Глава 16

Ехать дальше нужно было по Военно-Грузинской дороге. Казаков с их пиками сменила дружина грузинской милиции, состоявшая из вооруженных до зубов отпрысков знатных семейств.

Дорога, проложенная русскими войсками через Главный Кавказский хребет, была дорогой только по названию. Впрочем, для милиционеров она была достаточно просторна, чего нельзя было сказать о карете Граббе. Пока они ехали долиной реки Арагвы, дорога еще была терпимой, но когда ее серпантины начали подниматься к возвышавшемуся над остальными горами Казбеку, все изменилось. Ныряя в туманы и скользя по утренним гололедицам, дорога становилась все более опасной. Граббе не раз приходилось выходить из кареты и пересаживаться на коня, чтобы не подвергать себя смертельному риску.

Преодолевая слякоть и расчищая путь от обвалов, кавалькада добралась до Рокского перевала. Путь вниз, к ущельям Терека, был не менее труден. Однако грандиозная панорама Дарьяльской теснины, этих «Ворот Кавказа», беспрерывно сменяющиеся живописные виды и веселый нрав грузинских милиционеров, распевавших песни на все голоса, придавали путешествию некоторое очарование. Повсюду на скалистых уступах были видны башни, иногда заключавшие в себе целые аулы. Их грозный вид напоминал о том, что здесь начинается другая страна, полная настоящих опасностей и не прощающая слабости.

Начальник милиционеров пичкал Граббе местными преданиями, толковал про амазонок, показывал гору, к которой якобы был прикован Прометей, называя ее то Эльбрусом, то Ялбузом. Ко всякой легенде он добавлял свое умозаключение, сводившееся к тому, что горцы уважают только силу, а церемониться с абреками – пустое дело.

Показал он и башню Тамары, стоявшую на величественном утесе. Чтобы получше ее рассмотреть, Граббе достал свою подзорную трубу, но ничего особенного не увидел. Зато у подножья утеса, под легендарной башней, Граббе разглядел вполне действующую Дарьяльскую крепость с зубцами по стенам, дозорными на башнях и часовыми у ворот.

Граббе чувствовал себя Ганнибалом, явившимся с боевыми слонами в Италию, перейдя Альпы. Теперь все это принадлежало ему. Он был тут главным начальником и мог все. Разве что не мог приказать горам снять снежные папахи и поклониться генерал-лейтенанту Граббе. Но они все равно ему нравились, они его вдохновляли, не то что та ужасная гора, которая являлась ему в беспокойных снах.

Первую большую остановку они сделали в крепости Владикавказ. Но с виду это было уютное поселение с черепичными крышами домов, окруженных аккуратными садиками, и мощеными речным голышом улицами, вдоль которых стояли пирамидальные тополя. Построенный еще Потемкиным как форпост Военно-Грузинской дороги, Владикавказ обрел важное значение при Ермолове, но теперь снова обратился в провинцию с некоторыми учреждениями, разнообразным населением и хорошей торговлей.

Немного передохнув, Граббе отправился дальше, в Ставрополь, где располагалось управление командующего войсками на Кавказской линии и в Черномории.

Ставрополь разительно отличался от Владикавказа своей неустроенностью. Прошедший недавно дождь превратил улицы в слякотные реки, миновать которые способны были лишь всадники. Однако непролазная грязь не мешала щеголеватым «фазанам» – волонтерам и авантюристам – вовремя явиться в штаб в надежде получить выгодное место.

Искатели наград и чинов поспешили в Ставрополь, как только на Водах узнали о назначении на линию нового командующего. В ожидании Граббе они обхаживали начальника штаба Траскина. Тот давно уже явился в Ставрополь, где принялся наводить свои порядки. Его непомерная тучность никого не смущала, напротив, она вселяла надежду. Такой большой во всех смыслах человек должен был иметь большие потребности. А удовлетворить их могли благодарные протеже. Кому место, кому награду, кому подряд – глядишь, и капиталец сам собой образуется.

С непонятливыми чиновниками Траскин не миндальничал. У него был особый нюх на вороватых интендантов, за которыми он быстро обнаружил ворох злоупотреблений. Траскин пригрозил найти и более серьезные беззакония, но интенданты вовремя сообразили, с кем имеют дело, и тут же исправились в прибыльном для Траскина смысле.

Обер-квартирмейстер и дежурный штаб– офицер показались Траскину людьми исполнительными и остались при своих должностях. Неугодные исчезали – кто за штат, кто на лечение, а кто и сам просился в отставку.

Ставрополь заметно ожил и повеселел. Теперь каждый вечер закатывались невиданные пиры с музыкой и цыганами в честь их высокоблагородия начальника штаба полковника Траскина. Некоторые специально являлись посмотреть, сколько может выпить и съесть эта живая гора. За столом Траскин мог переплюнуть пятерых, а там, где пахло деньгами, ему и вовсе не было равных. Перечить ему никто не решался, зная, что покровительствует Траскину сам военный министр Чернышев. Нашлись и игривые красавицы, сумевшие утешить несчастного вдовца. Такая война с горцами Траскину была по душе. Однако скорое появление Граббе нарушило его благоденствие.

У въезда в город карета Граббе увязла в грязи, но ее быстро вытащили местные казаки, выехавшие встречать командующего во главе со своим атаманом. Затем, желая поздравить Граббе с прибытием, казаки гарцевали на лошадях, палили в воздух и носились по городку со смоляными факелами.

Граббе взялся за дела рьяно.

Для начала перетряхнул состав штаба, сообщил Траскину, что адъютант у него уже есть, вот он, князь Васильчиков, прошу любить и жаловать. А прикомандированный Милютин должен вскорости явиться. У Траскина были свои кандидаты, но им пришлось подыскать другие места. В хозяйственные дела Граббе решил не вдаваться, и Траскин расценил это как заключение негласного договора о разделе вотчин. В своем распоряжении Граббе оставил лишь некоторые финансовые статьи, включая экстраординарные суммы на содержание лазутчиков, организацию секретных диверсий, на подкуп и награды за ценные сведения. Но в случае необходимости ими мог распорядиться и Траскин как начальник штаба.

Затем Граббе сделал выговор атаману за то, что его казаки слишком вольно себя ведут. Атаман не вполне понял претензии педантичного генерала, но для отвода глаз пообещал перепороть виновных нагайками.

На следующий день прибыл и Милютин – энергичный поручик с серыми, всегда удивленными глазами и пышными бакенбардами. Милютина сопровождало несколько больших чемоданов – багаж не свойственный молодым офицерам. Кроме книг и походных принадлежностей, при нем был целый набор инструментов для составления карт.

После беглого ознакомления со штабными делами Граббе велел Траскину озаботиться надлежащим обеспечением войск и глубже вникнуть в дела управления краем, а сам в компании с молодыми офицерами, с охраной из казаков двинулся в путь по Моздокской линии через Георгиевск.

Граббе направлялся в Дагестан, на главный театр военных действий. План компании против Шамиля у него уже созрел и был гениально прост: «Разбить и разогнать все скопища, а Шамиля пленить». Но чтобы представить проект на высочайшее благоусмотрение, необходима была пышная рама, как для живописного полотна. На самом полотне следовало явить знание предмета и связать его с положением вещей в Дагестане, показать распорядительность по части передислокации застоявшихся войск, продемонстрировать строгость к местным владетелям, не умеющим управлять народом, и суровость к нерадивым чиновникам. Словом, напустить дыму и фейерверков, а внизу, на табличке, чтобы огнем горело: «Граббе».

В карете он чувствовал себя неуютно. Насчет Васильчикова Граббе был спокоен, но этот Милютин из Генерального штаба казался ему тенью Чернышева. Однако молодой гвардейский поручик вел себя весьма учтиво и на вопросы отвечал прямо. Оказалось, что Милютин, как когда-то и сам Граббе, начинал службу в артиллерии. Происходил Милютин из знатного дворянского рода, окончил Благородный пансион Московского университета и на военную службу определился по своему желанию. Но его больше увлекали науки, почему он и поступил в Императорскую Военную академию. Несмотря на свои молодые годы, а Милютину исполнилось лишь двадцать два года, он уже публиковал статьи по военной истории и увлекался картографией, успев составить и издать «Руководство к съемке планов». Это и послужило поводом к тому, что Милютина причислили к Генеральному штабу. Граббе окончательно успокоился, лишь узнав, что Милютина прикомандировали к нему в надежде, что успехи его в науке дадут замечательные плоды, укоренившись в военной практике.

По части теории Милютин был молодец. Если Васильчиков в тонкостях узнал грузинские нравы и тайны Тифлиса, то Милютин имел множество энциклопедических сведений насчет здешнего Кавказа. И они регулярно находили подтверждение. К примеру, он сообщил, что в Моздоке построен первый в России нефтяной завод. И он действительно там оказался и среди прочего делал керосин.

После Моздока они ехали вдоль Терека. На левой стороне реки стояли казачьи станицы с белеными хатами, с расписными ставнями, двойными плетнями в виде бастионов и сторожевыми вышками. Между станицами устроены были посты, над которыми торчали сигнальные шесты со смоляными бочонками, которые поджигались в случае тревоги. Еще чаще встречались пикеты с часовыми, и вдоль всей этой цепи курсировали казачьи разъезды.

На другом берегу, на фоне недалеких Черных гор, виднелись аулы горцев. Они имели куда более суровый вид и грозно поглядывали на бывшие свои земли.

И те, и другие утопали в садах, на изобильных покосах стояли стога сена, в сочных высоких травах паслись тучные стада. И тем, и другим щедро светило солнце.

Вскоре свернули к крепости Грозной, стоявшей у излучены реки Сунжи и сторожившей выход на равнину из Ханкальского ущелья.

Для военного теоретика эта крепость представляла особый интерес. Ермолов основал ее в 1818 году, оттеснив чеченцев со среднего течения Терека за Сунжу.

Но Граббе торопился, и в крепости остановился, только чтобы перекусить. Однако дело этим не кончилось. Граббе усмотрел в гарнизоне непорядки, распек солдат за дурную выправку, за незастегнутые пуговицы, за неумение ходить строевым шагом по всей форме и полный хаос в вооружении, среди которого было много кавказского. Нагнал на командиров страху и велел посадить провинившихся на гауптвахту.

Пока Граббе наводил в крепости надлежащий порядок, Милютин с Васильчиковым отправились изучать ее устройство. Все здесь было для них ново, и они жадно впитывали реалии Кавказской войны.

Крепость представляла собой правильный шестиугольник, из концов которого выдавались бастионы, очень похожие на бастионы Петропавловской крепости в Петербурге. Размеры крепостей не шли ни в какое сравнение, зато военное значение Грозной теперь было едва ли не большим, чем Петропавловской.

На бастионах стояли крепостные пушки. А на правую сторону Сунжы был перекинут мост, защищенный орудийным редутом.

В самой крепости располагались дома для офицеров, отдельный дом коменданта, казармы, лазарет, кухня и прочие здания, включая помещение для пленных и аманатов-заложников. К крепости примыкал подземный пороховой погреб, а недалеко от моста располагался инженерный двор. Но оказалось, что, несмотря на свой устрашающий вид, крепость не раз подвергалась нападениям.

Милютин уже начал добираться до подробностей, когда Граббе велел собираться в дорогу. Его больше интересовала другая крепость, располагавшаяся в пятидесяти верстах восточнее этой, в Дагестане.