Глава 3

Весь вечер была сама не своя, извелась от беспорядочно горьких мыслей. Посуда из рук валилась, еда подгорела, чайник подогревала несколько раз подряд. Дети волновались и постоянно спрашивали всё ли нормально?! Натягивала улыбку и деланно отмахивалась: «Отлично, просто день не задался!» Дочка взялась обработать укус перекисью, причём она же и настояла на процедуре, заверив, что могла попасть инфекция. Я согласилась, но уже сидя на кухне и ожидая окончания, была в ещё большем раздрае, ведь Златуля пиявкой присосалась: «откуда укус?» А я больше цеплялась за другую пугающую мысль, не заразил ли меня урод? Не стану ли оборотнем? Потом вспомнила, что Демьян тоже парой меток наградил и, между прочим, рубцы до сих пор на коже белели, но я так и не обратилась тварью. Значит, должна остаться человеком и на этот раз.

В спальню почти ворвалась. Закрыла дверь и прижалась спиной. Это ужасно. Не желаю обманывать детей. Не хочу опять мучиться. Не хочу бояться. Меня жутко напугал мужик, но ещё больше страшилась встречи со своим личным демоном. Демьяном… Да и, по правде, не видела толку в нашей беседе. Приду к нему и?..

"Просили передать, отдай территории, а не то меня с детьми убьют?"

Даже самой смешно, только смешок с горечью вырвался и чуть слезы из глаз не брызнули.

Ромке позвонить? А он чем поможет? Родители – вообще, не вариант, еще не хватало их подставить. Детей бы тоже маме с папой отправить, да только пока есть возможность, твари будут дергать за нити, то есть за мою привязанность к Злате и Илье.

Не спала всю ночь. Прокручивала разные варианты, как и что лучше сделать, но ничего дельного не надумала. Всё сводилось к тому, что в цепочке Демьян-Я-Дети – я центральное звено и,как итог – лишнее.

Мне всё равно до Демьяна и его разборок, единственное, кто волновал – мои дети. Связующее между первым и вторыми – я. Выходило, если выйду из строя, твари утратят интерес к детям, ведь шантажировать решили Демьяна через меня. Не будет меня, не будет смысла делать больно Илье и Злате.

Если кукловоду плевать на меня, то на ребят и подавно!

Да, он обещал, что детям не причинят вреда, но гарантий никаких. Тем более твари уже добрались до моей семьи! А Демьян где-то… и ему нет дела до проблем бывшей фантош. Какой бред надеяться, что он начнёт волноваться за человечишек. Я Демьяну нужна как кобыле пятая нога. Он меня столько раз истязал, изменял, бросал, подставлял, из-за него я стала монстром!

С завидным упорством перебирала варианты, возвращаясь к одному и тому же. Ладно, допустим, плюнув на гордость, найду кукловода. Даже смогу уговорить выслушать. Передам, что от меня требуют.

Черт, сверх идиотство думать, что он прислушается. Демьян за меня-то не захотел вступиться. Требовать, чтобы защитил детей, которые к тому же не его?! Да он засмеет.

Меня трясло от негодования и страха.

– Мамуль, – сонно протянула Злата и прижалась крепче: – Ты что, опять плачешь?

– Да это я от счастья, родная, – соврала, чмокнув в лоб. С удивлением осознав, уже утро, а я не заметила, как дети оказались у меня в комнате.

– Мам, ты это, – вклинился в разговор Илья и тоже прижался с другой стороны. – Ты только нас не бросай.

– Я вас так люблю, – еле удерживалась от рыданий. Ещё немного пообнимались все и встала. Кое-как умылась, завтрак приготовила.

Перед уходом Злата и Илья меня целовали крепче обычного, словно понимали, что со мной что-то не так и прощались.

Я деланно непринужденно улыбалась, а когда дверь затворилась, медленно прошла в ванную, отворила подвесной шкафчик, где лежали лекарства. Нашла те самые антидепрессанты, которые приобрела по рецепту, но так и не принимала.

Разные варианты самоубийства обдумывала, но повешение и вскрытие вен – отмела сразу же. Не дай бог, дети первыми меня застанут. Вид матери, либо в кровище, либо с высунутым языком болтающейся на ремне, и лужей мочи на полу, аж саму передернуло от отвращения. Не желаю, чтобы у детей случился психологический срыв из-за подобной картины. Нет, шок, конечно, будет в любом случае, но пусть не с такими жуткими подробностями в памяти.

Таблетки! Самое простое и безобидное.

Набрала стакан воды, высыпала горсть пилюль на ладонь, несколько секунд смотрела на себя в зеркало, а потом решительно их запила.

Никогда не задумывалась, как быстро должно действовать лекарство.

Побрела в спальню. Взяла телефон. Подтянула ноги к груди и стала рассылать смс. Детям: «Я тя лю больше жизни!» – каждому. Бывшему мужу: «Береги их!» Любашке: «Если будет возможность, навещай моих детей!» Маме позвонила:

– Мамуль, привет.

– Доченька, родная, – взволновалась она. – Ты что? Всё нормально? – уточняла настороженно.

– Да, да, – поспешила уверить. – Тут такое… – не знала, что хочу сказать, да к тому же язык стал заплетаться. Меня подташнивало, перед глазами всё плавало. – В общем. Я тебя очень люблю, мамуль. И папу. Я вам так благодарна за всё, что вы для меня сделали, и для детей…

– Ты что удумала? – начала тревожиться сильнее мама.

– Мам, да хреново всё! Нет у меня выбора.

– Какого выбора? – паниковала родительница.

– Мам, молю, детей береги. Всегда говорим им, что только ради них жить хотела.

– Доча, – пыталась перекричать мама, – мы скоро приедем…

– А смерть моя… – не позволяла сбить с мысли, ведь уже ощущала, что вот-вот и меня вырубит, – только ради их спасения и жизни.

Пустота… Темнота. Меня покачивало. Лёгкий звук прибывающих волн, бьющихся о берег, далекое журчание воды. Так хорошо. Свободно, тихо, безмятежно, но в следующий миг эйфория оборвалась, и я вынырнула в грубую и отвратительную реальность. Меня тошнило, буквально выворачивая наизнанку. Дичайшие спазмы скручивали живот. Колики, резь… Руки, ноги дрожали, голова раскалывалась.

Вокруг гудело волнение, суета:

– Промывайте… – странно протяжно и каким-то эхом звучал мужской, суровый и требовательный голос. – Больше жидкости!

Ну, вот Ад на Земле – моё любимое курортное место и времяпрепровождение. Когда же с отпуском повезёт?!

Глава 4

Когда проснулась в очередной раз, оказалась опять в палате, вся в капельницах и трубочках. Первое, кого увидела – Рому. Сидел напротив. Был бледен, встревожен, печален.

– Ром, – промычала, едва разлепив пересохшие губы, и бывший муж тотчас ко мне подался:

– Мил, дура ты, а… – накинулся, но, мотнув головой, поправился: – Прости, просто ты… Мы так испугались.

– Знаю, Ром, – скривилась, ведь горло жутко болело и саднило, – зря вы меня спасли.

– Дура! – начинал злиться Ромка. – Ты хоть о детях-то подумала?

– Я только о них и думала, – сокрушалась хрипло. – Я их так люблю…

– В общем, так, – перебил бывший, – я им не сказал, что ты натворила.

Я ощутила, как глаза обожгло слезами.

– Ну что ты?! – тотчас расклеился бывший. Всегда так реагировал, когда плакала и обижалась. – Мил, не надо…

– Спасибо, – выдавила, переполненная благодарностью.

– Я сказал твоим родителям, и детям, что тебе нужно было срочно на курс новой терапии лечь. Ты не ожидала, что так получится, но тебе придётся чуть дольше остаться. Переволновалась, вот и начала себя немного неадекватно вести. Испугалась, что умереть можешь…

– Ты ведь знаешь, что я тебя люблю? – ляпнула неожиданно.

– Знаю, – кивнул Ромка и по-отцовски чмокнул в лоб. – Мы с тобой вместе многое пережили. Я был не самым лучшим мужем, прости.

– Простить? Это ведь я всё испортила… Ром, а это переживём?

– Мил, – замялся бывший, и я поняла по взгляду, что он не собирался налаживать наши отношения, – боюсь, это касается не только нас с тобой.

– Почему?

– Мил…

– Как тут поживает наша пациентка? – в палату стремительно вошел высокий мужчина. Он мне понравился с первого взгляда, светловолосый, с правильными чертами лица, интеллигентный. Но, когда увидела переливающееся золото в синих глазах, тотчас стало плохо. Схватила Ромку за руку:

– Не оставляй меня с ним.

– Ты что? – изумился супруг… бывший. – Роберт Евгеньевич тебя с того света вытащил. Причём, как понимаю, не первый раз.

Мужчина, тем временем, стоял напротив и с любопытством смотрел на меня.

– Я не просила, – процедила сквозь зубы, в голос вложив все негодование и обиду.

– А я не мог позволить такой женщине бросить своих детей, – был до отвращения бесстрастен врач.

– Я не бросала! – кинула с вызовом. – Спасала.

Теперь уже в синих глазах мелькнул живейший интерес:

– Роман Анатольевич, вы бы сходили кофе выпили, детям отзвонились, что мама скоро выйдет. Родителям, что их дочь идет на поправку, а я пока с Миленой тет-а-тет побуду. Ей нужен разговор со специалистом и очень демонстративная порка, а то она теряет ощущение реальности.

Ромка встал и вышел, даже слова не сказав.

Я сжалась в комок, понимая, что сбежать не удастся, впрочем, как и позвать на помощь. Всё что оставалось – следить за врачом и ждать дальнейшей участи.

– Ну, тихо, Милена, – спокойно одернул Роберт Евгеньевич со снисходительной улыбкой – теплой, располагающей. Приблизился, по-хозяйски принялся осматривать: глаза, рот, руки, ноги, живот. – Я не причиню вам зла, – гипнотизировал без стеснения.

– Так ли? – отозвалась хладнокровнее, чем ожидала, на миг обрадовавшись, что у врача не получалось на меня воздействовать.

– Почему вы так поступили? – нахмурился Роберт Евгеньевич, но интересовался мягко без нажима.

– Были на то причины, – попыталась отвернуться, но мужчина заставил меня посмотреть ему прямо в глаза, удержав за подбородок.

– Вы поражаете своей силой и желанием быть независимой.

– Это разве плохо?

– Это удивительно, притом, что вам пришлось пережить, а насколько знаю, одержимость – неизлечима!

– Тогда, может, хватит меня мучить? Всем вам? Просто отпустите меня… А я сама решу, можно ли избавиться от одержимости.

– Вас преследует кто-то из наших? – цепкий взгляд прогулялся по моему лицу и остановился на глазах.

Не выдержала напора и зажмурилась:

– Не хочу никого из вас ни знать, ни видеть.

– Вот это боюсь, невозможно, – без капли раскаяния бросил Роберт Евгеньевич и по скрипу койки, поняла, что мужчина встал. – Мы существуем с вами в одном мире. И, раз вам известно о нас, просто смиритесь.

Чуть расслабилась и всё же посмотрела на врача:

– Если бы ваши разборки не касались нас, людей, думаю, мы бы спокойно уживались, – вздохнула горько. – Но вам и развлекаться хочется ,и нас грушами для битья выставить.

– Вам кто-то угрожал? – настаивал Роберт Евгеньевич строго.

– Я устала, – отвернулась и, подтянув одеяло к подбородку, вновь закрыла глаза.

– Хочу, чтобы вы знали, – ровно лился голос врача. – Никто вас не обидит в стенах этой больницы. Я даю вам слово.

Не ответила. Да и что?

Глава 5

Курс реабилитации помогал восстанавливаться физически и, конечно, он бы не смог пройти без посещения специалиста-психотерапевта. А так как им по всем документам являлся Эпштейн, ему позвонили и сообщили, что я в очередной раз в больнице.

Несмотря на то, что Новый год уже на носу, настроение совершенно не ахти, и уж тем более не праздничное, скорее суицидальное! Я мучилась, переживала, накручивала, опять впадала в депрессию и откровенное уныние. Поэтому разговор по душам с психоаналитиком не помешал бы. К тому же кроме него мне, по сути, и обсудить-то не с кем столь щепетильные темы.

Шлёма явился уже на следующий день после того, как загремела в больницу. Я ему была благодарна, единственное, не удержалась и высказала:

– Вы меня обманули.

– И в чём же? – Эпштейн приставил стул ближе к койке.

– Вы сказали, я другая…

– И это так, – опустился на сидение – ногу на ногу, руки в замок и на колено. Спина прямая, взгляд пристальный.

– Нет. Боюсь, мое спасение тоже либо в заточении в клинике, либо в смерти.

– Думаю, скорее всего, вы неправильно оценили обстановку, поэтому и пришли к ошибочному мнению, – рассуждал мозгоправ, задумчиво сдвинув брови к переносице. С неудовольствием отметила, что мужчина вновь перешёл на «вы».

– Я приняла единственно верное решение, но мне не дали его завершить!

– В смерти нет спасения, – сухо резюмировал Шлёма, – но как один выход из сложившейся ситуации, вполне рационален. Хотя, признаюсь, ваша жалкая попытка не произвела на меня впечатления.

– Что, простите? – дрогнул голос, даже ушам не поверила, услышав подобное заявление.

– Ну как же, – скучающе протянул Эпштейн. – Самоубийство таблетками, при этом обзвонить всех. Вы хотели привлечь внимание?

– Н-нет, – мотнула неуверенно головой. – Я… – замялась, потому что не находила отговорок.

– Что? – вскинул брови психотерапевт. – Когда собираются умереть – делают попытку более решительно. А вы? Выпили сомнительные пилюли, написали смс знакомым, обзвонили родственников. Вы хотели, чтобы вас спасли? – очередной вопрос, приправленный сарказмом, вывел из ступора.

– Нет! – теперь голос звучал уверенно и даже зло. – Я так поступила потому, что не хотела, чтобы меня первыми нашли дети. Я знала, что кто-то сорвется, и в этот момент надеялась, что Злата и Илья будут в школе. Как быстро действуют лекарства не знала. Поэтому импровизировала.

– Банально и неубедительно, – поморщился Эпштейн. – Халтура. В следующий раз прошу– больше экспрессии и решительности, чтобы у врачей не было шанса вас спасти, а мне не пришлось вести «дружеские» беседы с патологически не здоровой личностью.

– Вы издеваетесь?

– Нет, но и не хочу тратить время на трупы, – равнодушно пожал плечами психотерапевт.

– Так я вас не держу, – обиженно надула губы.

– Знаю, – апатично кивнул Шлёма. – Но меня вызвали, – констатировал факт, не больше. – Я обязан наблюдать за вами. Так что, немного посижу. – Хотя, проще упечь на принудительное лечение в клинику. Знаете, мне нравится эта мысль всё больше, – задумчивый тон напугал не на шутку.

Меня прошибло холодным потом, а потом по телу прокатился жар.

– Вы этого не сделаете! – категорически заявила и для убедительности мотнула головой.

– А кто помешает? – наигранно ровно огляделся Шлёма. – Я специалист высшей категории, моё мнение уважается в наших кругах. Любой суд, любая комиссия прислушается к заключению психотерапевта, который, к тому же, наблюдал вас до рецидива.

Поджала губы и с твердолобой решительностью уставилась на противоположную стену. Некоторое время молчала – был безмолвен и Эпштейн. Он, вообще, словно утратил интерес к происходящему.

– Вы жестоки, – обронила устало, когда осознала простую истину – Шлёма никогда не лгал, не прикидывался другим и не внушал ужаса. По сути, был единственным, кто смотрел как на человека. Был другом, как бы смешно ни звучало. И сейчас не собирался лебезить и упрашивать одуматься – давал выбор и был готов принять любой.

– Я реалист! – отрезал холодно мозгоправ. – Мне казалось, – сделал паузу, чуть подался назад, сложив руки на груди, – у вас всё наладилось. Вы снова увидели смысл жизни.

– Так и есть, – не могла не согласиться, – я по-прежнему считаю, что дети – для меня всё, вот только не переживу, если с ними что-то случится.

– Вам угрожали? – продолжал хмуриться Эпштейн.

– А вы разве не ковыряетесь в моей голове? – озадачилась в свою очередь.

Шлёма помрачнел сильнее:

– Расскажу секрет, – лился ровно его голос. – Хоть и не совсем он таков, но мы стараемся о нём не говорить во всеуслышание: фантош не может стать чьей-то ещё кроме хозяина.

– Но я свободна, – промямлила удивлённо.

– Но ваш разум нет. Вы навсегда останетесь одержимой своим кукловодом, – ткнул в жуткую правду. – Вмешательство в ваш разум другим оборотнем обречено на провал. Вы закрыты для остальных.

– То есть, – даже немного полегчало, – моё сознание блокировано? Больше никто не сможет ковыряться в моей голове? Подчинить себе?

– Никто, – заверил с мягкой улыбкой Шлёма. – Из разумных, – добавил чуть помявшись. – Для того, чтобы проникнуть в лабиринты вашего разума ,нужна невероятная сила. На моей памяти таких отчаянных тварей не встречалось.

– А разве не все чистокровные сильны одинаково?

– Нет, – качнул головой Эпштейн. – Большинство просто физически сильнее обращенных и, естественно, других тварей, населяющих планету. А некоторые, – выдержал паузу, – обладают весьма внушительными способностями. В общем, кто меньше, кто больше, и тут не угадать в какой семье родится наиболее одарённый. Для нас рождение ребёнка – бесценный дар.

– И поэтому с лёгкостью расправляетесь с другими?

– Мы не идеальны… – развел руками психоаналитик. – Убиваем безжалостно, но защищаем самозабвенно, порой ценой собственной жизни. Если бы вы были частью нас, знали.

– Ну уж нет, спасибо, – рьяно мотнула головой. Такая перспектива пугала не меньше встречи с Демьяном. Особенно после того, как он объяснил последствия обращения человеческой особи в тварь. Пресмыкаться перед кукловодом, стелиться без воздействия на психику, по собственной воле, категорически не прельщало. Это гораздо хуже чем быть фантош – хуже психологической неволи! Несколько минут молча переваривала услышанное, и осторожно озвучила нагрянувшую мысль: – Тогда как без ковыряния в моих мозгах вы настолько ясно улавливаете суть проблемы?

– Практика, – натянуто улыбнулся Эпштейн. – Рад, понимаете, что ваша выходка не может ускользнуть от специалистов, – теперь уже был серьезен и даже строг.

Кивнула, пристыженно потупила взгляд, изучая складки на одеяле.

– За вами теперь должны наблюдать. И, если по чести, то вы обязаны пройти лечение в специализированной клинике, – давил на мою совесть без намека на шутку.

– Психушке? – запнулась, взметнув испуганный взгляд на психотерапевта, в надежде увидеть опровержение намерения это сделать.

– Милена, – был рассудительно вкрадчив Шлёма, – я надеялся, что у вас более устойчивая психика, мне жаль, что так…

– Она у меня устойчивая, – убеждала с жаром. – Я непросто так решилась на подобное. Мне пришлось… да и пока не вижу другого выхода из сложившейся ситуации.

– Вы можете мне доверять, – твердо напомнил Эпштейн. – Если есть нечто, что вам угрожает или вашим детям, я готов выслушать и помочь по мере возможности, – умолк на доверительной ноте.

Я опять кивнула, но пока не решилась рассказать.