Глава 4

– Проект, один из многих, – не щадит правдой Виктор. – Как и я твой, только

если ты у меня в списке под номером один, то я в твоём, как оказалось… где-то вдалеке бултыхаюсь.

– Тебя там больше нет! – возвращаю холодно.

– И это обидно, ведь я работаю не покладая рук, а ты… занимаешься только собой любимой… Только собой! – вторит грубее и циничней.

– Мне двадцать! – напоминаю я. – Конечно я занимаюсь собой. Всего пару лет как после операции! Только недавно поступила, найдя новый жизненный путь! Я хочу получить образование!

– А кто за него платить будет? – вскидывает брови Виктор. – Милая, ты не настолько умна и талантлива, чтобы попасть на бюджетное место, – бьёт нелицеприятной правдой.

Убито кошусь на родителей, они демонстративно в стороны – лишь бы не на меня.

– Ах так? – новость из меня воздух вышибает. – Шантажировать вздумали?

– Это не шантаж! – качает головой мать. – Вынужденная мера.

– И карточку твою заблокируем, – заверяет холодно отец. – Поживёшь, как простая девочка без средств на всё, что так любишь. Глядишь, начнёшь ценить

то, что имела и что предлагали…

– Это жестоко, – не сразу нахожу, чтобы высказать, как подло они поступают.

– Ничего, – пожимает плечами мать. – Потом ты нам ещё спасибо      скажешь.

– Ну знаете ли, – задыхаюсь негодованием. – Лучше умру в нищете, но с гордостью, что попыталась сама, – бросаю возмущение. – Сама буду себя обеспечивать, – конечно горячусь, но меня довели. А это было сделать очень сложно. Уж кто-кто, а я всегда отмалчиваюсь и терплю. Это мне с балетной школы привили – ни слова против!!!

– Столько пафоса на сытый желудок, – хмурится Виктор.

– Да ну? Сытый? – зло цежу. – Голод и боль – это то, с чем живу с пяти лет! Так что сытой и лёгкой жизнью не вам меня попрекать. Да я не работала как другие девчонки, но я себя положила на алтарь балета! И жила им! И была готова дальше идти, но судьба решила по другому!

– Вот именно! Положила! – рычит Виктор. – И к чему это привело? Ты калека! Тебе не видать сцены, как своих ушей…

– Спасибо, что напомнил. Но, поверь, осознание, что большой сцены мне не видать, куда горше, чем какая-то боль и постоянное чувство голода! Так что ни одному из вас меня не понять!

– Любви к танцулькам? – усмехается Виктор. – Не понять? Что это за профессия? – кривится бывший. – Нет, это красиво, но не более. Всю жизнь не проскачешь и на этом себя не обеспечишь так, как это могу сделать я.

– Я хочу стать хореографом! – киваю упрямо.

– И куда пойдёшь? Без связей и ходатайства? – хмурится папа.

– Открою свою школу, – чуть медлю с ответом.

– Без денег? – хмыкает Виктор. Молчу, уже как никогда ясно осознавая горькую правду. – Милая, танцы – дорогое удовольствие. За него кто-то должен платить. Хотя, стриптизёрши, на сколько мне известно, могут неплохо зарабатывать. Правда не в средничковом клубе, а в «элит» уровня… Подашься в стрипухи?

– Если придётся, почему бы и нет? – а это во мне уже злость говорит. Выпаливаю лишь бы огрызнуться: – Стриптизёрша – тоже профессия. Пусть не такая элитная, как балетная, но я даже в клуб готова податься, лишь доказать, что личность. Что могу быть взрослой и самостоятельной!

– Не смеши, – кривит лицо Виктор. – Ты хоть знаешь, что даже в лучший стриптиз-клуб просто так тебя не возьмут? Для этого тоже связи нужны…

– Сомневаешься, что смогу? – суживаю глаза, готовая броситься в бой.

– А то, – фыркает бывший. – Ты же изнеженный ангелочек. Ты не создана для работы…

Не дослушав, хватаю свою сумочку с дивана, куда её положила на время разговора с Виктором.

– Вить, – испуганно ахает мать, подступая к моему бывшему, – не позволяй ей…

– Не волнуйтесь, Нина Сергеевна, – самоуверенно успокаивает мать Виктор, – далеко и надолго не уйдёт!

– Это мы ещё посмотрим, – отрезаю решительно, шагая прочь. – Я найду

работу!

Ох, как же меня раздражает его уверенный тон.

И родители… подпевают Виктору!

Прежде чем захлопываю дверь, в спину нагоняет:

– Она ведь ничего не умеет. Только танцевать…

Виктор виноват!

И я!

Он спровоцировал!

Я поддалась порыву!

Родители лишь масла в огонь подлили…

Вот и вышло – что вышло…

Сгоряча обратилась к знакомой по хореографической школе. Эве. Хорошая девчонка… Сразу решила помочь, место своё на вечер дала. Зря я конечно в стриптиз-клуб пошла, но это был порыв… крик души – себе доказать…

Постепенно злость и отчаяние отступают, мне становится хорошо.

Словно на море отдыхаю – греюсь на солнышке, меня чуть качает на волнах.

Только когда жар становится каким-то навязчивым и душным, нехотя открываю глаза и испуганно шепчу:

– Не троньте! – даже шарахнуться пытаюсь, но меня тормозит:

– Да не насилую я, – хмурится огромный, мрачный мужчина, вид которого так и орёт: БЕГИ ОТ НЕГО ПРОЧЬ!

Он по-прежнему надо мной! И продолжает обнимать! Смотрит как-то глубоко, настороженно, внимательно. Словно ждёт, что я сама к нему потянусь… и тогда он даст себе волю. Но я не готова… НИ ЗА ЧТО! Мне бы сбежать, вот только я уже…

Запоздало оглядываюсь – я в чужой квартире! В простенькой комнате. На скромном диване. Видимо, уснула в машине, а ОН меня принёс к себе… в своё логово!

– Простите, – бормочу, про себя умоляя, чтобы он быстрее отступил.

Лютый подозрительно мнётся, будто сомневается, стоит ли выполнять своё обещание, но всё же отстраняется:

– Есть хочешь?

– Нет, спасибо, – нервно качают головой и, скрывая полуголую грудь, судорожно поправляю вырез блузы, который нападавшие порвали.

Глаза мужчины темнеют сильнее, линия скул становится ещё чётче:

– Переодеться? – верно считывает мой жест Лютый. – Правда женского у меня ничего, – зачем-то добавляет, – но могу дать… что-то своё, – сбивчиво чеканит.

– А можно мне побыть одной? – робко уточняю.

Лютый шумно выдыхает, словно ему врезают под дых:

– Ладно, тогда спи, – отрезает дозволительным тоном, и я, избегая дальнейшего возможного разговора, отворачиваюсь. Закусываю губу и вновь про себя молю: «Уйди! Не тронь!» Так сильно зажмуриваюсь и затаиваюсь, что собственный бой сердца оглушает.

Дико боюсь – что передумает и нападёт, но Лютый осторожно за собой затворяется дверь.

До последнего уверена, не усну, но нет… сон приходит во спасение быстро.

Бегу, падаю, вновь поднимаюсь и бегу. За мной гонятся, вещи порваны, ноги сбиты в кровь, но я упорно мчусь дальше. А потом кручусь, кручусь… Стопы уже утопают в крови, боль такая адская, что слезы текут по лицу, но мне нельзя останавливаться…

Просыпаюсь медленно. Давненько я не испытывала подобного ощущения, когда тело – сплошная боль. И лицо горит… Я вообще ощущаю себя помятой и измученной.

Очень насыщенный для меня оказался вчерашний день и ночь…

И тут до меня доходит где я, с кем… вернее, у кого.

Тотчас сажусь на диване, боясь дышать и прислушиваясь к посторонним звукам.

Лютый ЗДЕСЬ! Не храпит, но у него тяжёлое дыхание.

И как он поместился на раскладном кресле? Хотя это тяжело назвать «поместился» – ноги от ступней до щиколоток свисают.

Зато я бессовестно занимаю широченный диван.

Стыдно-то как?!

Решаю незаметно встать, по-тихому улизнуть, но пол под ногами сразу же у дивана издаёт скрип, и до сего, как мне казалось, спящий крепким сном мужчина, хрипло бурчит:

– Ты чего так рано? Не спится? – его голос наполняет просторную комнату. Хотя Лютый даже не открывает глаз. Полностью…

Он меня прекрасно видит в прищуре из-под веера чёрных трепещущих ресниц.

– Мне нужно, – "в туалет" остаётся по умолчанию.

– Квартира тиражная, сортир и ванная у входной двери ближе к кухне – не промахнёшься и не потеряешься. – Можешь переодеться, – неопределённо кивает на стул рядом со мной, где на спинке висит белоснежная футболка. – А если пожрать захочешь – придётся готовить. У меня ничего… Так что сама, если что-то найдёшь.

– Не могу, – тихо роняю, впервые в жизни мне стыдно, но это правда и остаётся только признаться: – Я не умею. Вернее могу приготовить только что-то для своего рациона: салат… почистить фрукты…

– Веган? – наконец открывает глаза Лютый, и я ещё сильнее мнусь от смущения:

– Нет.

– Тогда что ты ешь? Или ты вообще не ешь? – его взгляд красноречиво по мне пробегается, словно находит подтверждение сказанному.

Переступаю с ноги на ногу:

– Ем, но у меня диета, – как-то непривычно такое обсуждать с посторонним мужчиной. Мне давно не приходилось говорить на эту тему – родные и хорошо знакомые в курсе как строга диета у балетных, но впервые мне от этого неуютно.

– Оно и видно, – бурчит лютый и я спешу ретироваться, а там… может и из квартиры удеру.

Но пока справляю нужду, ощущаю себя такой грязной, оскверненной, несчастной, что даже пускаю непрошенную слезу.

Наверное, родители и Виктор правы – я глупая, не готовая к самостоятельной жизни девчонка, привыкшая жить за счёт других и ни черта не умеющая! По ходу дела и танцую плохо, хотя сколько себя помню только балетом и дышу.

Умываюсь ледяной водой, чтобы окончательно проснуться. Несколько минут рассматриваю себя в зеркало, изучая синяки и ссадины, но только выключаю воду, в дверь стучат:

– Ты там нормально?

– Да, – голос предательски дрожит. Не знаю почему, но Лютый вызывает неконтролируемый страх! Некрасиво с моей стороны избегать мужчину, который чуть ли не единственный, кто протянул мне руку, но… он по-прежнему пугает.

Так пугает, что сердце из груди выпрыгнуть пытается, а кровь наоборот стынет в жилах. В животе… что-то странное рождается, во рту сушит, ладошки потеют.

Его внимание. Желание угодить. Помочь…

А как он на меня смотрит?!

Будто вот-вот набросится!

А от звука его голоса у меня дрожат коленки, по коже мурашки носятся.

Вот и как с ним общаться?

Пусть не физически, но психологически он меня подавляет. Его так много, что задыхаюсь. Я словно клаустрофобий попавший в тесную кабинку лифта. А тесноты и духоты за двадцать лет жизни у меня более чем предостаточно. Наверное, поэтому и стараюсь избежать очередного доминанта.

Глава 5

Я ушла из дому, чтобы найти себя! Чтобы доказать не только родным, но к себе, что могу быть самостоятельной. Что не изнеженная избалованная девочка, боящаяся труда! Что смогу найти работу. Что мне необязательно выходить за Виктора!

– Эй, ты меня пугаешь, – опять раздаётся стук. Лютый явно караулит рядом. – Вены не вскрыла?

– Что за глупость? – распахиваю дверь.

– Ты просто так несчастно выглядишь. Как побитая собака… Но если нет – отлично! На вот, – вручает банное полотенце, наверху – та самая белоснежная футболку, которую уже предлагал, – я тебе принёс, – бормочет, меня жадно глазами обшаривая. – Если вдруг захочешь… принять душ…

– Спасибо, – забираю аккуратно стопочку.

– Не стесняется. Вещи в стирку брось или выкинь. Я тебе куплю новое, только размер скажи, – огораживает предложением, но больше не смущает. И за это ему спасибо! Оставаться в небольшой ванной комнаты, когда весь дверной проём перегораживает гигант, отрезающий единственный путь к спасению – очень тревожно. Не люблю ощущать себя загнанным в угол зайцем.

– Спасибо, – в очередной раз благодарю и торопливо затворяю за ним дверь, не забыв щёлкнуть фиксатором.

Шумно выдыхаю и несколько секунд веду с собой спор – мыться или нет?

Желание очиститься от скверны побеждает – принимаю душ быстро. Мне становится значительно лучше. Но уже промакиваясь на удивление мягким и дивно пахнущим полотенцем, понимаю, что из сменной одежды только футболка!

Кошусь на груду своего барахла: колготки порваны, юбка и блуза – тоже, пиджак в грязи и кровавых пятнах.

Мда!

Робко перебираю пальцами ткань футболки.

Мнусь несколько минут, но делать нечего – одеваюсь в то, что есть.

Жмусь от прохлады, ступая из ванны босыми ступнями и нахожу Лютого на кухне. В спортивных штанах, чуть приспущенных на бёдра, до невозможности откровенно демонстрирующих всю красоту мужского накаченного тела с обнажённым торсом, словно я надела его единственную футболку, и теперь у нас одежда одна на двоих: ему низ, мне верх!

Хозяйничает на кухне, и когда я появляюсь, как раз завершает сервирование и садиться на дальний от входа стул – лицом ко мне.

Чуть залипаю, рассматривая Лютого и краснею, когда он меня за этим ловит:

– Есть будешь? – не смущает пошлостями и шутками, кивает на скромно сервированный стол, где уже стоят чашки, какие-то бутерброды.

Взглядом обжигает быстро, но кажется успевает рассмотреть всё: никуда не пропавшие следы побоев на моём лице, следы пальцев нападавших на моих руках, ногах, короткость/длину его футболки, глубину горловины, прозрачность светлой ткани. – Я понял, что у тебя там какая-то диета, зелень нужна, фрукты, но это всё, что нашёл, – как бы винится. – Но не думаю, что если раз нарушишь график, случится что-то непоправимое, – жуёт слова. – Да и… тощая ты. Тебе бы наоборот набрать без скромности килограммов десять! – Чешит затылок, опять пробегаясь по мне задумчивым взглядом, будто прикидывая, не ошибся ли с расчётами.

Даже улыбку вызывает:

– Спасибо, Вы…

– Ты! – поправляет автоматом Лютый, хмуря брови.

– Ты… очень любезен. Этого более чем, – благодарно изучаю яства, чтобы не краснеть ещё больше от внимания мужчины. – Но я, наверное, лучше пойду, – обхватываю себя за плечи.

– Я вообще-то не гоню, и в душу не лезу, – Лютый с неудовольствием косится на телефон, брякнувший на столе, возле его руки. Берёт. И пока изучает входящее СМС, на кухне висит молчание. – Дело твоё – бежать, перекантоваться у меня, – продолжает, только завершает читать. – Я редко бываю дома и ненадолго. И сейчас мне уже пора по делам, – неспешно встаёт из-за стола. – Так что… – выглядит уверенным в себе мужчиной, внезапно попавшим в странную жизненную ситуацию. – В общем, если хочешь… – ступает ко мне.

– Это очень мило с твоей стороны, – торопливо, почти истерично киваю, едва не размазавшись по стене, потому что пытаюсь избежать близости с этим огромным мужчиной. А он, как нарочно, останавливается возле… так близко, что дышать страшно.

В голове отчаянно бьются испуганные мысли. Коленки дрожат. Таращусь во все глаза на Лютого – он мрачно на меня.

– Наверное я тоже пойду.

– Куда?

– Ну… и у тебя нельзя. Это ненормально, если тебя нет, а я тут…

– Нормально всё! Буду к вечеру. Куплю еды и шмоток, тебе всё равно не в чем идти, – подмечает резонно, намекая на его футболку на мне.

Я в раздрае – что делать, как быть. Нерешительно мнусь у стены в коридоре и смотрю, как Лютый быстро одевается.

Я ещё в смятении и уверена, что нужно уйти, но Лютый вновь настаивает:

– Не уходи, – его голос совсем становится шершавым и низким. Таким бархатным, что по моей коже от частоты его тембра бегут щекотливые мурашки.

– Если у тебя проблемы скажи. Чем смогу – помогу! – вот так просто, но взглядом пожирает.

– Спасибо, но я… – во рту сухо, облизываю губу и этот жест привлекает Лютого. Он подступает ближе, да так, что вышибает из меня воздух.

Вроде не подпирает, но я едва в сознании от страха. Впервые не зажмуриваюсь – смотрю точно под гипнозом в его дивные травянистые глаза, и жадно наблюдаю, как они темнеют всё сильнее.

Вздрагиваю, когда касается моего лица. Осторожно кончиками пальцев, затем нежно ладонью ведёт по скуле до уха, заправляя прядь, выбившуюся из общей массы волос.

И этот жест кажется удивительно не подходящим для такого крупного и сурового человека, вызывающего неконтролируемый страх перед его мощью и опасностью.

Идиоткой стою, не дышу… не шевелюсь… в ужасе! В ожидании не пойми чего, но чего-то страшного и болезненного.

Но Лютый вновь касается… в этот раз большим пальцем скользит по нижней губе к уголку. Суживает глаза, всматриваясь в рану, которая немного затянулась, по-прежнему щиплет.

Я на грани обморока.

Сердце лихорадочно бьётся: сильно, громко, как очумелое, и я почти глохну. Почти слепну от волнения и страха.

– Нужно помазать, – охрипло роняет Лютый, и теперь его глаза уже почти черные… И всё такие же нереально красивые… в обрамлении веера бархатно смоляных ресниц.

Лютый вообще обладает незаурядной внешностью. Смуглая кожа, суровые черты лица, которые с натяжкой назовёшь правильными и стандартно красивыми, но потому он и приковывал взгляд: высокие скулы, четкий контур губ, крупный нос, густые брови – необычно и хищно!

Он завораживает! Особенно его дивные, чуть раскосые, зелёные… скорее травянистые, глаза, которые в момент задумчивости или, вот, как сейчас, темнеющие до непроглядной черноты.

Высокий, мощный… Я бы его назвала гигантом и качком. Особенно в сравнении со мной, с пяти лет стоящей возле балетного станка. Но больше всего меня в нём восхищала и пугала его энергетика – энергетика сильного, властного, смертельно опасного человека, способного свернуть противнику шею или голыми руками снести стену.

На этом мысль ускользает – Лютый со сдавленным выдохом, словно и в нём что-то ломается, переступает черту, которую себе разграничила для него. Но делает это без порывов и грубости. Тяжело дышит, пилит меня помутневшим взглядом, словно прося разрешения, а потом целует. Осторожно в этот самый уголок рта, который зудит и щиплет.

Продолжаю стоять, как вкопанная – хорошо, хоть стену подпираю, а так бы рухнула от волнения: голова кругом, перед глазами свето-карусель.