Бойцы в мгновение ока освободили оба джипа от своего присутствия, кувырками и перекатами разобрали на земле позиции.

Стольников перевернулся на бок и оттянул в сторону «разгрузку», чтобы оценить ущерб. Сомнений, что его сбила с машины пуля, не было. При этом эта пуля не была выпущена из автомата Калашникова. Такая убойная сила бывает только у снайперских винтовок. Но звук был металлический, и майору хотелось проверить, каких бед эта пуля натворила.

Поврежденным оказался один из магазинов. Пуля разбила его стальной корпус, вырвала несколько патронов и выбросила наружу пружину. Магазин спас хозяина если не от смерти, то от тяжелого ранения.

Ссыпав оставшиеся патроны в карман куртки, Стольников зашвырнул испорченный магазин за спину.

– Девять миллиметров! Товарищ генерал, каким образом в «Мираже» могла оказаться снайперская винтовка «Винторез»?

«Винторез» – это не просто винтовка снайпера. Это оружие спецназа. Особенность ее заключается еще и в том, что выстрелы из нее бесшумны.

Выстрелов больше не было. Но уже было ясно – группа в центре внимания тех, кто находился в поселке. Кем бы они ни были.

– Зачем мирным жителям стрелять из снайперской винтовки по тем, кто возит им продукты? – прокричал Ключников.

– Хороший вопрос! – похвалил Зубов. – Если только это мирные жители!

– Я задам вопрос иначе. В подразделении полковника Бегашвили кто-то вооружен снайперской винтовкой?

– Ну конечно, это же подразделение спецназа!..

Стольников долго молчал, глядя перед собой в землю и соображая. А потом снова вспомнил о «разгрузке». Проверил. Ерунда, можно зашить. Жилет сейчас сыграл роль бронежилета. А могло быть хуже, угоди пуля между магазинами…

Был бы бронежилет…

Он вспомнил, как в девяносто девятом его взвод весь день сидел в засаде на улице Лескова в Грозном и ждал появления в трансформаторной будке боевиков. Утром Стольников обнаружил там «схрон» – четыре автомата, два гранатомета, ящик патронов и восемь гранат к РПГ. По приметам сходилось, что груз только что занесли, тщательно не маскировали, то есть вот-вот должны были забрать. Стольников взял с собой Жулина и Ключникова. Проморозив носы в неотапливаемом подъезде напротив будки, им удалось «принять» двоих курьеров с поличным, с гранатометами в руках. Помяв их и сдав в прокуратуру, вернулись в подъезд в ожидании, пока придет «броня». Адреналин выплескивался наружу через глупый смех и бессмысленные разговоры.

За этим занятием и застала их женщина лет тридцати, с грохотом спустившаяся по лестнице. Она мчалась вниз, ноги не поспевали за ней, так что, не доходя до опешивших и уже вскинувших автоматы разведчиков нескольких шагов, она упала и по замерзшим ступеням катилась уже на спине.

– Аллах милостив!.. – кричала синяя от страха чеченка на русском. – Аллах милостив!..

– Руки покажи!.. – приказал Стольников, не отводя от ее лица ствол автомата. Знал он таких шустрых, подкатывающихся к ногам офицеров с «Ф-1» в руке…

– Слава богу, что вы здесь! – кричала как заведенная она, простирая к ним руки.

– Что стряслось, тетка? – Ключников играл пальцем на спусковом крючке, посматривая вверх между лестничными пролетами.

– Помогите ради бога!..

От их ответа зависела жизнь маленькой десятилетней девочки. Недоделанный отчим заперся с ней в квартире, а если верить плачущей маме, что босиком скатилась к ногам разведчиков, у того не все в порядке с головой. Зато у него все в порядке с обрезом ружья двенадцатого калибра, который он вырезал полчаса назад. И еще, оказывается, после пол-литра местного самогона он пообещал с девочкой расправиться. Причина проста: девочка ему не родная. Ну кто после этого нормального мужика не поймет? Не родная ведь… Чего бежать к военным-то?

Стольников спросил этаж, как расположена квартира и помчался наверх. Следом ринулись и Жулин с Ключом. Саша бежал и понимал, что в квартире сейчас его может встретить кто угодно. И это вполне может быть не пьяный бытовик, а полувзвод обдолбанных «чехов», решивших заманить русских в ловушку. Но он бежал.

Когда они стояли перед дверью, цыкая на тонко подвывавшую супругу безумца, в голове Стольникова, да и в головах прапорщика и сержанта, конечно, стоял один вопрос. Где сейчас в квартире находится маленькая десятилетняя девочка? Вопрос не праздный, если учесть тот факт, что при сложившихся обстоятельствах без насилия над личностью отчима не обойтись, а в панельных домах пули имеют обыкновение делать в квартире по два-три рикошета. Дробь из обреза рикошетов не делает, зато цепляет все на своем пути, что нужно и не нужно.

Стольников шагнул назад и вложил в удар весь свой вес. Дверь вылетела с одного удара…

Уже вбегая в коридор квартиры, пытаясь рассмотреть сквозь пыль известки от поврежденного косяка отчима и девочку, капитан понял, что опоздал. У него нет времени для принятия решения, как нет времени даже для необдуманного поступка. Ему в грудь смотрели, чернея пустотой, два расположенных рядом отверстия. Последнее, что он запомнил, были едва различимые стружки на свежих срезах стволов двенадцатого калибра…

Страшный удар сзади, одновременно с грохотом выстрелов, заставил Стольникова рухнуть на живот и в кровь разбить подбородок…

Кабанья картечь, в клочья разорвав на стоявшем позади него Жулине бронежилет, отбросила прапорщика к стене. Как кукла с разведенными в стороны руками, он медленно опускался на пол…

В миллионные доли секунды Стольников догадался, что Жулин сориентировался во времени быстрее него. Он сбил капитана с ног, чтобы дробь ушла мимо.

Понимал ли в тот момент прапорщик, что если выстрел не попадает в Стольникова, то тот же самый выстрел наповал валит его?

«Нет, – отмахивался потом Жулин, матерясь, – ничего я не понимал. Автомат сработал. Отвяжись!»

Но это было потом, через неделю. А сейчас, захлебываясь кровью и задыхаясь, непослушной рукой прапорщик пытался разлепить на бронежилете липучки.

Не в силах даже закричать от ярости, чувствуя, как голова разрывается от боли, Стольников вскочил на ноги. Пьяный чеченец продолжал держать в руке дымящийся обрез. Сколько было выстрелов? Два? Один? Саша не считал, потому что для него не было разницы.

Когда отчим, уже – не отчим, уже – вообще никто, упал на стену и стал растирать по обоям собственную кровь, Саша кинулся к Жулину. Прапорщик улыбался, что-то шепча ему окровавленными губами.

– Что? Олег, потерпи, дорогой!.. Я знаю, что больно…

Стольников сорвал с его плеч бронежилет и подложил под голову. Картечь не тронула тела. Жулин задыхался от страшного по силе динамического удара. Он продолжал что-то бормотать. Капитан видел, как от напряжения вздуваются на его лбу вены.

– Что?! Молчи, Олег!..

Бесполезно. Что знал в тот момент Жулин, чего не знал Стольников?!

Саша прижался ухом к его кровавым губам.

– У тебя жилета нет, Саня… Ты не надел жилет…

Да, Стольников редко надевал жилет. Он ему мешал.

Вот и сейчас, когда он рассматривал разорванную выстрелом «разгрузку» на боку, он встретился с глазами прапорщика. Жулин смотрел, тревожно блестя глазами.

– Все в порядке, Олег!

– Предупреждение? – предположил Баскаков.

– Мне все равно! – ответил Стольников. – Триста метров – короткими перебежками – вперед!..

Группа снялась с места. По двое, трое разведчики броском поднимались над землей, выписывали замысловатые траектории и тут же падали рядом с удобным укрытием. Кто падал не в траву, а на прожженные проплешины, старался откатываться в сторону сразу, как поднимал пыль. Получать пулю по ориентиру не хотелось.

Группа уже продвинулась вперед на сотню метров, но больше выстрелов со стороны поселка не было.

Но едва Стольников подумал о том, что кто-то из людей полковника Бегашвили мог случайно пустить пулю-дуру, как рядом с его головой раздался короткий свист. Словно промчался мимо, издав хищный звук, сапсан.

– Саня, по тебе бьют, прицельно! – подал голос Зубов.

Двигаться как разведчики в своем возрасте он уже не мог, выходило тяжеловато и неловко, но группу не задерживал. Чего ему это стоило, видели все. На лбу Зубова бугрились вены, пот заливал лицо. Несколько раз он связывался со Жданом, отдавая какие-то замысловатые распоряжения.

Когда до ближайших домов Южного Стана оставалось не более ста шагов, Стольников велел подогнать машины. «Роверы», чьи двери и капот были защищены от автоматных пуль и осколков, но были бесполезны при защите от снайперской винтовки дальнего боя, скользнули в овраг, скрылись из виду и только спустя минуту появились: один на левом фланге, второй – на правом.

– Поднять стекла, – приказал Зубов.

Тонированные почти в черный цвет стекла бесшумно превратили машины в легкие бронетранспортеры. Толщина стекол не вызывала сомнений – пули от них отскочат.

– Двигаемся к центральной улице! – приказал Саша. – Татарин, Ключ, Жулин – по правую сторону, остальные – со мной!

Джипы вкатились в поселок и медленно поехали вдоль дороги рядом с асфальтированными тротуарами. Стольников отдал должное строителям – дома здесь строились не как для потерявших жилье при наводнении в Крымске. Это были кирпичные, выстроенные хоть и без строгого архитектурного замысла, но все-таки стоящие вдоль улиц коробки-крепыши. Саша тут же вспомнил дом Басаева в Грозном. После штурма к этому дому подогнали танк и били в упор. Повалить стену танкисты смогли только после второго выстрела.

Одноэтажные дома чередовались с двухэтажными, несколько домов на центральной улице выделялись своей высотой – они были в три этажа.

«Роверы» катили вдоль тротуаров, бойцы, прячась за их кузовами, шагали гуськом, пригнувшись. Те, кто шел справа, контролировали крыши домов и окна слева, те, кто двигался по левую руку, держали под прицелом все живое справа.

Впрочем, живого было немного. Город словно вымер. Ни одного человека на улице, ни одного животного. Лишь приноровившиеся к обстановке скалистые голуби перетаптывались на коньках крыш, толкаясь и ворча.

«Где мычание скота?» – вдруг подумал майор. Приглядевшись к крышам, он не заметил голубей. Скалистые голуби в Чечне – дело привычное. Быть может, дело в том, что здесь – Другая Чечня? Но Стольников своими глазами видел голубей в Крепости и на крыше тюрьмы.

Он внимательно присмотрелся к окнам. Ни одного лица. В поселке – ни единого звука. Только когда потянуло с запада ветром, с грохотом захлопнулась где-то форточка. Мамаев мгновенно отреагировал и прицелился.

Но – ничего необычного – просто форточка. Просто окно.

– Где люди Бегашвили, генерал? – бросил через плечо Стольников Зубову, крадущемуся сзади.

– Я и сам хотел бы это знать.

– Может, они проверили, нет ли опасности, и ушли?

– Тогда бы мы их повстречали. Дорога на «Мираж» проходила через нас… – Зубов поднес рацию к губам: – Третий, свяжись с Десятым. Где он?

– Почему бы вам напрямую не связаться с Бегашвили? – удивился Стольников.

Зубов промолчал.

Эти полутона стали беспокоить майора. Когда вот так идешь и не понимаешь, что делает человек у тебя за спиной, – это не дело. Но сейчас артачиться не стоило. Группа уже работала. Не хватало еще, чтобы бойцы чувствовали сомнение в командире.

Стольников поднял голову и выпрямился.

В этот момент он услышал приглушенный голос Ждана:

«Первый, я Третий. Связи с Десятым нет».