В каталажке сеньора Баррозо царили смешанные запахи, но превалировали ароматы гнили и плесени. Коридор освещался скудно – насыщенный сквозняками, с отсыревшей штукатуркой на стенах, он плавно извивался и в итоге привел к заброшенным помещениям первого этажа и упавшей лестнице. Похоже, в прошлом здесь протекали бурные сражения, и их последствия не разгребли и по сей день. Тюрьма расположилась в подвалах – промозглый каменный мешок, винтовая лестница, засохшие пятна крови на ступенях. Спускались осторожно, прижавшись к стенам, изготовив ПСС – самозарядные специальные пистолеты «Вул» для бесшумной и беспламенной стрельбы. Любаша буркнула, что обучали ее, собственно, не этому, но под ястребиным взглядом командира тут же замолчала. Сделали несколько витков, прежде чем образовался проем на первый подземный уровень. «Некогда нам тут канителиться, – подумал Глеб, – не за этим мы здесь». Он ускорился, замер у края, почесывая ухо стволом. Сквозь кирпичную кладку в потеках «кетчупа» просматривался фрагмент зарешеченной камеры, в которой что-то ерзало и кряхтело. Направо еще один проем – продолжение винтовой лестницы. Глеб покосился через плечо и увидел Олежку Оболенского с закушенной губой, прижавшегося к косяку напротив. Он волновался, кадык подрагивал, густые брови взмокли от пота. Женщины держались в арьергарде, помалкивали (что, видимо, стоило немалых усилий).

– Бери Любашу – и туда, – шепнул Глеб, – а мы с Маней – ниже.

Оболенский кивнул, Любаша встрепенулась – и оба на носках просочились в проем. Глеб неодобрительно проводил их глазами. Похоже, у этой парочки (нашли друг друга двое белобрысых) в свободное от службы время что-то было, что, собственно, не возбранялось, хотя и не являлось предметом гордости и подражания. Слишком уж недвусмысленно они порой переглядывались. Глеб исподлобья покосился на Машу Курганову, а Маша – на Глеба. Спокойная, подверженная меланхолии, в меру циничная, нужно сильно постараться, чтобы вывести ее из себя. Не сказать, что красавица, но многим нравилась – и с обаянием все в порядке. Двадцать девять лет, разведена, маленький сын обретается где-то в Тамбове на попечении родителей, а сама занимается черт знает чем, вместо того чтобы с сыном сидеть. В прошлом году перевелась с 431-го морского разведывательного поста, дислоцированного в Туапсе, – конфликт с командиром разведроты полка морской пехоты, нашла коса на камень (похоже, со взаимностью не срослось). В отряде ПДСС прижилась, стала своей, амуры не водила, снимала комнату на улице Ленина в Севастополе. Впрочем, в ту пору Глеб над ней не начальствовал, служил в параллельном подразделении водолазов-разведчиков и не вылезал из утомительных зарубежных командировок. А потом наблюдал за ней – и в деле, и после дела, и на «корпоративных» банкетах – подмечал, как настороженно относится Мария к мужскому полу (на молоке обожглась – теперь на воду дует), как отвергает ухаживания бравых водолазов, временами косит в его сторону, молчит и задирает нос. Ох, не до амуров ему сейчас… Или нет?

Едва ступили на лестницу, за спиной раздался сдавленный хрип, и из-за угла высунулся Олежка, поясняя с виноватой улыбкой:

– «Двухсотый» у нас, Глеб, все штатно, продолжайте движение…

Они спускались под землю, замирали перед поворотами. Машины глаза азартно поблескивали, она уже обгоняла его, забирала инициативу. Наблюдения за «объектом» показывали: рука у Маши нетяжелая, быка не завалит, но тренировки по вьетводао даром не прошли – в ближнем бою эта девушка была непредсказуема. Коридор едва освещался. Заплесневелые кирпичные стены, выпавшая кладка, глубокие камеры-ниши, в которых отсутствовало освещение, но что-то там посапывало и вздыхало. Кто-то был за поворотом – опасный и вооруженный. Глеб чувствовал, как ему передается энергия девушки – вибрация пошла из желудка. «Так и до сексуального возбуждения недалеко», – опасливо подумал Глеб. О чем это он подумал?.. Узкий проем – настолько узкий, что вдвоем в нем делать нечего, и они застыли по краям. Он подавал ей знаки, что двоих этот «Боливар» не унесет – пусть не лезет поперек батьки. Она и не смотрела на него, думала о своем. А потом глянула, да так понятно – мол, если я на тебя не смотрю, то это не значит, что я тебя не вижу…

Он шмыгнул внутрь… В старом продавленном кресле устроился очередной наймит сеньора Баррозо – кривоногий, в сапожках с нелепыми отворотами, в соломенной шляпе с провисшими полями. На коленях у боевика лежало помповое ружье системы «Ремингтон». Наемник открыл глаза, почувствовав что-то непривычное, выкатил их, когда из темноты метнулось что-то черное, в облегающей резине, и вскинул помповик. Дымов ударил сидящего обеими пятками – и оседал его, когда тот перевернулся вместе с креслом. Грудь сдавило, бедняга посинел, издал протяжный «паровозный гудок». Щетина на горле так кусалась, что было ощущение, будто Глеб вцепился в ежа. Он отпустил страдальца и всадил кулак в его переносицу. Мексиканец дернулся и потерял сознание.

– Гуманист ты, Глеб Андреевич, – заметила Маша. – Впрочем, часа на полтора ты его от земных удовольствий удалил…

Они прислушались – вроде тихо. Кресло с человеком по определению не падает бесшумно, но и большого грохота при обрушении не было. Глеб указал на левый коридор – мол, двигай, и шепнул:

– Поосторожнее там, Марья Ивановна…

Она посмотрела как-то странно и, не менее загадочно улыбнувшись, растаяла во мраке. А он свернул направо, смутно соображая, что в подземной громадине остался как минимум один «необработанный» тюремщик, и с этим фактом нужно что-то делать. Освещение в утробе подземелья было скудное. Лампочки болтались через несколько метров. Он чуть не ступил в засохшую кровавую лужицу, двинулся к решетке, чтобы обогнуть ее, и реально оробел, когда в прутья вцепились узловатые пальцы, засверкали глаза, и проявилась синюшная кожа, обтянувшая скулы. Схватив его за рукав, узник забормотал по-испански: пор фавор, сеньорэ, пор фавор… Познаний в языке хватило понять, что страдалец умоляет передать господину Хосе Рудольфо Баррозо, что Луис Порфирио Гонсалес ни в чем не виноват, его оклеветал мерзкий прислужник Теренсио, положивший глаз на сестру Луиса Порфирио, Дульситу. И он уверен – и видит Иисус, что это так! – что именно Теренсио сдал агентам из Мехико тот самый грузовичок с кокаином, из-за которого и разгорелся сыр-бор. «Ей-богу, Мексика какая-то», – уважительно подумал Глеб, вырываясь из клешней сидельца. На шум очнулся обитатель соседней камеры и тоже притерся к решетке. Глеб отшатнулся – уж с этой жертвой криминальных разборок он точно общаться не хотел. У мученика отсутствовал глаз, правую сторону лица украшал глубокий рубец, под которым запеклась кровь. Он тянул к Глебу руки, шамкая беззубым ртом.

Цепная реакция не пошла, тюрьма не взорвалась. Глеб отдышался в темной зоне, шагнул за поворот и прижался затылком к стене, почувствовав холодок ниже загривка. Центральная часть коридора худо-бедно освещалась, вдоль стен тянулись зарешеченные камеры, воняло гнилью, разложением. Он стоял в единственном месте, куда не проникал электрический свет. Одна из решеток была отомкнута, и за ней мерцал охранник. Здоровый громила, видимо, из тех, что тащат собственный гроб на собственных же похоронах, выволок из камеры тщедушного узника, заросшего клочковатой бородой, прижал его к стене и проводил ночные «оперативно-следственные мероприятия». Больше этой ночью ему заняться было нечем. Габариты мордоворота внушали уважение, не каждый день таких встречаешь. Косая сажень в плечах, рост под два метра, голова, как ведро, окладистая борода чернее ночи. Кулачищи, бутсы сорок девятого размера. Свирепости хоть отбавляй! Видно, яркая достопримечательность местной конвойной команды. Узник и не помышлял о сопротивлении, только бормотал слова молитвы, обращенные к Деве Марии, и закатывал глаза. А громила дважды треснул его затылком о стену, вынул нож, приподнял страдальца за шиворот, – при этом ноги у того повисли в воздухе, – начал щекотать горло лезвием и что-то замогильно вещать. Возможно, у колоритного господина имелись собственные счеты к арестанту. Или он требовал выдать «страшную военную тайну».

Глеб почувствовал предательское желание оставить эту парочку в покое, забрать своих людей, вернуться к выходу и запереть тюрьму. Эту тушу пулей не возьмешь. Пусть они тут маринуются в собственном соку – какое ему дело! Но раз уж забрался в чужой монастырь…

Он стиснул рукоятку. А громила почувствовал, что в коридоре присутствует некто еще, прервал экзекуцию, втянул воздух мясистым носом, повернул голову и хрипло задышал. Помимо прочих «приятностей», вроде яркой внешности и звериного чутья, он был еще и одноглазым, правую глазницу закрывала черная повязка.

– Паскаль, это ты? – прорычал он.

Глеб отмалчивался. Не дождавшись ответа, охранник задумался. Он был не из тех, что умирают от передозировки интеллекта, и дальнейшие действия это подтвердили. Громила грубо водрузил истязаемого в камеру (тот завыл, поскольку приземлился не вполне технично), замкнул задвижку, перебросил нож в другую руку и стал приближаться, поигрывая лезвием. Глаз у здоровяка был один, зато какой! Горел, как фара дальнего света. А когда выяснилось, что «молчун» явно не из его команды (да и одет как-то странно), физиономия перекосилась, побагровела, он ускорил шаг и начал неуклюже стаскивать со спины «АК-74» – не самый подходящий инструмент для работы в лабиринтах. Глеб выстрелил в «центр композиции» – на рукопашную он как-то не решился. Не сказать, что «ПСС» совсем уж бесшумный… но ладно. Охранник одолел полпути, вздрогнул, потяжелев на несколько граммов свинца, потом взревел, как взбешенный буйвол, физиономия превратилась в какую-то маску из театра ужасов, и пошел на Глеба! Глеб попятился, выстрелил еще раз, потом третий, четвертый, пятый. Да падай же, блин! Тот вздрагивал, обливался кровью, но шел, глядя на обидчика с нескрываемым вожделением, тянул к пловцу трясущуюся длань с ножом. Последнюю пулю в обойме Глеб отправил в лоб – мог бы и сразу догадаться! Бандит застыл в каком-то метре, глаза его помутнели… и он шумно повалился на пол.

«Бывает же такое», – опасливо приблизился к мертвецу Глеб. Ну и туша, такому только в корриде участвовать – за красной тряпкой бегать. Что там Мишка говорил про «древние проклятия»? Он обогнул покойника и, не удержавшись, обернулся – такой и после смерти может за ногу схватить. Его аж передернуло всего – ну, и «встреча на Эльбе». Ладно, всякое бывает, это всего лишь обычный бандит. Пиратская версия. Глеб отправился дальше – мимо камер, издающих жалобные стоны, мимо мерцающих ламп. Перебежал в соседнее крыло второго «цокольного» этажа, дважды свернул и внезапно наткнулся на Машу Курганову. Девушка стояла, держась за прутья решетки, и зачарованно рассматривала содержимое каменного мешка, освещаемое лампой. Она безучастно покосилась на него, и Глеб застыл, заинтригованный.

– Ты не занята? – прошептал он.

– А что ты предлагаешь? – Маша сглотнула. – Я согласна.

– Ты даже голову не повернула на шум…

– Побойся Бога, Глеб Андреевич, я знаю твои шаги… Слушай, тут женщина в камере – молодая и в прошлом привлекательная. Не так давно она покончила с собой – откалывала от стен сырую штукатурку и ела. Давилась, пока та колом в горле не встала. Жуть пещерная! Слушай, куда мы попали? Это же зверье, а не люди…

– Картели воюют друг с другом, а с недавних пор и с населением, которое относится к ним не слишком лояльно, – объяснил Глеб. – Ты знаешь, что ежегодно в этих войнах гибнет до пятидесяти тысяч ни в чем не повинных мексиканцев?

Она как-то странно покосилась на него, и вдруг из глаз плеснула молния – он и ахнуть не успел, как она выхватила «катран»! Как славно, что он не стал шевелиться! Нож кувыркнулся в дюйме от уха, за спиной отрывисто всхрапнули, и Глеб обернулся. Все уже кончилось. Возможно, этот парень какое-то время стоял за углом, набирался храбрости, а потом решил возникнуть, чтобы срезать их одной очередью. Молодой, ничего бандитского в лице; он выронил автомат и, держась за рукоятку ножа, торчащую из горла, смотрел на Глеба, как таракан на занесенный тапок. Уже начинались конвульсии, но он не падал. Широко расставив ноги, покачнулся и начал судорожными рывками вытаскивать нож из горла.

– Эй, эй, дружище, опомнись, не советую, – встрепенулся Глеб.

Но тот проигнорировал его слова, возможно, оттого, что они звучали по-русски? По мере извлечения ножа хрип усиливался, агония убыстрялась. Наконец он выдернул «катран», из шеи тут же хлынула кровь. Парень задохнулся и хлопнулся навзничь.

За углом было чисто. Тишина на «точке», если игнорировать коровье мычание из соседней камеры. Глеб поднял нож, вытер его о штанину погибшего, протянул Маше, которая подходила на негнущихся ногах:

– Держи.

– Спасибо…

– Тебе спасибо. Ты моя умница… – шепнул он, поцеловав ее в липкую щеку. – Благодарю за службу.

– Цените, Глеб Андреевич, – как-то вымученно улыбнулась она, – ваша Марья по ночам такая искусница…

Глеб поцеловал ее в другую щеку – она не стала драться и кусаться, только цвет лица быстро поменялся – словно морилкой девушку покрыли.

– Вот черт… Я в порядке, Глеб, – смутилась Маша.

– А жалко, – улыбнулся он, – предыдущей ты мне понравилась больше.

– Издеваешься? – снова вспыхнула она. – И что ты предлагаешь? Познакомиться поближе? Немножко безобидного секса? – и тут же сделалась злой и раздраженной.

– Прости, товарищ старший лейтенант, – опомнился Глеб, – ничего такого. Скажи, а ты точно была замужем?

– Точно, – огрызнулась Маша, – могу ребенка показать. Опыт имеется, готова продолжить. Но за тебя я точно не пойду, Глеб Андреевич, не мой ты идеал. Ладно, товарищ капитан, простите даму с высшим образованием…

– Она еще и с высшим образованием, – присвистнул Глеб. – Больше нечем психику калечить?

– Это был физкультурный институт…

– Тогда простительно. Кстати, это девятый. – Он резко повернулся и выстрелил пальцем в покойника.

– Не поняла, – сглотнула Маша.

– Это девятый, – повторил он, – как минимум девятый. На инструктаже засекреченные товарищи из спецслужб категорически уверяли, что ночная охрана на Санта-Ирине – восемь отмороженных голов. Надеюсь, это была их единственная промашка. Пошли наверх.

Он снова входил в командирский раж. Болтаемся без дела, товарищи «майчане»? Вам скучно и одиноко? Нечем заняться? И эта аморфная кучка бездельников – те самые, кого отличает высочайший профессионализм и непроницаемая завеса тайны? Строиться, лоботрясы! Разминка кончилась, готовимся к операции!

– Опять он нам мешает не работать, – беззлобно ворчал Черкасов.

В принципе, мог и не ворчать. Потерь не было, работали по плану. Приплыли, увидели, победили. Вторично осмотрели территорию, убедились, что неучтенных врагов на острове не осталось. Выставили пост – Тарас Прихватилов уже обжился на смотровой площадке, откуда открывался вид во все пределы и, разумеется, на небо. Водолазное облачение убрали за разрушенную лестницу. Переодевались в «маскарадные костюмы», заимствовали оружие у мертвых охранников. Тела стащили в ближайшую пустующую камеру и свалили в кучу. Семеро мертвецов, восьмому повезло – мог оклематься через несколько часов, но и его сгрузили в общую массу. Девятому тоже подфартило – долговязый увалень по имени Хосе Мигель дель Пино трясся в караулке под надзором боевых пловцов и уверял, что связь со «штабом» группировки сеньора Патрисио Отеро, правой руки господина Баррозо, осуществляется дважды за ночь: в полночь и около четырех. Сегодня могут позвонить дополнительно, в связи с доставкой «промежуточного груза» (о характере груза он – ни сном ни духом), но в какое время это произойдет, рядовому составу не сообщалось. Пришлось привязать «счастливчика» к столу, пригрозить поркой за непослушание и поместить в непосредственной близости Марата Равиуллина, не испытывающего слабости к международному криминальному элементу. Узников тюрьмы решили игнорировать – со всеми их моральными и физическими страданиями. Куда их? Жалко людей, но как их вызволить? Открыть камеры? До берега вплавь не доберутся. Забрать с собой на перегруженную субмарину? Пловцы внимали последним инструкциям, до прибытия объекта оставался час. «Вот и осень, скоро в баню», – пошучивал Олежка Оболенский. Серега Издревой вспоминал Чечню десятилетней давности – еще и не так возились в осенней распутице. Доказывать командованию Вооруженных сил, что бойцы спецназа ВМФ работают в других условиях, было бесполезно. Воевали все, невзирая на сухопутный характер Второй чеченской кампании. Водолазов-диверсантов вводили в состав морской пехоты, отправляли в разведывательные подразделения. Служили Родине, как могли. Через мясорубку Кавказа, будучи совсем еще молодыми, прошли Издревой, Прихватилов, Олежка Оболенский. Глеб Дымов, окончивший годом ранее Морской корпус Петра Великого – Санкт-Петербургский военно-морской институт, факультет специальных вооружений, четыре месяца бегал по горам за неопрятными бородатыми личностями, пока не получил ранение в бедро и не убыл с почетом на долгое и «принудительное» лечение.

Ночь была в разгаре. Море штормило, ветер не прекращался. Со стороны могло показаться, что тюрьма на Санта-Ирине живет обыденной жизнью: мялся часовой на сигнальной площадке, мерцал огонек в караульном помещении, по двору болтались невнятные субъекты в мятом камуфляже и стоптанных сапогах, вооруженные вездесущими автоматами Калашникова и «М-14» со складными прикладами – компактной модификацией американской автоматической винтовки «М-16». У западной стены, недалеко от калитки, соорудили помост из ржавых бочек, и получился дополнительный наблюдательный пункт, с которого просматривался участок моря между островом и мексиканским берегом. Глеб вглядывался в узкую ленточку побережья. Ему казалось, он различает отдельные скалы, метелки пальм, кучки зданий на северо-западе.

– Ни хрена не понимаю в вашей Мексике. В Сочи лучше, – вынес вердикт Серега Издревой, махнув рукой, спрыгнул с помоста и потащился в караулку – выяснять, нет ли в этом «доме» что-нибудь поесть.

– Юкатан, – вздохнул Глеб, – колыбель цивилизации майя. Прибыли конкистадоры, входят в первую деревню: мол, что за станция такая? А индейцы им в ответ: «Юкатан» – что в буквальном переводе с языка майя: «Мы вас не понимаем».

– Вот именно, хрен поймешь без бутылки, – пробормотал Оболенский. – А подробности, Глеб?

– А подробности – письмом, – усмехнулся Дымов. – Все равно не запомнишь, зачем тебе? Свободный и суверенный штат Кинтана Роо, в котором расположен курортный город Канкун, излюбленное место отдыха наркобаронов. Муниципальный округ Исла-Мухерес, столица муниципалитета далеко на островах, население самое мизерное в Мексике. Информация для Черкасова, – засмеялся Глеб, покосившись на Мишку, имеющего стойкое и неконтролируемое влечение к женскому полу, – Исла-Мухерес в переводе с испанского – «остров женщин».

– Здорово, Глеб! – восхитился Мишка. – Только на хрена? Закончим работу и снова под воду, какой тут, к лешему, остров женщин? Лучше по Каракасу погуляю, если время останется.

– Черкасов, ты непобедим, – укорила Маша.

– Да, я человек религиозный, – под сдержанные смешки возвестил Мишка, – свято верую, что после смерти попаду в женское общежитие.

– Чуть правее, – продолжал Глеб, – крохотный городок Пуэрто Фелипе. Девять тысяч населения, маленький порт, несколько отелей для туристов-экстремалов. Прибрежная полоса джунглей, населенная всякой гадостью и болезнями, глубже – пустыня. Ни рек, ни деревень, сплошная глушь. Вся власть принадлежит сеньору Хосе Рудольфо Баррозо с его бандитами, обученными на военный лад… но об этом вы знаете. Армия покруче официальной. Минометы, тяжелые гранатометы, противотанковые ракеты, осколочные гранаты. Контингент – бывшие военные и полицейские. Увольняются из органов, перебегают дорогу к рекрутскому пункту наркокартеля, которых как грязи, мол, требуются убийцы для интересной работы, все такое, записываются на службу – вроде как престижнее и прибыльнее. Транспортировка кокаина из Колумбии, выращивание собственной марихуаны, изготовление героина и амфетамина в лабораториях, в общем, жизнь веселая. Официальная власть – номинальная, обслуга наркоторговцев, только в форме и при должностях. Террор, запугивание, правовые нормы в стране отсутствуют, наркомафия давно выиграла войну с государством.

– Ты такой эрудированный, – похвалила Любаша, – и что мы делаем рядом с тобой? Оттеняем твой свет своей пещерной дремучестью?