2

Рано утром взводу контрактников из 201-й мотострелковой дивизии, приданных 11-й погранзаставе таджикских пограничников на реке Пяндж, пришлось подняться по тревоге. Со стороны Афганистана на надувных плотах быструю и мутную реку пересекла большая группа боевиков-талибов и оттеснила пограничников в глубь таджикской территории на несколько километров.

Наверняка среди боевиков были местные проводники, или те, кто ни один раз совершали такие рейды в Таджикистан. Талибы сумели подняться на господствующие высоты и вели очень плотный огонь по позициям отступивших пограничников.

Командир взвода российских контрактников, чернявый, похожий на цыгана, лейтенант Мельников был младше практически всех своих подчиненных. Он лишь год назад выпустился из училища, но, попав в 201-ю дивизию, уже не раз бывал в подобных переделках и потому повел своих солдат едва заметной горной тропой к реке, для того чтобы выйти в тыл афганцам и неожиданно ударить им в спину.

Однако талибы, предпринявшие столь масштабную вылазку, были не лыком шиты. Они явно знали о существовании неприметной тропы и о возможности такого маневра русских, и когда взвод Мельникова появился на берегу Пянджа, – в этом месте река была естественной границей между двумя странами, – контрактников сверху обстреляли из автоматов и гранатометов.

Скорее всего, группа, которую оставили талибы для прикрытия своего тыла и правого фланга, была небольшой, но она закрепилась на горной гряде, возвышающейся над берегом. А первое и незыблемое правило боевых действий в горах – преимущество у того, кто выше. Вести прицельный огонь по талибам было практически невозможно, зато сверху российские солдаты были как на ладони, и вскоре взвод понес первые потери.

Ситуация стала особенно драматической, когда по россиянам открыли огонь с другого берега реки, взвод оказался в самой настоящей западне, потому что путь к отступлению прекрасно просматривался с афганской стороны.

– Блин, они что, таджикам войну объявили? – спросил у Мельникова сержант Подметалин, подползая к командиру.

– Какая война, к ядреней фене, – выругался лейтенант. – Как два пальца об асфальт – они сейчас где-то рядом караван героина через речку переправляют.

– Видно, большой караван, раз такой шухер устроили, – предположил Подметалин, вытирая верхнюю губу, убирая указательным пальцем выступившие капли пота под широким курносым носом.

– Большой или маленький, а только нам от этого не легче. Похоже, пришла к нам Жозефина Павловна.

Подметалин три месяца служил под началом лейтенанта и не стал уточнять, кто такая Жозефина Павловна, поскольку уже знал, что так витиевато командир называет филейную часть человеческого тела, имевшую более выразительное и короткое название.

– Что там с Далгоевым? Почему радиста не вижу? – требовательно поинтересовался Мельников.

– Да зацепило Руслана нашего, в камни оттащили.

– Серьезно?

– А хрен его знает, пуля в левое плечо вошла, но выходного отверстия нет; если со смещенным центром тяжести, то неизвестно, где ее хирурги отыщут.

– В сознании?

– В общем, да, но не совсем. Я ему пантопон вколол из аптечки, а то корчился от боли.

– Рация цела?

– Так точно.

– Давай сюда. Надо вертушки вызывать. Единственный шанс на спасение. Еще полчаса, и нас перещелкают по одному.

– Понял, есть.

Между тем огонь сверху усилился. Мельников сообразил, что к таджикским пограничникам подошло подкрепление, и поэтому талибы начали отходить к берегу Пянджа. Но для того чтобы переправиться без потерь, они должны были разобраться с его взводом.

К Мельникову подполз Подметалин с рацией.

– Как там ребята? – спросил лейтенант.

– Совсем плох Руслан, – сообщил он командиру. – Много крови потерял, бледный как мел. Тяжельников убит. И Касымбаев тоже. У Карбоинова тяжелое ранение, пуля в шею попала между каской и бронежилетом.

– Сволочи! – коротко отозвался Мельников. – Из-за порошка своего вонючего людей гробят.

Командир взвода нацепил наушники и включил рацию.

– Третий, третий! Я восемнадцатый. Вы меня слышите?

Подметалин шмыгнул носом и опять утер верхнюю губу.

– Да, я восемнадцатый! – радостно заорал старший лейтенант, видимо, услышав ответ третьего. – Зажат на берегу, четыре километра на юго-восток, палят с двух сторон. Несу потери. Срочно нужна помощь. Вертушки высылайте! Вертушки! Вер...

Пуля, пробившая каску Мельникова, оборвала его на полуслове. Он, помедлив мгновение, повалился на бок, а затем на спину. Все его лицо в один миг залилось густой кровью темно-алого цвета.

– Товарищ командир! – Подметалин тронул офицера за руку, но тот никак не отреагировал.

Сержант, преодолевая страх, снял с командира липкие от крови наушники и нацепил на себя.

– Товарищ третий, товарищ лейтенант Мельников убит! Нас мало уже осталось. Помогите!

Рация разлетелась на куски от попадания автоматной очереди из разрывных пуль, и Подметалин не успел услышать ничего утешительного.

– Мамочки! – прошептал двадцатитрехлетний сержант из-под Рязани, обхватив каску руками, словно они могли лучше защитить его голову от прямого попадания душманской пули.

Однако поборов душевную слабость, Подметалин взял себя в руки, осознав, что остался старшим в сильно поредевшем взводе.

– Взвод! – крикнул он. – Беречь патроны! Только прицельный огонь!

А цели – фигуры в коричневых ватных халатах – уже начали спускаться широкой цепью с горной гряды, передвигаясь перебежками, залегая и вновь поднимаясь.

– Жозефина Павловна! – уже совсем спокойно сказал сам себе Подметалин. – Она самая.

Но он все-таки ошибся. Из-за гребня, с которого спускались боевики, неожиданно вынырнул, перекрывая звуки стрельбы надсадным ревом двигателей, МИ-24 с красными звездами на зеленом фюзеляже и выпустил несколько ракет по порядкам талибов, атаковавших взвод российских контрактников. В небо взметнулись столбы рыжего пламени и через пару секунд осыпались каменным дождем.

Вертолет развернулся и вновь нанес точный ракетный удар. Контрактники сразу почувствовали ослабление огня сверху: душманы, кто успел, забились в каменные щели, боясь обнаружить себя. Кто не успел, а их было большинство, остались лежать неподвижными черными кучками на склоне горы.

– Ну что, духи? Получили? – крикнул, не в силах сдержать нахлынувшую радость, Подметалин. – Вы высоко, а вертушка выше!

Однако помочь попавшим под ракетный обстрел боевикам решили их друзья, остававшиеся на противоположном – афганском берегу Пянджа. По российским солдатам начал работать миномет, а в небо, оставляя едва заметный дымный след, ушли один за другим два «стингера» из переносных зенитно-ракетных комплексов.

Пилот вертолета каким-то чудом учуял опасность и вовремя отстрелил тепловые ловушки, заложив крутой вираж над горной цепью. Винтокрылая машина стала стремительно удаляться, превращаясь в черную точку, из которой вдруг с пронизывающим душу воем вырвались одна за другой пять или шесть ракет, устремившихся к позициям душманов на противоположном берегу. Через мгновение там начался кромешный ад. В мутные воды быстрой реки с шипением падали каменные осколки вздыбленной горной породы и шлепались окровавленные куски человеческих тел.

– Ай да молодца, оператор! Глаз как алмаз! – похвалил вертолетного стрелка Подметалин.

Срочную службу сержант отбывал в батальоне аэродромного обслуживания вертолетной части на Северном Кавказе и знал, что стрелка вертушки официально именуют оператором.

– Эй, куда же вы? – крикнул сержант вслед удаляющейся винтокрылой машине.

Однако он напрасно волновался. Вертолет улетел не насовсем, развернулся и вновь вынырнул из-за каменной гряды и остановился над ней, становясь прекрасной целью, но открывать огонь по вертушке с красными звездами на борту уже, видимо, было некому. Несколько душманов, из тех, что надвигались сверху на взвод российских контрактников, побросав оружие, стояли с поднятыми руками. Противоположный афганский берег молчал.

Вертолет завис над склоном горы и так висел некоторое время, пока контрактники не окружили боевиков и не повели их, связав предварительно руки, узкой горной тропой к таджикской пограничной заставе.

А спустя двое суток после этого боя в небольшом таджикском городке, скорее большом кишлаке, в полусотне километров от границы с Афганистаном, офицер-оператор того самого МИ-24-го колдовал в своей половине жилого модуля над составом таинственного напитка. Сверяясь с затертой бумажкой с какими-то каракулями, он отсчитывал капли из пипетки в стакан, уже заполненный густой жидкостью приятного желтовато-зеленого цвета. На блюдце лежали два выжатых лимона, а над открытой банкой меда назойливо жужжала оса.

За стенкой, судя по доносившимся бессвязным выкрикам, шел пир горой. Экипажу вертушки удалось списать три литра «шила» – подкрашенного спирта из многолитрового бачка стеклоочистителя фонаря кабины своей боевой машины. Путем некоторых нехитрых манипуляций три литра спирта превратились в семь бутылок вполне приличной, а главное – совершенно дармовой водки.

В стенку постучали, и кто-то уставшим голосом выкрикнул:

– Петруха! Хорош дурью маяться! У нас еще три пузыря целых!

На лице Петрухи – старшего лейтенанта военно-воздушных сил России Петра Романчука – отпечаталось лукавое выражение, не покидавшее его физиономии ни при каких обстоятельствах. Однако сейчас это выражение было искажено гримасой страдания. Петрухе очень хотелось оказаться за стенкой. Однако он мужественно крикнул в ответ:

– Командир! Но ты же знаешь, у меня завтра медкомиссия. Не могу!

Он продолжил скрупулезный подсчет капель, выдавливаемых из пипетки, но его опять сбил голос за стенкой:

– Ничего не знаю! Петруха! Дуй сюда! Лапоть ты наш винтокрылый!

– Не могу! – тоскливо ответил старший лейтенант, но уверенности в его голосе уже не было.

– Я пр... Я прии... Я прикзваю! – наконец-то сформулировал, хотя и не очень четко, свою мысль командир экипажа за стенкой.

Петруха задумался, а затем вновь продолжил тискать пипетку.

В дверь неожиданно постучали, что было не принято аборигенами, потому как все знали, что двери комнаты неунывающего холостяка Петрухи всегда нараспашку, независимо от того, находился он на земле или в воздухе.

– Открыто! – с некоторым раздражением выкрикнул Романчук, окончательно сбившись со счета капель, выдавливаемых из пипетки в стакан.

– К медкомиссии готовишься, лейтенант? – раздался над его головой незнакомый голос.

– Старший лейтенант! – со значением рявкнул Петруха и поднял глаза.

В этот момент у него отвисла нижняя челюсть: перед ним стоял генерал-лейтенант, на кителе которого с левой стороны скромно и одиноко висела звезда Героя Советского Союза.

Романчук закрыл рот и вскочил, вытянув руки по швам:

– Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант!

На спутника генерала, невысокого штатского с абсолютно лысой головой и миндалевидными черными газами под густыми бровями, Петруха не обратил внимания.

– Так ты мне не ответил. К медкомиссии готовишься, товарищ старший лейтенант? – с нажимом на слове «старший» повторил вопрос нечаянный гость.

Петруха наконец узнал его. Именно его фотографию, правда, на ней генерал Острохижа был в полковничьей форме, курсант Романчук видел практически каждый день в течение пяти лет на стенде «Ими гордится наше училище» в фойе учебного корпуса.

Петруха понял, что скрывать свое занятие перед пилотом-легендой, получившим свою Звезду в Афгане, не имеет смысла. Тот видел молодого офицера насквозь.

А дело было вот в чем. При фигурном пилотировании вертолета летчики испытывают порой семикратные перегрузки. Литр крови в этом случае весит семь килограммов, получается тяжелее железа, нагрузка на сердце чудовищная, и в итоге летный состав изнашивается очень быстро. К тому же среди вертолетчиков практически не бывает трезвенников, ведь, в конце концов, на халяву пьют даже они. А дармового «шила», как правило, хватает всегда. Оно ведь всем известно – «когда Бог дисциплину в армии раздавал, летуны в небе были».

Сохранить параметры здорового организма при таким образе жизни, с которым расставаться по собственной воле никто не хочет, весьма проблематично. Одним из главных показателей для регулярных медицинских комиссий всегда было артериальное давление. Именно потому еще в советские времена в военно-воздушных силах разрабатывались рецепты всяких самопальных коктейлей для его нормализации, которые якобы «стопроцентно помогали». Характерно, что при всем разнообразии рецептур, передаваемых из уст в уста, лимоны и мед оказывались обязательным ингредиентом. Вот такой коктейль Петруха и пытался сейчас соорудить.

– Виноват, товарищ генерал-лейтенант, – признался оператор.

– Водку пьешь? – укоризненно поинтересовался Острохижа.

– По праздникам...

Генерал многозначительно глянул на батарею пустых бутылок в углу.

– Со дня рождения... – не очень искренне прокомментировал Петруха.

– Ты где так стрелять научился? – перевел разговор на более приятную для Романчука тему генерал. – Тут про тебя такие сказки рассказывают – заслушаешься. Вильгельм Телль, да и только.

– На тренажерах... В небе... Сейчас хоть боеприпасы для боевых стрельб регулярно поступают, не то что раньше. А еще я целый комплекс упражнений для глаз придумал, есть свободная минута – занимаюсь! – с жаром призналась оператор, и, несмотря на лукавое выражение его лица, ясно было, что сейчас старший лейтенант говорит чистую правду.

– Сидеть в этой дыре не надоело? – спросил вдруг Острохижа и оглянулся на своего спутника, лысого мужчину восточного типа. Тот согласно кивнул головой.

– Я присягу давал, товарищ генерал-лейтенант, – скромно заметил Петруха. – Куда пошлют – там и буду служить!

– У меня к тебе конкретное предложение...