Глава 1

– …Внимание встречающих, на третий путь прибывает скорый поезд номер тридцать четыре, сообщением Саратов – Москва, нумерация вагонов с головы поезда. Повторяю: на третий путь прибывает… – Монотонный голос диктора диссонансом перекрывал монотонный гомон толпы, хаотично двигающейся по перрону Павелецкого вокзала.

Скрипя тормозами и противно лязгая железом бамперов, запыленный темно-зеленый состав плавно остановился у платформы. Дождавшись, пока схлынула первая волна сутолоки и проход в вагоне освободится от бесчисленных баулов, сумок и путешественников, на перрон сошел мужчина лет около сорока пяти. Это был худощавый, среднего роста человек, одетый в старомодную брезентовую куртку. Отутюженные в стрелку черные брюки заметно контрастировали с рыжими стоптанными туфлями. Картину дополняла допотопная светло-серая кепка-блин, сдвинутая на затылок.

В нем можно было бы предположить обыкновенного туриста из российской глубинки, приехавшего поглазеть на диковинки современной столичной цивилизации, если бы не выражение лица. Огромный кадык, резко переходящий в подбородок с тонкой линией обветренных губ, строгий профиль и нависающие на глаза надбровные дуги – все это было обтянуто землистого цвета дубленой кожей, испещренной глубокими морщинами с изобилием шрамов. Один из них косо перечеркивал левую щеку, доходя до виска. Это выдавало в приезжем человека бывалого, наверняка прошедшего огонь, воду и медные трубы. Сквозь прищуренные веки на привычную вокзальную суету смотрела пара маленьких черных зрачков-буравчиков. Несмотря на улыбку, обнажающую золотую фиксу в нижнем ряду зубов, глаза эти все время оставались серьезными.

Приезжий поправил вещмешок и неторопливо направился к зданию вокзала, на ходу прикуривая «беломорину» со смятым мундштуком.

Не успел приехавший пройти и десяти шагов, как сзади его окликнули:

– Гражданин… да, вы! Задержитесь на минуту.

Голос принадлежал молодому сержанту-милиционеру. Еще двое вооруженных ментов маячили за его спиной.

Повернувшись вполоборота к патрулю, мужчина недовольно протянул:

– Ну-у?

– Старший сержант Коваленко, – представился милиционер, приложил руку к козырьку и потребовал: – Предъявите ваши документы.

Мужчина с фиксой неспешно достал из внутреннего кармана куртки прозрачный полиэтиленовый пакет и протянул его сержанту. Тот извлек из пакета документы и принялся внимательно изучать, невнятно бормоча:

– Так, так, ага, справка об освобождении. Гражданин Фомин Валерий Николаевич? – Патрульный принялся лениво сравнивать лицо мужчины с изображением на фотокарточке в левом нижнем углу документа, скрепленном жирной фиолетовой печатью, и, не дожидаясь какого-либо ответа, продолжил чтение: – Осужден по статье сто сорок четыре часть вторая, а также…

– Слушай, гражданин начальник, про мои подвиги ты можешь и молча читать, я за восемнадцать лет и так о них наслушался. – Голос обладателя справки об освобождении звучал на редкость недружелюбно. – Или ты только вслух читать умеешь?

Второй патрульный, с короткоствольным автоматом наперевес, явственно почувствовал в интонации бывшего зэка пренебрежение и, ухмыльнувшись, обратился к коллеге:

– Слышь, Сеня, а эта уголовная рожа нарывается на неприятности… – В довесок к своим словам мент направил ствол автомата на Фомина. – По-моему, восемнадцать лет отсидки его ничему не научили. А давай отведем его в отделение, научим уважительному обращению с московской милицией.

Мент Сеня, казалось, не отреагировал на замечание приятеля, а с еще большим интересом углубился в изучение обыкновенной казенной справки.

Однако второй не унимался: выпятив грудь и поведя стволом автомата, он стал надвигаться на мужчину, нагло уставившись ему в глаза. Тот, в свою очередь, выдержав взгляд, скривился в пренебрежительной усмешке. По всему было видно, что он ничего не боится и всем своим видом подчеркивает это.

Последнее больше всего взбесило патрульного, и он, уже не владея полностью своими чувствами, дал выход законной злобе:

– Чего скалишься, ур-род? Пошел вперед, – мент со всего размаху ткнул Фомина стволом в живот.

Тот, не сделав и попытки сдвинуться с места, произнес:

– Ну ты, псина позорная, попридержи грабли, а то и пукалка твоя не поможет!

– Ах ты сука… – Самообладание покинуло милиционера окончательно, и он попытался садануть автоматным стволом в лицо приезжего.

Однако Фомин увернулся от удара, отступив на шаг в сторону, и нанес резкий и точный хук в ментовскую челюсть. Правоохранитель покачнулся, явно не ожидая такого оборота событий, и, выронив оружие, нелепо шлепнулся на пятую точку.

Все произошло так стремительно, что сержант не успел отреагировать на произошедшее. Однако сцена не осталась не замеченной прохожими. Место происшествия стало быстро набухать толпой любопытных.

Придя в себя, сержант выхватил из кобуры пистолет, передернул затвор и, судорожно наведя ствол на мужчину, нервно выкрикнул:

– Стоять! Стреляю без предупреждения!..

Однако Фомин и не пытался бежать.

– Ладно, начальник, – обратился он к сержанту, – не гони волну, спрячь волыну, никуда я не сбегу. А твой корешок сам напросился. Веди в мусарню.

Едва договорив, он протянул старшему патруля обе руки, для того чтобы тот защелкнул на них наручники.

Несмотря на кажущуюся покорность задержанного, сержант не решался убрать пистолет, хотя он и мешал ему надеть на предложенные запястья наручники. Тогда мент попытался проделать нехитрую манипуляцию одной рукой, однако по известному всем закону подлости наручники зацепились за складку одежды и с омерзительным металлическим звоном упали на грязный заплеванный асфальт, выскользнув из неловких рук.

По толпе зевак пробежала струя веселья: сцена больше походила на дешевую клоунскую репризу, чем на серьезную милицейскую операцию «по задержанию».

В этот момент сквозь кольцо любопытных протиснулись двое парней крепкого телосложения, с почти наголо бритыми затылками.

Один из них, метнув короткий взгляд в сторону задержанного, произнес низким хрипловатым голосом:

– Сержант, опусти волыну. Не ровен час, палец дрогнет, в прохожих дырок наделаешь, и придется тебе тогда сменить твой форменный клифт на спецовочку-телогреечку в «Красной шапочке».

Объявив это, мужчина с бритым затылком сделал решительный шаг в сторону милиционера. Однако нервы последнего были на пределе, и он, направив ствол в сторону парней, истерично взвизгнул:

– Не подходи – убью!

Неизвестно, к чему бы все это привело, если бы Фомин, стоящий с протянутыми в сторону патрульного руками, не выкрикнул:

– Бур, стоять! Это же псих, не видишь, что ли? – И, смягчив интонации, неожиданно предложил: – Лучше подай мне «браслеты».

– Да ты что, пахан? Чтоб я, как последняя сука, надел на вора цацки… – искренне возмутился мужчина, названный Буром.

– Молкни! – осадил Фомин. – И делай что я говорю. – Повернувшись к милиционеру, он примирительно добавил: – А ты, сержант, не менжуйся. Пошли в твой клоповник.

К тому моменту окончательно пришел в себя второй патрульный. Первым его желанием было наброситься на обидчика и избить его прямо на тротуаре. Однако он быстро осознал, что избивать человека в присутствии многочисленных свидетелей было бы не только неразумно, но и непрофессионально.

Поняв, что конфликт приближается к развязке, толпа стала заметно редеть: никто из недавних наблюдателей не хотел быть привлечен в качестве свидетеля задержания. Когда же сержант вслух предложил добровольцам проследовать в отделение, то вокруг вообще никого не осталось.

Не доходя какую-то сотню метров до милицейской дежурки, тот, которого Фомин назвал Буром, обратился к сержанту едва слышным шепотом:

– Слышь, командир, кому нужен этот цирк, давай замнем, внакладе не останешься.

Сержант, бросив косой взгляд в спину впереди идущего приятеля, задумался на какой-то миг и отрицательно качнул головой.

Однако Бур продолжал настаивать на своем:

– Отвалим вам ментовское полугодовое жалованье! Не пожалеешь! – И, видя, что мент явно колеблется, озвучил сумму: – Пять штук баксов на двоих, лады?

– С ним договаривайся, – так же шепотом ответил сержант, указав на напарника. Однако по всему было видно, что названная сумма явно впечатлила милиционера.

Ускорив шаг, бритоголовый догнал второго мента и, придержав его за рукав, предложил доброжелательно:

– Начальник, давай по-хорошему добазаримся… Зачем друг другу проблемы создавать?

– Убери руки, – резко ответил тот, – никаких базаров с вами не будет. А то я вас в одну камеру упрячу, там друг с другом и базарьте.

Было видно, что с этим ментом добазариться не получится. Слишком он был зол за недавнее прилюдное унижение. Предложи ему сейчас хоть миллион долларов, он бы и тогда не согласился отпустить задержанного.

Тот услышал обрывок фразы и, догадавшись, в чем суть разговора, строго бросил парню:

– Бур, кочумай, это же псина позорная, и мозгов у него, как у канарейки на хер намазано. С ним базарить – фонарь голимый. У него наверняка начальник есть. С ним тереть будем.

Бур послушно умолк, слегка поотстав от мента.

Тем временем они уже входили в помещение линейного отделения милиции. Навстречу поднялся старший лейтенант с объемным брюшком и нарукавной повязкой «Дежурный».

– Ну что у тебя, Коваленко, на этот раз?

Старший патруля не успел ответить на вопрос, как в диалог вмешался его напарник:

– Этот уркаган, – он кивнул головой в сторону Фомина, – напал на сотрудника милиции. Собирался избить. Мы задержали.

По-видимому, репутация постового мента была хорошо известна начальству, так как дежурный прервал его:

– Я не с тобой разговариваю, Макарский. – Затем, повернувшись к сержанту Коваленко, спросил: – Что, действительно напал?

– Так точно, товарищ старший лейтенант, – ответил более лояльный к пахану милиционер, протягивая дежурному документы Фомина, и добавил: – Вот справка об освобождении и маршрутный лист.

Усатый старлей небрежным жестом взял протянутые бумаги и положил их на стол. Затем, указав на задержанного, распорядился:

– В камеру. Коваленко, к концу дежурства напишешь мне рапорт по всей форме. – Тут его взгляд остановился на двух стоящих в стороне крепких парнях. – А это кто? Свидетели?..

– Да какие свидетели, – встрял в разговор Макарский, – дружки задержанного. Такие же уголовные хари. Взятку мне только что предлагали.

Последняя фраза заставила милиционера более внимательно присмотреться к бритоголовым. Несомненно, это были типичные бандюганы. Однако эти бандиты заметно отличались от типажа, известного по достославным девяностым годам: ни «цепур голдовых», ни специфической распальцовки… Одетые неброско, но дорого, они вполне могли бы сойти за менеджеров какой-нибудь очень серьезной фирмы и за владельцев охранных бизнесов – если бы не татуированные пальцы да еще то выражение лица, которое встречается только у прожженных уголовников.

Однако настроены они были мирно.

Опыт работы в органах заставил офицера милиции быстро принять решение:

– Значит, так. Ты, Коваленко, с напарником отправляйтесь на дежурство, людей и так не хватает, а с этим Фоминым я и сам разберусь. Думаю, на повторный срок он себе уже заработал.

На лице Макарского отразилось явное недоумение: в милиции он работал недавно, поэтому профессиональный ход мысли старшого остался для него загадкой. Единственное, что он понял из сказанного, это то, что сейчас расправиться с обидчиком, к несчастью, не удастся. Поэтому, поигрывая желваками, он решил хотя бы отконвоировать задержанного в камеру.

Однако Коваленко был более опытен и быстро сообразил, что к их возвращению уркагана, скорей всего, в отделении не окажется. Тяжело вздохнув, он направился к выходу, бросив в спину удаляющемуся напарнику:

– Давай быстрей. Одному мне, что ли, париться на жаре. – А в ушах колокольным боем отдавалось недавно сделанное ему деловое предложение: «Пять штук баксов! Пять штук баксов!»

Про себя он уже решил, что впредь попросится в другую смену, лишь бы избавиться от этого придурка-альтруиста.

Дождавшись, когда они остались втроем, Бур обратился к приятелю:

– Музыкант, не в падлу, сходи позвони.

Тот, ни слова не говоря, развернулся и вышел, плотно притворив за собой дверь. Проводив товарища взглядом, оставшийся вплотную приблизился к дежурному:

– Начальник, разговор есть.

– Слушаю, – ответил старлей, пытаясь изобразить на лице полное недоумение по поводу предстоящей беседы.

– Давай замнем толковище. Сам посуди – человек только «откинулся», восемнадцать лет – это ведь тебе не бутерброд с маслом. Жизнь изменилась, а он остался прежним. Да и нервы у него, войди в положение… Ну передернул слегка, с кем не бывает. А этому сосунку, – он имел в виду Макарского, – мы честно оплатим попорченную вывеску.

– Нападение на сотрудника милиции при исполнении, – сухим, казенным голосом принялся перечислять старлей. – Оказание сопротивления при задержании. Вполне достаточно, чтобы я сейчас закрыл вашего дружка в изолятор временного содержания и передал документы по инстанциям.

– Правильно. Мы ведь и не отказываемся. Однако готовы пострадать материально, – доброжелательно втолковывал Бур. – И тебе, начальник, лишняя головная боль со всеми этими протоколами, свидетелями… И нам тоже: придется потом адвоката искать, судью и прокурора подмазывать…

Старлей не перебивал говорившего. Единственное, что его могло интересовать теперь, – это сумма. Про себя он решил, что меньше чем на тысячу долларов не согласится. И вдруг его как в прорубь бросили.

– Я думаю, на четырех тоннах сойдемся? – Бур осторожно задвинул пробный шар.

Если бы не годы трудной и опасной службы, то дежурный сделал бы обратное сальто, не сходя с места. Однако это был человек закаленный, а к тому же – настоящий профессионал своего дела. А потому он лишь покраснел как вареный рак и стер со лба предательски выступившую испарину. Раздув щеки, старлей что-то невнятно пробормотал.

Бур воспринял это по-своему и, улыбнувшись, повысил ставки.

– Ну не крохоборничай, старлей. Не к лицу. Ты же офицер московской милиции! Пять штук зеленых – расходимся краями и навсегда друг о друге забываем.

В этот момент из дальнего конца коридора, где располагалось помещение для задержанных, послышался взрыв ругани.