Мои артисты незаметно разбрелись кто куда, оставив меня в одиночестве. Даже Кристи после третьей «Голубой лагуны» ускакала на ближайшую сцену. Юное загорелое тело на высоких каблуках, сбросив рубашку, оставив костюмом лишь бусики-трусики, выскочило на сцену как черт из табакерки, и грациозно запрыгало под лучшую электронную музыку. Достойное внимания зрелище. Мужчины защелкали мобильными, силясь зафиксировать на съемные карты памяти неизгладимое впечатление. Разгоряченная алкоголем, ритмом, количеством жадных глаз, Кристи изящно позировала, подставляя взглядам лучшее. Я не стал мешать. Отчалил бродить по пляжу, всё время фиксируя в толпе возле барных стоек знакомые «бабочки-цилиндры». Только пугливый Вовочка «дул на воду», не забывал о грядущей зиме. Прячась в тени гигантской белой инсталляции, усердно массировал широкие бока распластанной на песке заспиртованной «медузе», возрастной брюнетке с сиротливой отметиной на мощной пояснице, татуировкой гнущего спинку котика.

Весь движ напрягал меня. Неумолкающий ни на минуту шум, как на вокзале: все вместе, но каждый своим поездом куда-то едет, кого-то ждет, а главный минус – полное растворение в толпе. Оставалось курить одну-за-одной и пьянствовать.

Спустя час на меня свалилась взмыленная, возбужденная Кристи, обмахиваясь веером из купюр: «Прикинь, суют бабло, как стриптизерше!», деловито подсчитала прибыль. Недалеко от нас, размахивая бутылкой «Абсолюта» вместо дубины, блуждал в трех декоративных пальмах здоровенный рыжий викинг. Время от времени обращаясь к небесам, выл трубным басом:

– Кри-иии! Ти гдье-ее? Кри-ииии!

Кристи проследила мой взгляд:

– Не обращай внимания, – небрежно поелозив в воздухе рукой, стерла викинга из нашей реальности, не забыв при этом подальше отползти в тень, – У него деньги кончились. Я сразу ушла.

– Кто бы сомневался, Кри-иии, – хмыкнул ей, передразнивая рыжего.

Пропустив мимо ушей иронию, возможно, просто не ошибаясь на свой счет, Кристи лизнула меня в щеку, муркнув:

– Дэн, спасибо, мне так здесь нравится!

Через несколько минут, выдержав положенную приличием паузу, умчалась в неизвестном направлении.

Огненный шар почти коснулся воды. Музыка стала тише, обозначая торжественность момента. По беззвучной команде тысячи воздушных шаров метнулись с берега в небо, покидая хозяев, унося с собой тысячи печалей, освобождая место для мечты. Ночь вступала в свои права.

«Горожане засыпают, просыпается мафия».

Возвещая открытие фестиваля, грянули фанфары, казантипский люд взвыл, на огромном экране начался обратный отсчет, словно заново в истории человечества стартовала в космос первая ракета. Три! Два! Один! Пуск! Накрывая вакханалию, с неба на головы людей расплавленным золотом потекли слова: «Говорит и показывает Главный Улучшатель Жизни казантипского народа! Первый Президент великой оранжевой республики Казантип – Никита Первый!»

Основатель фестиваля, Никита Маршунок, не был никаким улучшателем и президентом – слишком просто, слишком по-человечески. Никита Первый воистину был Бог – Солнце республики Казантип. Пока он стоял на сцене в костюме жреца-супергероя, у его ног плескалось неистовое людское море, преданные адепты порожденной им религии Z. И Дух Казантипа летал над головами. Разогретый парами огненной воды, солнцем, сексом, пронизывал сердца, соединяя тысячи человек в единый организм, в гигантского Голема, готового жить столько, сколько звучит музыка.

Блуждая весь день от сооружения к сооружению, я все время считал, не мог остановиться, проекторы, экраны, архитектурные постройки, подвоз воды, электричество, охрана, обслуживание территории, фейерверк, аппаратура, шары и прочее, прочее, прочее… В голове щелкали цифры, складываясь в затраты на проведение. Даже плата за вход не спасала положение. Столько денег у меня нет. Нет двадцати лет на подготовку, и зовут меня не Никита.

Можно ли родить явление, подобное Казантипу, в одиночку? Не думаю. Я точно знал: в проект вбухано без счета идей, трудо-часов, сил, денег других людей, но впечатляло больше всего не это, а то, что Никита Первый всё равно один. Один-единственный Главный Марсианин.

После приветствия я наконец-то разыскал Кристи. Возле бара она очаровательно хихикала, преувеличенно радуясь чему-то сказанному все тем же рыжим викингом, не замечая никого вокруг. Очевидно, ей удалось обнаружить что-то кроме наличных, или он вовремя пополнил казну. Его широкая веснушчатая лапа, обваренная докрасна кипятком полуденного солнца, то и дело, словно невзначай, сползала с талии Кристи, цепляла трусики, оттягивая край. Толстые сосиски-пальцы настырно отвоевывали миллиметр за миллиметром запретную до поры до времени территорию. Раз за разом Кристи понарошку спохватывалась, строила протокольную рожицу, хмурила бровки, шлепала по могучей волосатой груди ладошкой. Викинг тут же одергивал лапы, хохотал, заглушая рев прибоя, чтоб через минуту начать все заново.

Подруга Кристи в это время маялась рядом – ей, как всегда, доставались лишь объедки с Кристиного стола: широкий выбор коктейлей, которые новоявленный благодетель один за другим щедро выставлял на барную стойку. Она первая увидела меня, и, казалось, с облегчением покинула компанию. Мы вернулись в номер.

Если закрыть глаза, в постели женщины мало отличаются друг от друга. Когда она хоть сколько-то нежна, темпераментна и молода – разницы нет. Две руки, две груди, ноги, а между ними… в общем, ни у кого не поперек. Утром, не забрав деньги, оплаченные за трехнедельную аренду домика у моря в селе Поповка, мы уехали.

Две тысячи лет назад великий Цезарь сказал: «Лучше быть первым в провинции, чем вторым в Риме». Грамотный был мужик.

Привет,

ехать «куда глаза глядят» оказалось гораздо интереснее, чем виделось вначале. Отчаяние легко менять на азарт, если покончить с нытьем. Сутки пути на юго-запад и лесные пейзажи средней полосы оборачиваются бескрайними, уходящими за горизонт, полями подсолнечника. Задрав загорелые рожицы к высокому ультрамариновому небу, с рассвета до заката молятся солнечные цветы своему идолу, преданно вращая головами по часовой стрелке, никому больше не кланяясь. Здравствуй, жовто-блакитна страна, Украина!

Дорога пустынна, узкая лента плохого асфальта разрезает поля. Жара, от которой не спасает кондиционер в машине. На многие километры не видно присутствия человека. И можно надумать всякое, если бы не подсолнухи, ведь кто-то им служит?

Дальше Крым, Южный берег.

Комната на третьем этаже небольшой гостиницы в Мисхоре. Балкон-терраса с видом на счастье. Легкий бриз колышет занавеску. На сонной воде – лунный свет. Море, как воздух, прозрачно. Кофе по дороге на пляж. Огромные крымские кедры. После дождя пахнет хвоей. Новая, по второму заходу, кожа. Многоэтажные облака. Волосы-пакля от соли. Набережная Ялты. Ползущие ввысь улочки-змейки. Канатный спуск с Ай-Петри, пещеры, дворцы, винные подвалы, яхты, лошади, сувениры, море, море, море…

До передозировки. До «а давай сегодня в кино!».

Яд от лекарства отличен лишь дозой.

Может, пора?

Собрали сумки, оставив пылиться на полках купленные сувениры, присели «на дорожку», запамятовав маршрут. Где мы живем? Куда нам уезжать? Веселая компания соседей по пляжу шумела о славном, родном им городе N. Туда? Почему бы нет? Я так устала ехать…

Никогда у меня не было возможности выбрать место жизни, руководствуясь только желанием. Подарок судьбы? Наверное. Редкий подарок. Разве большинство людей выбирает? Живут, где родился, женился, случилось наследство, поближе к родственникам. Мало кто позволяет себе «где хочешь». Специально я не хотела, так получилось.

Пятьсот пятьдесят километров пути и лето окончены, на въезде в новую жизнь – швейцар, корабельный якорь. Отличный символ. Бросай швартовый!

Нет худа без добра, скажи?

Славный город N… так себе, но что мне город? Все как везде, привыкну. Зато есть море. Пять часов на машине и вот он, берег самого черного моря на свете.

Говорят, здесь ранняя весна: в апреле цветет вишня, в мае жара поднимается к тридцати градусам. Мне это только предстоит узнать. С осенью уже знакомы. Ах, какая здесь осень, никак не расстаться! Долго-долго прощается, заглядывает солнечными пятнами в окна, дарит подарки – огромные виноградные гроздья, янтарные груши – чуть коснешься, сразу ешь, иначе она расплачется, истечет медом, трудяжки – осы мгновенно слетятся на пир.

В городе N женщины вкусно готовят – стараюсь не отставать, встаю ни свет ни заря спешу на ближайший базар «скупляться». Возвращаюсь домой, уравновешенная пудовыми пакетами, окрыленная впечатлением: «Красота – то какая!» В пакетах – райское изобилие: прохладная ко всему мирскому брынзочка в тени изумрудных кустов укропа. Любопытный лучок тянет перышки-усики, силясь взглянуть на мир. Домашние яйца, вполне возможно снесенные этим же утром, курочкой, что наконец-то нашла покой на дне сумки. Пупырчатые огурчики с еще не увядшим цветочком на мордочке, важные помидоры, хрустящий корочкой хлеб…

В шлепках на босу ногу шагаю тенистой аллеей – любимое дитя мироздания. Зависнув над макушками деревьев, солнце шагает со мной. Просвечивая сквозь густое кружево листвы, хохочет:

– Ах, Снежана, ты – мое Солнце!

Дома полдня провожу на кухне, в надежде разгадать тайну банок с консервами. Это важно: им здесь посвящают жизнь. Без устали мою, мельчу, варю, кручу, переворачиваю, укутываю, подглядываю, задрав уголок одеяла (не вздулись ли?); вытаскиваю, ставлю рядком, любуюсь, чтобы тут же начать заново кулинарную динамическую медитацию. Жизнь в городе N проста, я ей все время улыбаюсь.

Августовские воспоминания еще сильнее, чем прохлада сентябрьского утра. Внутри сладко-сладко, засахаренные крымские дни. Лето прошло, а я не поняла, не успела понять, продолжаю жить, как ни в чем не бывало, на полную громкость. И каждый день – единственный, словно последний, до позднего октября.

Твоя С.

На ялтинской набережной театр растворился в пестром круговороте таких же фриков: декоративных байкеров, фальшивых аристократов, ручных обезьянок, сонных игуан, белых голубей, окрашенных в розовое. С нами все время фотографировались какие-то люди – из той породы, что отдых у моря переживают, показывая друзьям фотографии. По тротуарам, вдоль городских пляжей, дефилировали толпы девиц качеством не ниже Кристи, в надежде отловить сачком для бабочек собственные «алые паруса», в идеале – владельца какой-нибудь многоэтажной гостиницы на первой линии. Но ужин в ресторане тоже рассматривался как улов, без проблем!

Я бродил среди отдыхающих – прелых, поджаренных на солнце мамок с капризными, вечно ноющими детьми, – глазами завидущими, загребущими руками, – сладкими грязными ладошками, без конца мусолящими сахарную вату. Уставших от жары и отдыха с семьей мужчин, хотящих пива и поссать, и чтоб счастливое семейство оставило в покое. Наблюдал за влюбленными на веки вечные парочками, что встретились вчера, всю ночь не спали и расстанутся завтра. Ялта крутилась вокруг калейдоскопом, каждым поворотом картонной трубы, каждым новым узором усиливая желание вращать быстрее. А я блуждал, неприкаянный, среди обгорелых носов, плеч, жадно горящих глаз, мне было пусто. Пусто до звенящей тишины во всем теле.

Ближе к вечеру поднялся ветер, волны рванули на набережную, к людям, разбиваясь в бессилии о волнорезы. Нестерпимо захотелось нырнуть в прохладное штормовое море – с тротуара, в одежде – надолго зависнуть под водой, чтобы захлебываясь, вынырнуть, жадно хватая ртом воздух. Или поднять паруса, отправиться навстречу штормам, вперед в неизведанное. В общем, не знаю, что там еще делают, чтобы снова захотеть жить.

На причале красовались белыми боками отполированные бурями яхты, ожидая романтиков с туго набитыми кошельками. Повинуясь мгновенному порыву, отправил Кристи выбрать любую из тех, что стояли вдоль набережной. Не дожидаясь, когда она вернется, пошел к палатке, где копченый к концу лета администратор, в распухшей от зноя, выгоревшей тетради вел учет морским прогулкам, сводя дебет с кредитом – возможности туристов с желаниями хозяев лодок. Я без Кристиного ответа знал, какой будет выбор, показывая администратору пальцем на самую большую яхту.

Узнав, чего я хочу, он оживился:

– Красотка «Висалия», отличный выбор! Вот ребята как раз ждут, сами не потянут. Их всего двое, парень с женой. А лодка здоровенная, пятнадцать человек свободно, а если потесниться, то все двадцать. На «выпускные», бывает…

Копченый застрочил как пулемет, я не слушал. Рассматривал парня. Высокий, спокойный, окультуренная щетина, неплохие дайверские часы, слегка затемненные очки, явно с диоптрией. Он, без претензии, прохладно смотрел на меня. Но что-то в его взгляде рождало странное чувство, будто он обладает чем-то, чего у меня нет и, возможно, никогда не будет. Я резко оборвал историю о «выпускных»:

– Да, не вопрос, возьмем. А жена у тебя красивая?

Очкарик без усилий выдержал взгляд, кивнул:

– Очень.

– Годится! – я зачем-то многозначительно ухмыльнулся, будто на что-то намекал, хотя искренне хотел провести время с кем-то еще, кроме свиты. И очкарик мне нравился. Но он уже отвернулся, что-то вполголоса объяснил администратору. Перед тем как уйти, пожелал всем приятного вечера.

Настроение провалилось с цокольного этажа в подвал. Что не так? Отчего этот чистенький рафинированный интеллигент готов заплатить лишнюю сумму, только чтоб не ехать со мной? Опасается за свою прекрасную женушку? Захотелось взглянуть на нее, раздобревшую на блинчиках, приправленных тихим нравом мужа, домохозяйку, однозначно стерву, которая перед тем, как лечь в супружескую кровать, на вдохе втягивая живот, спрашивает:

– Скажи честно, я стройная?

– Очень, – каждый раз кивает он, вспоминая, как в обеденный перерыв на работе трахал в туалетной кабинке коллегу-бухгалтершу. Я хотел, чтоб все было именно так. Даже пошел вслед за очкариком – убедиться, увидеть круглое самодовольное лицо его благоверной и успокоиться, но успел рассмотреть только черный бок отъезжающего «Аутлендера».

На следующий день, оседлав красотку «Висалию», с самого рання мы отправились в море. К вечеру содержимое наших желудков перекочевало за борт. Утро оказалось еще хуже, невозможно сделать даже глотка кофе. Театр попросил пощады. Не прошло и суток с начала морской прогулки, как мы швартовались на ялтинском причале.

Шел лишь второй месяц нашего путешествия, а мне уже осточертел крымский маршрут, впрочем, идея странствующего балагана тоже. Большую часть времени я видел себя экскурсоводом, обслуживающим малограмотных школьников, которые вместо того, чтоб внимать доброму-вечному: смотреть исторические развалины, с наслаждением бродить в тишине музеев, художественных галерей, без конца просились в туалет, хотели кушать, пить, спать, много ссорились, жаловались друг на друга; а когда я повышал голос, чтоб восстановить порядок, обижались, лишая душевного покоя.

Безудержно хотелось каждому влепить затрещину, накричать, хотелось застегнуть рубашку Кристи на все пуговицы, хотелось сделать хоть что-то, чтобы они перестали вести себя как дешевые бляди, мечтающие стать добропорядочными гражданами, но идущие к цели по улице, освещенной красным. В каждом я видел достоинство, красоту, свет, видел, что он есть внутри, – наверняка, точно! Но только пытался его зафиксировать, ввести в правило, он, словно солнечный заяц, ускользал, растворяясь в сумерках межличностных отношений.

Наблюдать воочию, как за два с половиной месяца взрослые люди становятся детьми, – то еще кино про Бенджамина Баттона.

По факту, за свои деньги я получил не романтичное путешествие актерского табора, а личный детский сад, смешанную возрастную группу от 20 до 35 лет. Именно в этой поездке, раз и навсегда я вычеркнул из списка своих расходов благотворительность. Раньше искренне верил в то, что решенная задача выживания поможет человеку шагнуть в развитии куда-то дальше (правда, я и сам не понимал – куда?). Сейчас я знал наверняка: если начать опекать взрослого, здорового человека, это приведет только к одному – повороту времени вспять, к деградации. Взрослый снова станет ребенком – нелепым, ранимым внутри и достаточно потрепанным жизнью снаружи.

В первых числах сентября я объявил, что остался последний пункт нашего путешествия – Лисья бухта. Небольшой залив между Кара-Дагом и Меганомом, с диким песчаным пляжем у подножия горы Эчки-Даг. Я много слышал об этом месте от разных людей. Говорили, что именно там можно обрести свободу, а возможно, смысл, что со всех уголков страны туда съезжаются ищущие и нашедшие. Что любой фрик найдет там пристанище, будет принят, обласкан такими же чокнутыми. Следующим утром, после завтрака, мы выдвинулись в Коктебель.

Город встретил нас толпами народа, жарой, от которой плавились камни, парным молоком вместо моря и звуками джаза, льющегося с огромной сцены посреди нудистского пляжа. Богемной, слегка надменной, атмосферой культурной избранности Коктебель напоминал Харьков, я еле удержался, чтобы не уехать домой сразу.

Вечером, с трудом отвоевав место в прибрежном кафе, заплатив за ужин тройную стоимость, играл со свитой в «общий совет»: спрашивал, не слушая ответов, и рассуждал, как лучше обосноваться в «Лиске». Для проживания на берегу нужны палатки, карематы, спальные мешки, горелки, продукты, вода. Необходимо принять решение: стоит ли экипироваться или можно обойтись меньшей кровью?

Ближе к ночи, когда размышления зашли в тупик, а «общий совет» вылакал ящик вина, откуда-то явился Вовочка. С видом кота, принесшего хозяину мышь, сообщил, что нашел некую даму, что готова принять нас в Курортном. До Лисьей бухты оттуда рукой подать.

– Да, подожди ты, лезешь со своим спамом! Где тебя носит? – я не сразу сообразил, о чем речь, а когда догнал, наградил, – Заказывай себе вина!

Ночевали в маленьком домике новой знакомой, под бесконечный скрип кровати в соседней комнате: хозяйка получала от Вовочки обещанные бонусы, вдобавок к щедро оплаченному мной гостеприимству.