История двух самцов

Фактически, в Эрлагол меня затащил мой друг и боевой студенческий товарищ Лёха Ващев. Не уверен, что это он автор-сочинитель вводной описательной части про траву и звёзды, но слагал тоже уверенно и завлекательно, рассказывая про «лето в Эрлаголе». По всему выходило, что ехать надо!

И вот мы здесь.

Сидим в лагерной столовой, за окнами хлещет дождь. Ждём, пока народец рассосётся, и добрые поварихи предложат оставшимся добавку. Такое случается, если иметь достаточно выдержки и наглости. На один комплект талонов не шибко разживёшься. А у нас молодые растущие организмы… Каша, естественно, нас в меньшей степени интересует, а вот бутер с парой кубиков сливочного масла… Или завалящая котлетка, под какао с булочкой…

Психологический портрет Алексея таков. Характер нордический, уравновешенный. Манеры учтивые, вид деловой. Добавьте к этому подтянутую спортивную комплекцию и кошачью походку самоуверенного самца… И получите объяснение, почему некоторые девушки из нашего эрлагольского окружения в него тайно влюблены. В частности, одна, имени я не помню, для простоты назовём её Аня. Была она девушкой тонкой душевной организации – какой, по моим тогдашним понятиям, и должна быть истинная походница: любящей природу и животных, в общении мягкой и отзывчивой, но стойкой перед ударами судьбы, дождя и ветра. Она, конечно, держалась на почтительном расстоянии, ведь Лёха «занят», он с Юлей, но поведение и неровное дыхание Ани выдавало бедняжку с головой.

Кошачья походка, как ни странно, не слишком способствовала сближению Лёлика с пушистыми существами, именуемыми, собственно, котами. Особой искры любви между ними не проскакивало. Расскажу предметно о приблудном коте, который постоянно дежурил вместе с нами в столовке. Доброта поварих на него не распространялась, зато он часто получал съедобные бонусы от сердобольных девочек-студенток. Этот сей кот имел обыкновение тереться об ноги, и даже позволял себе вскакивать на колени потакающих ему гражданок. Но в тот раз он не угадал.

Котик изловчился и выбрал своей целью… Лёху. Это было фиаско. Как результат, он пролетел пару-тройку метров по воздуху и смачно шлёпнулся хребтом о стену. А стены столовки состояли из металлических рам и полупрозрачных пластиковых панелей, такой летний вариант; капитальные кирпичные стены возведут десятью годами позже.

Короче, котейка пострадал исключительно психологически. Панель отпружинила мягкое тельце и отбросила в сторону. С воплем упрёка и разочарования он поспешил покинуть помещение. А вот ребята за соседними столиками насторожились. В смысле, замерли в лёгком шоке. Никто от Лёхи такого поворота не ждал. Особенно чувствительная Аня, она после того случая к нашему альфа-самцу заметно охладела.

История с «целлофаном»

Мы ждали этот день, и вот он пришёл.

Нас повели на склад за инвентарём и к палатке с раздачей за долей груза на каждого. Тут улыбки с наших детских лиц начали сползать. А лобики морщиться и думу думать.

Как мы всё это… понесём? Да ещё в таких вот круглых брезентовых шариках с лямками… Туда же ещё и свои вещи надо складировать! С кислыми минами приняли из щедрых рук инструктора «железо» в виде консервных банок, крупы-вермишели, сахар-соль и кустарно герметизированный тетра-пак… со сливочным маслом. Этот способ хранения походного продукта, за неделю ставшего моим любимым, поразил до глубины души.

А ещё раздавали… «целлофан». Для нас он был именно целлофаном, много позже повсюду распространилось модное слово «полиэтилен». Пластмассовый мир победил десятилетие спустя. А тогда я получил массивный мутного цвета квадратный свёрток, недоумевая, к чему всё это. Уже в походе все поняли, что целлофана много не бывает, когда бывает много дождя, а по возвращении стали применять его и к своим стационарным койко-палаткам.

Сейчас же дядя Витя объяснил, что вещь нужная, помогает защищаться от влаги. Мы не спорили. Мы всё больше понимали, во что влипли. К целлофану прилагались прищепки, а кому не хватило – шнурки, и, глядя на них, моя девушка «Таня» сказала вдруг растерянно:

– А у меня обуви нет…

– То есть, как нет? – спросил инструктор.

– То есть, как нет? – спросил я.

– Ну, мне никто не сказал, куда я еду… У меня только босоножки…

Четвёрка смелых сконфузилась. Но Виктор и глазом не повёл. Высокий, худощавый, светловолосый сухопутный волк.

– У моего сына есть старые кроссовки. У вас какой размер?

– Тридцать седьмой…

– Думаю, подойдут. Пойдёмте, они в комнате.

И они удалились в сторону эрлагольской ратуши. А мы переглянулись. В глазах Лёхи и Юли был немой вопрос.

– Ну, как-то так…, – неуверенно промямлил я. – Зато она взяла штормовку…

Когда «Таня» шла обратно с парой белых кроссовок в руках, на её лице не было ни капли торжественности. А был… страх. Мы трое глянули на обувь и невольно скривились. Белыми их уже можно было назвать с большой натяжкой. Но главное, тут и там на стыках кожи и подошвы зияли дыры шириной с большой палец.

– Я ему говорю… они дырявые! А он смеётся: это же хорошо, вода будет выливаться!..

И она мрачно посмотрела на меня.

…Вода и правда хорошо выливалась. Все шесть дней. Очень удобно, не обманул дядя Витя…

Высокий старт

Начало. Всё существо замирает (и все существа тоже), когда мысленно возвращаешься к нему. Я его не забуду. Хоть двадцать лет пройдёт, хоть пятьдесят.

Нас грузят в машину. Не обычную «шишигу» с окошками по бокам и за кабиной, а какую-то военного образца, глухую, без всякого обзора. Герметичный стальной кунг, где царит душноватый полумрак. Сидячих мест, как всегда, не хватает, едем привычным манером: на половых рюкзаках. Машина страшно ревёт и даёт ходу. Пассажиров начинает кидать друг на друга.

Час, и другой прыгаем в брюхе железного монстра, будто слепые котята, проглоченные какой-нибудь мантикорой или тарраской. Можем только слушать, что творится снаружи. И слушаем с ужасом.

Там что-то долбит по обшивке межпланетного корабля, что-то стучит, рычит и скрежещет. Снизу сыплются совершенно дикие и коварные удары, от которых любой монстр должен был бы перевернуться… Что-то шелестит, гремит и плещет… Ей-богу, такое ощущение, что едем… по реке!

Я хочу обратить ваше внимание, дорогой читатель, на то, что для юнцов, первый раз в жизни оказавшихся в горах и ничегошеньки о них не ведающих, самая эта мысль казалась фантастичной и пугающей. Представьте, что вы никогда не видели горной реки, и вот вас берут за шиворот и кидают в надувную лодку, а потом отталкивают её от берега – да здравствует сплав!

Нам и правда поначалу не верилось, что автомобиль может ехать через реки, но шумы за металлической стеной очень походили на то. Монстр всё сатанел и не унимался, кишки подлетали к горлу, теперь всем хотелось одного: выбраться отсюда. Однако смутно мы уже понимали, что ВЫБРАТЬСЯ оттуда, куда нас везут, так просто не получится!

Наконец, машина конвульсивно дёрнулась и замерла, дверь кунга заскрежетала. Меня ждал новый мир…

Там оказалось свежо и красиво. И пасмурно. Небольшая речушка, журча, убегала вниз, к реке побольше. Над головой качали кронами берёзы и кедры, по траве пробегала волнистая рябь. Мы взбодрились, по-солдатски оправились и… пошли. Без всяких напутствий и предисловий. В ту сторону, куда пошли все. В гору.

…И пошёл дождь.

Такое чувство, что первая капля упала на меня, когда я сделал первый шаг.

Потом упала вторая и третья, засеменил тоскливый липкий дождик, которому конец предвидится не скоро. Четверо остановились и стали рыться в мешках в поисках хлипких дождевиков. Отстали. Линия фронта быстро ушуршала вперёд. По заросшей дорожке, змеящейся вглубь распадка.

Рюкзак – такая штука… Я не обращал на него внимания, когда тащил из лагеря к машине. И пока ехали. Теперь вот… обратил. Через пять минут он показался мне довольно-таки тяжёлым. Через полчаса – очень тяжёлым. Спустя час я понял, что жестокие организаторы взвалили мне на горбушку непосильное бремя. Я уже жалел, что подписался на такое издевательство.

Ещё мне захотелось пить. Это под дождём-то… Дорожка шла по-над речкой, которая постоянно шумела где-то сбоку, за кустами, но добраться до воды оказалось невозможно. На это просто не было времени.

О том, что в Горном Алтае можно запросто пить водицу из любого ручейка, я узнал с большим удивлением. Теперь же у нас были поллитровые ПЭТ-бутылки с винтовой крышкой, и вопроса, как их наполнять, не возникало. Мы уже неделю употребляли воду из Чемала в лагере, и она была превосходной.

Вот и мостик, просто несколько брусьев, присыпанных землёй. Переходим ту самую речку, которая нас преследует. Скорее к воде! Да фиг с ней, с бутылкой, черпаем ладонями! Пальцы кукожатся. Какая холодная! Оглядываемся. Блин, где же все остальные? Кто-то упустил пробку… Начались первые потери…

Небо заволокло окончательно. Дождь заговорил более резким тоном. Я не сомневался в серьёзности его намерений. Китайский дождевик «для дачи» прилип к лицу и голове. Плечи взвыли. Дорога всё петляет и петляет. Второй мостик, третий, четвёртый… Промокли снаружи, и взмокли изнутри. После двух часов угрюмого ковыляния дождь сделался бесчеловечным.

На свободном от деревьев пятачке, близ едва различимого остова сгоревшего сруба, Виктор Малявинский решил сделать стоянку. Речка здесь делала небольшую петлю, к косогору прижался невысокий молодой березняк. Речка называлась Абаш. Мы этого не знали.

Как только группа остановилась, сверху обрушился натуральный ливень.

– Почему стоим? Привал, что ли?

– Да вроде, говорят, всё на сегодня… Встаём здесь.

– Встаём?!!..

Не верим своему счастью. Мгновенно падают на землю десятитонные заплечники. Но, блин… а льёт же! Что делать-то?

– Ставим палатки! Дежурные разводят костёр.

Дядя Витя отдаёт распоряжения. Дежурные – это те, кто сегодня готовят завтрак, обед и ужин.

Это мы. Четвёрка бесстрашных. И хитрых. Решили «сразу отбиться, чтобы потом уже не заморачиваться». Вызвались дежурить в первый день, он ведь короткий… Это было ещё до дождя. Обратку включать поздно.

Бегу в березняк вырубать колышки и стойки для временного жилища. Живые деревья не трогаю, ищу сухие стволы, сучья и палки. С учётом ситуации, это жёсткое самоограничение, но мне везёт. Брезентовая палатка из семидесятых (так и хочется назвать её «пилоткой») держится, только если поставить внутрь неё две вертикальных распорки, спереди и сзади. Это несколько специфично, и совсем не понравилось бы современным ребяткам, привыкшим к стеклопластиковым дугам. У нас выбора не было.

Ну вот, «пилотка» грустно повисла на палках, спешно приматываем к углам концы целлофана… Бесполезняк! – всё уже промокло, и концы, и целлофан, и крыша тряпичного домика… Девчонки возятся у костра, а по правде сказать, у того места, где давно должен был бы возникнуть костёр. Но не возникает: любые проблески пламени тут же заливает водой. Дядя Витя подаёт знак. На помощь выдвигаются ещё два бойца. Четыре титана, включая нас с Лёхой, держат за четыре угла плёночный отрезок над несчастными Юлей и «Таней», отчаянно замешивающими крупу на слабых язычках огня. И титанов, и Юлю, и «Таню» обильно орошает всё набирающий силу Дождь.

До сих пор не пойму, как нам в таких условиях удалось приготовить тот скорбный ужин. Да только каша набухает, дождь, как по команде, стихает, и по лагерю разносится призывный металлический звон… Улучив момент, Лёха подмигивает мне:

– Айда в палатку, проверим, как чё…

В палатке у него фляжка с водкой. Мы мокрые насквозь. Нас колотит. Наш новый дом стоит немного на склоне, на мягкой травке. Внутри уже расстелен огромный общий спальник, плюхаемся на него. Ключевое слово: «плюхаемся»! Как только сели, снизу… поднялась вода. И вот мы лежим в луже!

– А, по х…

Сделав несколько мощных глотков, я откинулся на спину и запел:

 
Смерть… это место для тех, кто мёртв!
Смерть – это место для тех, кто жил…
Это место встречи тех, кто бродил
Босиком по алмазной ржи…²
 

Лёха подхватывает. Дуэт обречённых:

 
Это родина… Смерть!
 

– Эй, ребята, да вы палатку неправильно поставили!

– Да? А как надо?..

Нам показывают. Дают лопатку. Переставляем сырую брезентовую избушку на курьих палках, обкапываем её канавкой для стока воды. Покрываем уже двумя слоями «целлофана». Туго затягиваем шнурками. А вокруг красота – не видать ни черта…³ И снова дождик накрапывает.

Откуда ни возьмись из амбаров и сусеков наших коллег по безумию появляются два сухих спальника: трёшка и двушка. Одноместные спальники в дружном советском туризме не приветствовались: в них же холодно, никто тебя не греет бочком! Одноместный спальник на тур-сленге называется «смертник». И я уже начал понимать, почему… А водянистый пятиместный, совершенно неподъёмный теперь спальничек будем носить с собой, как знамя, все шесть дней, пытаясь сушить его у костра, на ветру, на редком солнышке…

– Лёха, водка ещё есть?

– Спрашиваешь…

Это был первый день моего первого похода.