Она дрожала, зубы стучали так, что было слышно в Томске. Я поднял с пола гостиничное покрывало, набросил ей на плечи, схватил за руку и потащил наверх. Времени не было, наше присутствие в гостинице становилось нежелательным, но куда бежать в таком, простите, натуральном виде? Мы влетели в номер, заперлись, стали судорожно одеваться. Путана что-то пищала, требовала объяснений, но я ограничивался рычанием и наводящими тумаками. Всё валилось у нее из рук, блузку натягивала почему-то через ноги, пальцы срывались, она не могла застегнуть пуговицы на юбке, в итоге отказалась от этой затеи, скомкала предмет гардероба, сунула в сумочку.

– Знаешь, дружок, у меня с тобой уже не только крыша едет, но и весь дом…

– Рад, что ты сохранила чувство юмора. – Я схватил эту копушу за руку и погнал прочь из номера. Мы неслись по ступеням, влетая в «кюветы» на поворотах, сумка колотила по спине. Терзало страшное подозрение, что я надел левый ботинок на правую ногу, а правый, соответственно, на левую. Злоумышленники валялись на площадке между нижними этажами. Один не шевелился, второй подавал «условные» признаки жизни – надрывисто дышал, царапал ногтями пол. Это было единственное освещенное место в гостинице – мутный плафон на стене озарял продолговатую клетушку. Я не смог пройти мимо. Не довел ли до греха? Кажется, нет, первый был жив – подрагивал. Холеное лицо, глаза отдельно от орбит. Персонаж незнакомый. Я перебежал ко второму, который предпринимал попытки встать. Что-то воздуха мне стало мало. Господин Орлега… Лицо его посинело, кожа натянулась.

– Луговой, мать твою…

Тридцать семь лет уже Луговой. Хотя отдельные мои документы, в частности фальшивые, с этим категорически не согласны.

– Заткнись, дружище, – буркнул я и начал его обшаривать.

– Ну, чего ты там ищешь? – нетерпеливо прыгала вокруг меня Анюта. – Бортовой самописец?

– Соколова, кыш! – зарычал я. – Беги, пока целая! Чего ты ко мне привязалась? Кончилось наше приятное знакомство, понимаешь? Не стоило нам встречаться, но раз уж так вышло, извини…

Мне казалось, она ушла. Я забрал у Орлеги пистолет, украшенный глушителем, сунул за пояс под ветровку. Мои телодвижения заклятому врагу не понравились, он возмущенно закудахтал, схватил меня за горло. Сам напросился. Прошлым летом не добил, теперь уж точно добью. Я врезал ему по челюсти – коротким и очень запоминающимся. Пара месяцев в больнице – это нормально. Клацнула челюсть, неприятель успокоился.

– Да кто ж ты такой? – стучала зубами Анюта. – У тебя что, лицензия на убийство?

– Ага, особо отличившихся. – Я сграбастал ее и побежал дальше – по короткому лестничному маршу, мимо стойки регистрации, за которой ворочалось упитанное тело работницы «рисепшена», через «вертушку» – на свежий живительный воздух. Темнота царила знатная. Свинцовые тучи бежали по небу, накрапывал дождик. Ветер посвистывал порывами. Выделялись контуры припаркованных машин. За клумбами пролегала дорога – неслись автомобили с включенными фарами. Ни одной живой души, а это как-то странно, все же гостиница, имеющая отношение к перегруженному аэропорту… Рев взлетающего лайнера вернул к реальности. Анюта повисла на руке, как чемодан с кирпичами. Похоже, голова у нее отключалась. Несла какую-то околесицу – а ведь еще минуту назад пыталась шутить.

– Послушай, девочка, – я взял ее за плечи и довольно нежно встряхнул, – давай договоримся раз и навсегда. Мы с тобой не виделись, ты меня не знаешь. Хочешь жить – чеши отсюда… и старайся отныне работать в другом месте. Будем надеяться, что твое хорошенькое личико не отложилось в памяти наших друзей. Понимаешь? Засим расстанемся. Топай.

Я развернул ее и придал ускорение. Она уходила на подгибающихся ногах, озиралась, превращалась в неясное пятно. Я облегченно вздохнул и припустил в обратную сторону – к выезду на дорогу. Поймаю машину и сделаю ноги из этой недружественной местности. Подождет страна Болгария. И спортачил – позорно, непростительно! В фургоне, припаркованном у тротуара, кто-то был. Вспыхнул дальний свет, ослепил. Открылись двери. Я собрал остатки воли в дрожащий кулак, но долго, как видно, запрягал. Удар по голове, и день закончился…

Когда я очнулся, первой мыслью была такая: вроде хотели убить. Зачем тогда все эти пистолеты, навернутые глушители? Да и от пуль я увертывался весьма энергично. Чего же не убили? Передумали (какие мы непостоянные)? Другая компания? Второй моей мыслью было, что, возможно, я еду в чистилище: безбожно трясло, и плохо пахло. Голова трещала. Странно признаться, но с больной головой значительно лучше думается. Скрипел стальной кузов. По логике вещей, я находился в фургоне, фары которого меня ослепили. Я катался по полу и подпрыгивал, когда колеса попадали в яму. Определенно, мы ехали по проселочной дороге – асфальт у нас в городах, конечно, удивительный, но чтобы такие перепады… Руки были связаны за спиной клейкой лентой. Ноги тоже не размыкались. Машина подлетела, как на трамплине, и рядом жалобно замычали. Проснулся интерес. Я начал совершать возвратно-поступательные движения и ткнулся носом в тело. Последнее возмущенно задергалось. Похоже, я был не один. Не сказать, что открытие повергло меня в восторг, но стало бодрее. Предстояло набраться терпения и верить, что путешествие не закончилось слишком быстро. Я прижался спиной к борту, поискал пальцами что-нибудь выступающее. Уж с выступами в этой азиатской колымаге было все в порядке. Обломок кронштейна, в который когда-то упиралось сиденье, условно подходил на роль ножа. Закусив губу, я несколько минут терпеливо перепиливал скотч, резал кожу, терпел неудобства. Руки почувствовали относительную свободу, но я выбился из сил – будто пешком, на единственной лошадиной силе, покорил высокую гору. Перекуривать это дело было некогда. Я сменил позу, стал резать путы на ногах. Затекла спина, я сместился на бок, рвал их руками. Отодрал клейкую ленту ото рта, вдохнул полной грудью. Пахло бензином, машинным маслом и… страхом. Я обхлопал карманы. Зажигалка на месте. Отлично – это не какая-нибудь китайская подделка, а нормальный аппарат, меняющий интенсивность пламени по желанию «заказчика». Осветился ржавый кузов, запасная покрышка на грязном полу, рундук с инструментами, оконце в передней части кузова, покрытое равномерным слоем грязи. И, конечно же, скрюченное тельце у заднего борта.

– Анюта… – Признаться, чего-то подобного я и боялся. Вот же пристала! Опрятная блузка превратилась в ободранный пиратский флаг, юбка держалась на одной пуговице, туфли на застежках, слава богу, не потеряла. Чумазая, волосы спутаны, на лбу царапина, глаза затравленно блуждали и горели.

Я подполз к ней, схватил за плечи и зашипел на ухо:

– Соколова, это я, мы спали вместе, помнишь?.. Сейчас я тебя развяжу, но веди себя прилично, не ори, не бейся головой, никуда не телепортируйся, договорились?

Она энергично закивала и сделала такой евангельский лик, хоть комедию снимай. Я старался не доставлять ей моральных и физических страданий, но когда я ее распутал, у женщины был такой несчастный вид, что я притянул ее к себе и крепко поцеловал.

– Ты в лоб себя укусила?

– Да шел бы ты… – Она не просто дрожала, она тряслась, как будто всё время нашей разлуки провела в холодильнике. Плюс какие-то подозрительные звуки из желудка.

– Ты в порядке, Соколова? Чего урчишь?

– Метеоризм… – Она сглотнула. – Желудок урчит, я тут ни при чем…

– Главное, чтобы не диарея… Ну, давай, рассказывай. Как настроение, чем занималась?

– Ужасное настроение, – всхлипнула путана. – Зачем я с тобой связалась? Мы расстались, я решила юбку надеть, а пока надевала, так треснулась лбом о столб, что сигнализация у кого-то сработала… До угла не успела дойти, а тут такая торпеда в борт… Схватили, потащили, связали… Знаешь, все это как-то не находит понимания в моем сердце… Трусики, кажется, порвались…

– Не страшно, – успокоил я. – У тебя их и не было. Слушай, Соколова. Помирать нам рановато, так? И в рабство по молодости лет не тянет, верно? То есть мотивирующий фактор нам не нужен. Поэтому лежи смирно, мои действия не комментируй и держи зажигалку так, чтобы я не рычал от злости.

Она произнесла, мне кажется, несколько непечатных слов, но могло и послышаться. Мы страшно рисковали. Ночная поездка могла завершиться в любой момент, и благие планы пошли бы насмарку. И оконце за спиной у похитителей было, конечно, мутное, но стоило им обернуться, они бы разглядели огонек зажигалки. Я давно обратил внимание на рифленую крышку люка в полу. Конструкции некоторых авто подобные штуки предусматривают. Четыре шестигранных болта, утопленных в пол, чтобы не спотыкаться о них ногами. Я вскрыл обитый жестью рундук, рылся в инструментах, перебирал гаечные ключи, ржавые пассатижи. Полз к люку, бился с проржавевшей резьбой. Тужился, выплевывал слова, помогающие в тяжелой работе.

– Получается? – шептала Анюта.

– Нет.

– Может, так и задумано?

– Заткнись…

Она зависла минуты на две. Потом опять зашептала:

– Слушай, а кто эти люди?

– Не знаю.

– Ты что-то говорил про то, что нас убьют… Насмерть, что ли?

– Да, Соколова, все убийства, как правило, заканчиваются смертью. Меня грохнут, тебя трахнут, а потом и тебя грохнут. Может, помолчишь, пока работаю?

– А почему же сразу не грохнули?

Откуда я знаю, почему нас не грохнули?! Возможно, в ночном пространстве пересеклись две конкурирующие группировки, и в планы второй не входило умерщвление бывшего следователя военной прокуратуры. Пока он, разумеется, не скажет свое решительное «нет» на заманчивое предложение. Один из болтов начал поддаваться. Я усилил нажим. Болт выкручивался. С остальными было проще. Скоро вспыхнут жуткие мозоли, но я переживу. Звякнула крышка люка, выбралась из створа. Подползла Анюта, сунула зажигалку под нос. Под кузовом бежала колдобистая грунтовка. Клиренс машины позволял не очень упитанному телу выбраться из машины. После полной, разумеется, остановки автотранспорта.

– А мы с тобой находчивые ребята… – урчала путана.

– Особенно ты. – Я задумался. – Хотелось бы знать, сколько рыл нас сопровождает…

– Не вопрос, сейчас узнаем… – Она вернула мне зажигалку и поползла к кабине. Я зажмурился – натворит сейчас… Впрочем, сильно зажмуриваться не стоило – она действительно порвала свои трусики. Доползла до борта, вцепилась в него тонкими ручками, приподнялась, опасно балансируя. Секунды тянулись, как резиновые. Она сползла на пол, вернулась.

– Двое… – Чуть ухо не откусила.

– Ты уверена?

– Да, представь себе, я отлично считаю до двух… Не видно ни зги, но эти голоса… Один говорит, что ехать осталось минут пятнадцать, а второй – что давно бы уже приехали, если бы – цитирую: «Ты, олень якутский, не проворонил поворот у Востряжино». Без мата общаются, странно…

Да, встречаются еще в стране интеллигентные и воспитанные люди.

– Схема тут такая, Соколова. – Я прижался губами к ее уху. – До пункта назначения мы доехать не должны. Там и сгинем. Уж поверь, с привычным миром мы расстанемся раз и навсегда. Сейчас ты начинаешь колотиться в окошко и кричать дурным голосом.

– О, это я умею… – Она обрадовалась.

– Но кричать ты должна не абы что, а исключительно в тему – чтобы они остановились. Например, «мужик помер, вы везете мертвеца», или что-нибудь в этом духе. Держу пари, остановятся. Начинай, Соколова, соберись с духом, у тебя получится…

Уши бы мои не слышали, что она орала. Приличная с виду девчонка, а такие загибы! И как с ней в постель ложиться? Впрочем, в постель с этим чудом я уже не планировал. Машина подпрыгнула, встала, послышались недовольные голоса. Хлопали дверцы, а я уже протискивался вниз головой в узкий проем. Я был уже на земле, глотал невкусную российскую пыль, выпутывался из каких-то приспособлений, произрастающих под днищем, когда слева и справа протопали двое, заскрежетала скоба, створки кузова пришли в движение. Мне не стыдно перед дамой за свое дальнейшее поведение. Я полз, как ящерица, а когда вспыхнул фонарь, был готов к действию. Да здравствует военная прокуратура! Первым делом я бросился к тому, что стоял в стороне от кузова с пистолетом на изготовку. Вывернул руку, разбил коленную чашечку, сместил ребром ладони пятый от черепа позвонок. Ничего оригинального, но сработало. Похититель невинных россиян кулем повалился в пыль. Второй отшатнулся от кузова, резко повернулся. Но я уже летел к нему на шею, повалил и серией мощных оплеух выбил душу. Излишне говорить, что после упомянутых действий я чувствовал себя примерно так же, как эти парни.

Я собрал в поясницу остатки воли, сползал за фонарем. В изнеможении уселся посреди дороги.

– Ну, ты и выступил… – оценила Анюта, сползая на землю. – Ты кто, киборг? Ты точно долбанутый на всю голову…

– Есть такая особенность, – проворчал я. – Но не тот я уже, вступаю в возраст, когда не следует портить борозды, уставать сильно начал… Оценила воздух свободы, Соколова? Как чувствуешь себя?

– Зашибись, – неуверенно сказала путана. – Чувствую себя пацаном. Странно, приятель, даже не знаю, как тебя зовут… Впрочем, вру, бородатый дядька в гостинице, которому ты сделал пластическую операцию, назвал твою фамилию. Я ее запомнила. Ты – Луговой.

«Теперь придется ее убить», – подумал я.

– Это одна из моих фамилий, – вздохнул я. – Эмигрировать из страны я планировал под фамилией Кохенбродер.

– Ничего себе фантазия у преступных элементов, – умилилась путана. – А звать тебя как – Арзамас Христофорович?

– Глупая. Это немецкая фамилия. Да и та осталась в прошлом.

– Не расстраивайся. – Анюта доковыляла до меня на подгибающихся ногах, свалилась и прижалась к плечу. Я приложил усилие, чтобы мы оба не упали. – Я буду звать тебя Луговым. Ведь это настоящая твоя фамилия?

Какая разница? Двигатель машины прерывисто работал. Тела не шевелились. Мы застряли на проселочной дороге в стороне от населенных пунктов. Пахло луговыми травами. Посвистывал ветер. Тучи кубарем катились по ночному небу. С обеих сторон обочины простиралось поле – рослая трава, отдельные кусты, не способные похвастаться обилием листвы. Справа выделялась полоса леса. Если развернуть машину, можно добраться до него за несколько минут.

– Поехали… – Подниматься было сложно – приходилось поднимать двоих. – Оттащим этих гавриков в кювет и попробуем оседлать железного коня. Пока нам с тобой не холодно, но это дело нескольких минут…

– Предлагаешь стать соучастницей преступления?

– А ты еще не стала?

Не хотелось мне знакомиться с этими «гавриками». Меньше всего меня волновало, как они выглядят, из чего стреляют и какие документы носят в карманах. Я осветил для порядка их лица, не отметив в них ничего выдающегося или знакомого, стал оттаскивать в водосток. Анюта больше мешалась, чем помогала. Один из «пострадавших» начал что-то выражаться – она тут же предположила, что парочка пуль ему не повредит, но сама смутилась своей кровожадности. Я знал несколько способов, как на несколько часов удалить человека в астрал, попросил ее отвернуться и применил один из способов. Вероятно, она подглядывала, потому что с этой минуты стала помалкивать. Я вооружился новым стволом – относительно компактным ПСС (предыдущий трофей у меня, понятно, изъяли), закрыл кузов, мы сели в дрожащую и чихающую машину (Анюта вышла из задумчивости и заявила, что эта машина одержима бесами), развернулись и поехали к лесу.

Осинник был густой, имел высокий подлесок, хорошо скрывающий машину от ищущих взглядов с дороги. Я оставил включенным двигатель, активировал белесый свет и провалился в прострацию. Не знаю, как долго там находился – вывело меня из прострации робкое покашливание. Я вспомнил, что не один, открыл глаза. На приборной панели старенького грузовичка мигали лампочки. Пространства было немного, колени упирались в крышку бардачка. Я покосился налево. Женщина не пропала. Грязная, как чушка, волосы дыбом, в глазах нездешний блеск. Сомкнула коленки, защемив себе ладони, смотрела на меня, как счастливый обладатель синдрома Дауна – с открытым ртом. Я проглотил смешинку – ситуация, в общем-то, серьезная. И как мне избавляться от этого «подкидыша»? Пинком из машины?

– Ты ведь не собираешься меня убить? – спотыкаясь, спросила она.

– Занятно, что эта мысль пришла тебе в голову. Что-то натолкнуло?

– Не знаю. – Она пожала худыми плечами. – У тебя такое лицо, будто ты оставил дома включенным утюг, но точно в этом не уверен.

– Я просто нерешительный.

– А я дура. И ничего, живу как-то с этим.

Нечасто встретишь женщин, применяющих в быту самокритику и самоиронию. Из любопытства я открыл бардачок и извлек оттуда скомканную сумочку Анюты.

– Держи, вахлачка. Радуйся – документы не придется восстанавливать. Впрочем, проверь, на месте ли твой серпастый-молоткастый.

– Ага, уже веселее, – обрадовалась Анюта, вырвала у меня сумку и принялась в ней копаться, издавая оптимистичные междометья. Стальная труба, как видно, была на месте. Помимо дамской сумочки, в бардачке имелись тряпки, пачка «Кента» и початая бутылка кизлярского коньяка. Стало еще веселее, хотя я рассчитывал на что-то другое.

– Подержи. Но смотри, не пей.

Я выбрался из машины и с помощью рычага приподнял водительское сиденье. В тесном ящике я нашел именно то, что хотел – собственную сумку плюс пятилитровую канистру (возможно, с бензином). Я вернул сиденье на место, уселся… и с возгласом возмущения отобрал у Анюты бутылку. Она пила из горлышка – жадно, быстро. Коньяк потек по дрожащим губам, формирующимся в жалкую улыбочку.

– Ты алкоголичка?

– Некогда. – Она сыто облизнулась.

– Серьезно? И чем же мы таким заняты? Ну, кроме этого твоего… – я помялся. – Апартаменты, выезд, дорого…

– Да никакая я не путана, – обиделась Анюта. – Всего четыре раза успела за деньги…

«Какая славная женщина», – подумал я.

– Ага, стало быть, ты у нас на испытательном сроке.

– Да ну тебя. – Она оскорбилась, поджала губы. – Кстати, ты мне должен сто пятьдесят долларов. Пока не отдашь, не отстану.

«Хорошо, что больше не требует, – подумал я. – А ведь могла бы – за массу причиненных неудобств». Расстаться с четырьмя тысячами рублями было гораздо приятнее, чем расстаться с жизнью.

– Клево, – обрадовалась путана и спрятала деньги в лоснящееся от грязи декольте. Я хлебнул из бутылки и откинул голову. Коньяк побежал по сосудам, нормализуя протекающие в организме процессы. Стало легче, жизнь обретала смысл, и даже болтовня «компаньонки» сносилась вполне терпимо. А после следующего глотка я даже заслушался. Анюту прорвало – обычное дело в стрессовых ситуациях. Не везло ей в этой жизни. То с инфантом судьба сведет, то «зоофилией» заболеет – влюбится в полное животное. Замуж однажды ходила – муж ей, в принципе, нравился, но зарплата мужа – абсолютно нет. И любовница, которой он обзавелся через год счастливой семейной жизни, совершенно Анюте не понравилась. Не сложилась жизнь – а ведь не глупая, не страшная, как ядерный гриб, и с юмором все в порядке. Бывают такие неудачницы. Не любит их Господь. Высшее образование, работа в центральной городской библиотеке (культурного багажа – аж с прицепом), служила секретаршей у крупного босса в нефтегазовой отрасли. Но тоже не сложилось – отправил в «отставку», заменив на молодую и сговорчивую. С дальнейшим трудоустройством откровенно не везло, а тут еще тетка прибыла на ПМЖ – в крохотную однокомнатную квартиру. У тетки дом сгорел, не выгонять же? А работать родственница не умеет и не умела никогда, но аппетит у нее волчий, язык острый и габариты такие, что ванная комната в ужасе содрогается, когда тетка в нее заходит. Странно устроилась жизнь: расходы есть, доходов нет. И ударило однажды Анюте в голову – а почему бы не попробовать легкого заработка? Попался кандидат каких-то наук, летящий из Н-ска в Стрежевой, – добрый, круглый, как глобус. Помидоры завяли, а всё туда же. После кандидата были мелкий (очень мелкий) коммерсант, штурман отечественной авиации, получивший срочное полетное задание и не успевший добежать до жены; истыканный наколками бандит-геолог – преобразователь природы, сто чертей ему в бороду – просто задавил Анюту своей тушей. Она и не почувствовала ничего – правильно, что почувствуешь в обмороке? Потом решила ванну с солью принять – отойти от стресса, соль насыпала, не дождалась, пока растворится – попу до крови расцарапала…

– Ты был пятым, – заключила она. – Но вмешались… как их… роковые обстоятельства. Теперь не знаю, как жить дальше. Страшное ремесло.