– О вас мне сказали вчера днем. Мой босс, его зовут Ральф Ликко, дал ваше фото и сказал, в каком купе вас можно будет найти. Способ того, как… гм-гм… выполнить его приказ, он оставил на мое усмотрение. Но предупредил, что вы – человек чрезвычайно опасный и, если я оплошаю, вы с меня тогда заживо снимете кожу. Сказал, что это ваш стиль воздаяния тем, кто покушается на вашу жизнь.

– Кто он такой, этот Ральф Ликко? – мысленно усмехнувшись, но с металлом в голосе поинтересовался Лавров.

Угодливо суча руками, киллер выдал, что его босс – американец, с итальянскими корнями. Происходит из гангстерской семьи Гамбино, однако является кадровым офицером ЦРУ. Наслышался он о Ликко еще в лагере подготовки, в сравнении с которым прежняя муштра в бригаде Дапа Кучучи была сущим курортом. Ральф Ликко там был частым гостем и уже в ту пору присматривал себе подручных. Одним из наиболее подающих надежды оказался он, Кушим Таху. Раза два появился там и Энтони Брэгс. Скорее всего, птица тот очень важная. Перед Брэгсом начальник их лагеря, бывший майор французского Иностранного легиона Шарль Туре, только что не сыпал бисером.

Вообще-то, откровенничать в лагере строго возбранялось. Курсанты имели особые, служебные клички, по которым и обращались друг к другу. Но люди есть люди, даже если и человеческий облик ими уже утрачен начисто. Поэтому тамошние табу молчания периодически нарушались. Среди курсантов лагеря было около десятка чеченцев, некоторые из которых воевали еще под началом Аслана Масхадова. Были также кабардинцы, дагестанцы, ингуши и представители других кавказских народов.

– А откуда Ральф Ликко мог получить информацию обо мне? – задумчиво потер лоб Андрей.

– Насколько я смог понять, его о вас известили из Москвы, – неуверенно ответил киллер, внимательно наблюдая за каждым его движением.

«Значит, там и в самом деле работают «кроты»… Причем работают очень интенсивно, – подумал Лавров. – Надо будет сообщить Федину, что давать обо мне информацию в вышестоящие инстанции не стоит. Ну, что, разговор пора заканчивать?»

Словно прочитав его мысли, киллер испуганно сжался в комок, и в его глазах заплескался почти животный ужас. Судя по всему, настрополивший его босс явно перестарался по части страшилок о «кровожадных русских».

– Вы обещали меня не убивать! – дрожащим голосом напомнил Кушим Таху.

– Вообще-то, я тебе ничего не обещал… – чуть поморщился Андрей. – Но, так уж и быть, в живых оставлю. Хотя такую тварь, как ты, уместно было бы или четвертовать, или сжечь заживо на медленном огне. Ладно, живи. Но вырубить тебя придется, – добавил он, сопроводив последние слова молниеносным движением руки.

Без единого вскрика киллер опрокинулся вниз лицом, и, если бы Лавров его не подхватил, он бы кувыркнулся на пол купе. Положив его на диван и укрыв простыней, Андрей некоторое время стоял в раздумье. Отсюда нужно было уходить как можно скорее, поскольку не исключалась вероятность того, что киллера подстраховывали «коллеги» из его же церэушной банды. Причем сам Кушим Таху мог быть об этом в полном неведении.

Исходя из этого, покидать вагон обычным, общепринятым путем на первом встречном полустанке было, скорее всего, слишком рискованно. В подобной ситуации лучший вариант – уход через окно в момент, когда поезд хотя бы немного замедлит ход где-нибудь на повороте.

Хорошо зная географию Польши – выезжая из Москвы, он тщательно проштудировал карту и справочники, – Лавров мысленно прикинул свой дальнейший маршрут. Не так давно позади остался Бала-Подляску – старинный польский город, расположившийся на берегах Кшны. Сейчас поезд приближался к Лукуву, обосновавшемуся на той же Кшне. А дальше будет Отвоцк, за которым конечная цель этого этапа его путешествия – Варшава.

«Как там было в марше красных кавалеристов? – глядя в окно, где дневные краски пейзажей начали меняться на вечерние, вспоминал Лавров. – «…Даешь Варшаву, дай Берлин, уж врезались мы в Крым!..» Вот-вот, Варшаву – даешь! Но пока что ее взятие придется временно отложить, в силу ряда непредвиденных обстоятельств… Черт бы их подрал!»

Прикинув, что во время пути на перегоне между Лукувом и Отвоцком, учитывая время года, уже должны начаться настоящие сумерки, он решил незаметно покинуть вагон где-нибудь вблизи шоссе Люблин – Варшава. А дальше… Вот оттуда-то автостопом он и доедет до Варшавы, где надо будет встретиться с агентом-нелегалом, проживающим в Польше еще со времен СССР.

Об этом человеке, уже в момент отбытия с Белорусского вокзала, Андрею по телефону сообщил генерал Федин. По словам генерала, «законсервированный» агент на связь не выходит. Но он еще жив – это показала недавняя контрольная проверка советской агентурной сети в бывших странах соцлагеря, проведенная сотрудниками ГРУ.

«Вот так она устроена, эта жизнь, – мысленно констатировал Андрей, глядя на красные черепичные крыши аккуратных домиков в окружении уже желтеющих садов промелькнувшего мимо него очередного полустанка. – КГБ шпионил за своим же военным и политическим союзником. Хотя что в этом может быть странного? Если «Моссад» шпионит за своим главным стратегическим союзником – США, то почему Союз не мог проделывать то же самое в отношении Польши, которая всегда была союзником отчасти условным? Все закономерно…»

Самое важное тут было то, что старик знал Польшу как свои пять пальцев, имел обширные связи и мог оказать существенную помощь в поиске секретных тюрем НАТО, где, скорее всего, в данный момент и находился похищенный спецслужбами Александр Борисов.

…Когда за окнами замелькали пригороды Лукува, окутанные осенними сумерками, Лавров начал готовиться к «десантированию» через окно вагона. Опасался он только одного – коллеги киллера, недвижимо лежащего сейчас в его купе, могут всполошиться и заподозрить, что тот раскрыт и выведен из строя. А это чревато. Хорошо подготовленные «отморозки», наверняка работающие под прикрытием местной полиции и спецслужб, примут все меры к тому, чтобы уничтожить его любой ценой, даже в присутствии свидетелей. Что им стесняться? Как говорится, своя рука – владыка. А закон, он и в Польше может оказаться в роли пресловутого дышла. Недаром же есть расхожая пошловатая острота: все как в Польше – тот и пан, у кого кое-что больше. Даже если посторонние что-то и увидят, местным лохам потом запросто могут объявить, что в результате следственно-разыскных мероприятий был выявлен и уничтожен опасный террорист, заброшенный в Польшу из России с целью проведения диверсий и терактов. И все этому поверят…

Уложив в сумку вещи, Андрей достал из ее тайника паспорт на имя Хмелина Николая Алексеевича. Свой теперешний, на имя Гаврилова Анатолия Петровича, положил на его место. Уже засвеченный паспорт следовало бы немедленно уничтожить, но Лавров с этим решил подождать – мало ли что еще может произойти? Вдруг пригодится? В конце концов, он же не какой-нибудь киношный шпион. Это в киношках образца 60-х годов прошлого века агенты разведслужб то и дело сжигают паспорта, съедают шифровки, а в случае неудачи прокусывают ворот рубахи с зашитой в него ампулой цианистого калия. А он – спецназовец, главное боевое достояние которого – ум, смекалка, интуиция, артистизм, владение оружием и физическая подготовка.

Сумерки сгущались все больше и больше. Андрей, не отрываясь, смотрел в окно, опасаясь пропустить момент пересечения с автотрассой. Неожиданно он скорее почувствовал всем своим существом, нежели увидел или услышал, что некто со стороны коридора пытается осторожно открыть дверь купе. Но это было заведомо безнадежным делом, поскольку замок, поставленный на фиксатор изнутри, снаружи поддавался только специальному ключу. Но, как говорится, чем черт не шутит, когда бог спит? А вдруг такой ключ у них имеется? Тогда надо срочно исчезать, невзирая на скорость движения поезда.

Лавров опустил раму окна и, бросив в окно сумку, тут же выбрался наружу сам, зависнув над стремительно бегущим под ногами, едва различимым в густых сумерках крутым косогором насыпи, покрытой мелким щебнем. Самым скверным в такой ситуации было вовремя не заметить какую-нибудь электрическую опору и, спрыгнув, с маху в нее влепиться, чтобы потом с разбитым черепом скатиться под откос.

Шли мгновения, а подходящего места для прыжка присмотреть не удавалось. Наконец впереди, в свете далеких фонарей, Андрей смог различить пышно разросшийся куст. А со стороны двери до него донесся щелчок, который означал, что замок разблокирован и в купе сейчас войдут посторонние. Уже не раздумывая, он резко оттолкнулся от вагона и, сгруппировавшись, ощутил после неуловимо короткого полета в пустоте столкновение с пружинистой куртиной густо переплетенных меж собой ветвей, сопровождаемое громким хрустом.

Кубарем перекатившись через куст, Лавров ухитрился в последний момент сориентироваться в этом полете-падении и относительно удачно приземлиться на ноги. Когда он, сопя и отдуваясь, поднялся на насыпь, уже успевший пролететь мимо него поезд, торопливо стуча колесами, уносился в сгущающуюся тьму, прощально светя огоньками красных сигнальных фонарей. Утерев выступившие на лбу росинки пота, Андрей почти вприпрыжку помчался назад, чтобы, пока еще не стемнело окончательно, успеть найти свою сумку. Что ни говори, а остаться с пустыми руками в его положении было бы чрезвычайно скверно. По прикидкам Лаврова, за те восемь-десять секунд, пока он готовился к прыжку, поезд мог отмахать не менее двухсот-трехсот метров.

Пригнувшись, он бежал вдоль железнодорожной линии навстречу сырому ветерку, хрустя подошвами туфель по щебню. С неба, плотно затянутого тучами, очень некстати заморосил мелкий осенний дождь. Неожиданно сзади раздался нарастающий гул приближающегося поезда, а рельсы, идущие по другой стороне насыпи, начали издавать характерный перестук. Когда поезд, слепя прожектором, был от него уже в паре сотен метров и его могли заметить машинисты дизель-электровоза, Андрей неохотно затаился за толстенной железобетонной опорой. Но едва голова поезда промелькнула мимо, он снова побежал дальше – пассажиры едва ли могли хоть что-то заметить.

То место, где примерно могла упасть его сумка – Лавров запомнил это определенно, – было напротив разросшейся в паре десятков метров от железнодорожной насыпи группки молодых березок. Однако теперь в сгущающихся сумерках – поди, разгляди их… К тому же оказалось, что таких белоствольных компаний на всем протяжении пути более чем достаточно.

«Вот это ни хрена себе! – вглядываясь в темноту, мысленно отметил Андрей. – Эдак можно пробегать до утра и ничего не найти. Да еще, не дай бог, на сумку наткнутся какие-нибудь бродяги. Тогда уж точно – ищи-свищи…»

Как бы подтверждая его мысли, неожиданно откуда-то до слуха донеслись отзвуки мужских голосов. Двое неизвестных как будто бранились и о чем-то спорили.

«А не мою ли сумку делить надумали почтенные панове?» – сбегая вниз по склону насыпи, предположил Лавров. Стараясь не слишком громко топать, он побежал в сторону спорщиков и, обогнув высокие густые заросли подроста березок и осин, внезапно увидел в паре километров от себя дугообразную цепочку огоньков, что, скорее всего, была фонарями, установленными на автомобильном виадуке, перекинутом через железную дорогу. Это была та самая, нужная ему трасса Люблин – Варшава.

В отблесках далеких огоньков он неожиданно различил два человеческих силуэта, которые, поминутно спотыкаясь и непрерывно бранясь по-польски, шли по дорожке меж лесистых зарослей. Прибавив ходу, Андрей менее чем за минуту догнал двоих, кое-как одетых и явно подпитых мужчин средних лет, которые – о, удача! – несли его дорожную сумку, он мог бы узнать ее из тысячи похожих.

Услышав сзади шаги, оба пана оглянулись и посторонились, намереваясь пропустить так некстати подвернувшегося им припозднившегося где-то торопыгу. Однако всего мгновение спустя, осознав, что этот странный тип, вынырнувший из темноты, как чертик из шкатулки с секретом, претендует на их находку, оба «сталкера» крайне возмутились. Пытаясь решить дело миром, Лавров, вежливо прижав руку к груди, с чувством поздоровался:

– Гутен абэнд! Гебен зи мир битте майне хэндташе! – попросил он, указав на сумку, не будучи уверенным в том, правильно ли произнес немецкие слова.

Паны-«сталкеры», сумрачно переглянувшись, что-то протестующее заорали по-польски, из чего он смог уловить, что «нехрен, в натуре, всякой немчурне приставать к уважаемым людям с глупыми домогательствами, ибо, что взято – то свято!» Более рослый из «сталкеров» – крупный, мосластый тип, шагнув навстречу «немцу», замахал толстыми ручищами, сопровождая это настоятельным:

– Ком! Ком, пся крёв!

Это означало, что миром вопрос решить не удастся. Ветерок, дунув Андрею в лицо, донес до него «аромат» давно не стиранной одежды и немытого человеческого тела. Скорее всего, это были бродяги, промышлявшие у железной дороги. «Черт! Бомжи – они и в Африке, и в Польше – бомжи!..» – про себя констатировал Лавров и, уже не церемонясь, шагнул ко второму, схватив свободную ручку сумки. Продолжая изображать из себя немца, он рванул ее на себя, с нарочитым возмущением выпалив:

– Гебен, гебен, доннер веттер! Гебен, фетфлюхтен думмельс!

Бродяга ростом поменьше, вцепившийся в сумку мертвой хваткой, удивленно охнул, ощутив неожиданно мощный рывок вроде бы не очень крупного немца. Второй что-то хрипло заорал и, выхватив из-за пазухи нечто продолговатое, блеснувшее в отсветах фонарей серебром полированного металла, ринулся на Андрея.

Немедленно выпустив сумку, тот уклонился от удара ножа, нацеленного ему в бок, и, нанеся нападающему короткий мощный удар ногой в сплетение, отчего тот, охнув, согнулся пополам, довершил начатое ударом ребра ладони по шее. Тут же, в долю секунды развернувшись ко второму, Лавров с удивлением увидел, что того и след простыл. Бродяге хватило всего одного мгновения, чтобы понять: надо срочно уносить ноги, иначе достанется и ему.

Подобрав сумку и вскинув ее ремни на плечо, Андрей зашагал в сторону только что замеченного им виадука.