил человек у нас очень давно.
 
 
Три года служил. От нас взяли в солдаты.
Читать не умел, а теперь занял пост.
Приехал с шофером, одет был богато.
Жила у сестры. Разыскал! Он не прост.
 
 
“Вас, – говорит, – со дня в день арестуют.
И вашу сестру – она вам помогла.
Возьмите фамилию срочно другую.
Мужа не ждите. Уже вы вдова”.
 
 
Всё рассказал. Говорил очень просто,
Обыденно. Думал ли он напугать?
Кажется, нет. Мужа после допроса
В камеру бросили умирать.
 
 
Дышал еще сутки. О, бедный мой! Жили
Так мало мы в радости! Если б любить
Всегда, как теперь! Я ведь даже к могиле
Его никогда не сумею сходить!..
 
 
Вдумайся, Сонечка, где закопали?
Как? Ни креста нет, ни камня о том,
Без гроба, наверное, – будто предали
Собаку земле. В страшный век мы живем!
 
 
О главном теперь. “Да откуда ты знаешь
Подобности смерти? – вопрос задала
Былому слуге. – Ты меня не обманешь? “ –
“Если б! Простите, виновен и я.
 
 
Мне об аресте тотчас доложили
Вашего мужа. Вмешайся в его
Судьбу я, меня бы с ним вместе закрыли,
А барину смерть так и так – всё одно.
 
 
Враги у меня есть. Они замышляли
Подставить меня! То, что я вам служил
Когда-то давно, проходимцы узнали…
Потом разузнал всё, что сделали с ним.
 
 
Всё это подстроили. Муж ваш держался
Редко. В его годы! Вы должны знать:
Георгий Петрович ни в чем не признался,
Но вас в Москве ищут”. – “Куда мне бежать?!” –
 
 
“Прочь из Москвы!” Уезжать не хотела.
В ответ чертыхался, но понял. Какой
Стал важной персоной! Сказал, чтоб не смела
Поминать его имя и что был слугой.
 
 
Соня, поздравь: за Сережу – за брата
Вышла фиктивно. Не отказал
Фамилию дать свою, хоть и женатый.
Теперь за меня двоеженцем брат стал.
 
 
Большого он сердца. Прямой, благородный,
Чистый! По крови ничуть не родня,
А как он рискует! Был брат бы природный,
Едва ли бы больше сумел для меня».
 
 
Соня молчала. Мешала ей сила
Какая-то словно теперь говорить.
«Перед Сережи женой согрешила, –
Ольга вздохнула. – Но как было быть?
 
 
Надя всё знает. Я редко встречала
Равную Нади с Сережей любовь!
С ним, обрученной другому, бежала
И говорит, что бежала бы вновь.
 
 
Тайно венчались. Горжусь своим братом!
Соня, подумаешь ли о нем,
Взглянув на него, что́ он может, коль надо?
Был у них сын, но давно умер он.
 
 
Детей больше нет». – «Как же вас расписали?» –
Соня спросила. Пред взором ее
Картины одна другой злее вставали. –
«Рискнули мы, Сонечка. Нам повезло.
 
 
Назвались с ним вдовыми. Нас не спросили
Свидетельств о смерти – и в загсе бардак!..
Печати поставили да отпустили –
Сжалился Бог надо мною никак.
 
 
Вскоре по “свадьбе” мне комнату дали.
Ясно ли, Сонечка, кто хлопотал?
И с “мужем” жилье нам делить наказали,
Чтобы нас всякий семьею считал». –
 
 
«Это абсурд!» – «Но куда нам деваться
Было? Вот так и ушел от жены.
Ходит тайком к ней! – Тут Ольга смеяться
Хотела, но смех вышел нервным, увы. –
 
 
Зачем я живу? Наложить легче руки!
Сережа сказал, что он Лёню возьмет,
Если уж что». – «Что вы!» – «Сколько же муки
Изведал мой муж! Мог ли знать, как умрет?
 
 
Скоты! Чернь! Я слов бы других не жалела,
Тебя стыжусь, Соня. Муж знал языки!
Он был образован! Уехать мог смело!
Какие же были мы с ним дураки!
 
 
Пусть бы хоть где жить, хоть как, но далёко!
Сестра отстранила меня от себя, –
До́лжно, нервы со страха». – «Но это… жестоко!» –
«Не очень виню. У нее ведь семья.
 
 
В первые дни бы без Любы пропала.
А тут мы с ней встретились улицей раз,
И … сделала вид, что меня не узнала…
Тебе, Соня, страшно?» – «Нет. Только за вас.
 
 
Я ведь привыкшая. Обыски были,
Как себя помню. И нервы мои
Еще в раннем детстве они закалили.
За вас не боюсь ни сумы, ни тюрьмы». –
 
 
Соня спокойно об этом сказала,
Сдержанно. Будто о том говорить
Даже и лишнее. Время бежало.
Вспомнила Ольга: пора уходить.
 
 
Соня до двери ее проводила.
Обе прощались с краской стыда:
Соня – что денег принять попросила,
Ольга – что, гордость смиряя, взяла.
 
 
Соня была внешне женщиной кроткой,
Сдержанной в чувствах. Бывший купец
Едва ль на нее взгляд и бросил короткий
За жизнь, но потряс его страшный конец.
 
 
Гриша вошел. Поглядел он на Соню.
Жена перед ним – ни жива ни мертва.
Плачет беззвучно. В глазах ее горе.
«Что с тобой?» – Всё рассказала она. –
 
 
«Людей как собак, без суда, убивают!» –
«Сонечка, это враги говорят». –
«Какие враги?! Коммунисты скрывают,
Что в тюрьмах с безвинными нынче творят.
 
 
И ты коммунист». – «Я не сделал дурного.
Я только шофер». – «А ты б мог сотворить
Такое для партии по ее слову?» –
«Соня, ты что?! Не способен убить!
 
 
Очень мне сей разговор неприятен…» –
«Прости. Я куму лишь жалею свою
И мужа ее. Мой им долг неоплатен.
Люби, Гриша, партию дальше твою!» –
 
 
«Причем же здесь партия?! Если убили
Купца, то причиною злоба была
Тех, кто убил. Должно быть, осудили
Убийц, но об этом не знает кума». –
 
 
«Какой ты наивный! Да он был ведь бывший
Купец. Он был служащий к смерти своей!
За что же дожить ему не́ дали, Гриша?!
Сыночек остался…» – Муж сделал шаг к ней.
 
 
Жена отступила. – «Убили садисты.
Преступники. Варвары. Но почему
Запятнаны все для тебя коммунисты?» –
«Не коммунисты ль закрыли в тюрьму?»
 
 
Не сразу на это нашелся ответить:
«У партии, Сонечка, много врагов, –
Потом попытался Григорий заметить. –
Сразу ведь трудно понять, кто каков.
 
 
Пока разберутся!» – «Пытать, что ли, нужно,
Чтобы понять? – проронила жена.
Взгляд испытующий бросив на мужа,
Вдруг торопливо его обняла. –
 
 
Прости меня, Гришенька. Жить одно вместе…
Я уж сама своих слов не пойму…
Злое меня подкосило известье». –
«Да мне что ль по нраву оно самому?!
 
 
Зверь что ли я?! Как кума-то?» – «Страдает.
Ищут ее. Мне скажи: отчего?!» –
«Ошибки всегда, везде, Соня, бывают.
Должно, оговор был на мужа ее.
 
 
Шибко имел он завистников много». –
«В прежнюю пору». – «И в церковь ходил.
И не скрывал, что он верует в Бога.
Сам, горемычный, себе навредил.
 
 
А Бога-то нету!» Архиповы жили
От церкви далёко, когда им детей
Растить пришлось. В церковь те редко ходили
И не ощущали приверженность к ней.
 
 
В буднях советских без боли отпала,
Как старая падает змей чешуя,
Крупица той веры, что мать им внушала,
Потерей нисколько сердца не коря.
 
 
Соня вздохнула. Религию с Гришей
Не обсуждали: Григорий, поня́в,
Что прежних обычаев сердце в ней ищет,
Не шибко стремился показывать нрав.
 
 
Пусть жена верит! Чтоб только от дома
В неближнюю церковь бывала бы та –
Встретить неловко дорогой знакомых.
Вдруг понял о смерти. Нашла дурнота.
 
 
На стул повалился. Вздохнул: «Коль увидишь
Куму, передай сожаленья мои.
Скажи, что всегда рад помочь». – «Не обидишь,
Я знала, напрасно ты бедной вдовы».
 
 
Гриша обнял жену. Та со смиреньем
Объятие встретила. Он целовал
Ее, торопясь закрепить примиренье,
Но поцелуй в ней протест вызывал.
 
 
Умом понимала: винить невозможно
Гришу ни в чем, но коль был коммунист,
То ощущала невольно всей кожей,
Что всякого зла коммунистов нечист.