– В пятницу утром. Поездом в одиннадцать тридцать. Я дала ему лучшую комнату, мне звонили насчёт. Людей у нас тут пока негусто.

– В котором часу вы обнаружили труп?

– Сегодня утром, около шести.

– При каких обстоятельствах?

– Пошла его будить…

– Он просил об этом?

– Нет… Его позвали к телефону.

– Кто?

– Не назвались. Думаю, кто-то из Подмосковья.

– Почему вы так думаете?

– Связь плохая, треск сплошной стоял, с Москвой лучше… в общем, мне так показалось…

– Тоже детективные романы?

– Да при чём тут это…

– Это был мужчина или женщина?

– ???

– Разве не вы сняли трубку?

– Я-то я, но плохо было слышно… расстояние… знаете ли… я ж сказала, плохая связь… или неблагоприятные атмосферные условия.

– Дальше…

– Потом я пошла его будить. Постучала. Никто не ответил. Нажала на ручку – дверь открылась.

– Он часто приезжал сюда?

– Частенько. К нам ведь не только отдыхать приезжают. Многие работают здесь, залетают на пару-тройку дней – доклады, рефераты, отчёты, сами знаете.

– Ну и?..

– Значит, нажала я ручку, обёрнутую марлей…

– Почему марлей?

– Да так… знаете… дурная привычка…

– Что? Так принято в «Опушке»? Или здесь была эпидемия?

– Да нет же, не было никакой эпидемии. Просто одно из чудачеств Игоря Матвеича.

– Поясните.

– Он боялся микробов…

– Вы полагаете, эта боязнь у него проявлялась только в поездках или же была и дома?

– Дома тоже.

– Откуда вы знаете? Приходилось бывать у него?

– Нет. Никогда. Но он мне как-то излагал свою теорию насчёт микробов. Он и ключи держал в полиэтиленовом пакете.

– И ручку всегда оборачивал марлей?

– Да. Привозил с собой стакан, ложки, вилки – всё.

– Почему он, по-вашему, так поступал?

– Думаю, болел, ипохондрия, так, что ли, называется… Хотя поговаривали и что он боится смерти. То есть не только микробов, но и убийц. Но это, конечно, чушь собачья. Говорили также, что у него много врагов. Говорили, Игорь Матвеич был въедливый, дотошный ревизор. Требовательный и знавший все их хитрости. Вот те, у кого он обнаружил недостачу, и… Понимаете… Суд… Тюрьма… На казённые харчи кому охота, попросту выражаясь.

– То есть ходили слухи, что он боялся, как бы его не убили в отместку за разоблачение махинаций?

– Да… так говорили… я же думаю, что он был просто мнительным.

– Почему вы решили, что он мёртв?

– Обычно он спал чутко. Просыпался при малейшем шуме.

– Откуда вы это знаете?

– Я вам уже говорила, что он частенько наведывался к нам, всегда один, не как другие, и не раз просил меня его будить по утрам. Обычно он сразу же просыпался.

– Итак, вам показалось, что он мёртв. Что же вы сделали?

– Положила руку ему на лоб. Лоб был холодный.

– В комнате вам что-нибудь бросилось в глаза?

– Нет, ничего… То есть… не знаю… Игорь Матвеич был очень аккуратным, как «сама цифра» – это я где-то читала.

– Оставьте литературу. Он знал кого-нибудь из отдыхающих?

– Всех. Здесь чужих не бывает, все из одной конторы. Ларичев был на фирме одним из самых старых и уважаемых работников. Ещё со времён Главка. Его все знали, хотя и пошучивали насчёт… микробов.

– Рассказывайте по порядку. Увидев, что он мёртв, что вы сделали?

– Перво-наперво я сообщила об этом господину Рубцову.

– Почему именно ему?

– Они были друзьями. Давними друзьями.

– Кем работает Рубцов?

– Павел Сергеич? Бухгалтером. Уже двадцать лет. С перерывом в год.

– Почему с перерывом?

– Как вам сказать… Эта история… в общем, бумаги оказались не в порядке… год пришлось ему отсидеть. Потом вроде бы установили, что произошла ошибка или что-то в этом духе. Кто-то подстроил так, чтобы виновным выглядел Рубцов. Через год его взяли опять в министерство, но уже простым бухгалтером… Вы же знаете… пятна даже бензином не всегда оттираются… Может, ты и не виноват, но раз уже тебе такое к делу подкололи… не вылижешь, как говорил один мой знакомец…

– Итак, первым вы известили Рубцова. Вы отправились к нему в комнату и разбудили его?

– Нет, я его не будила. Я постучалась, ответа не было, мне показалось это странным, и я вошла. Он был одет, уже на ногах, посреди комнаты.

– Собирался уйти?

– Вроде того. И казался рассеянным. Я же вам сказала – даже стука моего не услышал. Смотрел на меня и, похоже было, не видел.

– Как он воспринял весть о смерти друга?

– Разволновался, стал озабоченным.

– Разволновался, услышав известие?

– Нет. Я таким его уже застала.

– Почему вам так показалось?

– Всё, что я говорила, он повторял, как эхо. Это его состояние меня крайне озадачило. В общем-то он симпатичный человек, хотя тоже немного чудной.

– Вы не спросили его, не болен ли он?

– Нет, не спрашивала. Он сам сказал, что всю ночь не мог уснуть из-за головной боли, точнее, мигрени.

– Что вы ещё заметили необычного в поведении Рубцова?

– Что заметила? Да ничего… Только что он повторяет, как попугай, мои слова… Но…

– Вы что-то хотите добавить?

– Его поведение показалось мне странным. В комнате пахло дымом, в этой комнате есть камин, там дымилось.

– Огонь, что ли, горел?

– Нет. Дни стояли тёплые, так что разводить огонь не было нужды.

– Но вы же говорите, дымилось?

– Да… Мне не хотелось бы… Понимаете… Пахло горелой бумагой…

– Что вы сделали после того, как сообщили Рубцову о смерти ревизора?

– Позвонила в милицию. Потому что считала своим долгом…

– Вы сказали, что кто-то спрашивал Ларичева по телефону?

– Да, но между делом я об этом забыла. Когда же пошла звонить в милицию, то увидела снятую трубку и вспомнила. Но там трубку уже повесили.

– Потом снова кто-то звонил?

– Да, звонили опять как бы из Подмосковья. Когда я сказала, что Ларичев умер, трубку тут же повесили, так и не назвавшись.

– Вы повторили, что из Подмосковья. Откуда вы это знаете?

– Слышимость плохая, такая с Москвой не бывает.

– Вы спросили, кто это, но вам не ответили?

– В общем-то я даже не успела толком спросить, едва я сказала, что Ларичев умер, раздался щелчок. Коротко и ясно.

– Вам показалось, что разговор резко оборвали?

– Точно не могу сказать… То есть… вот именно… резко оборвали… Припоминаю… потому что я стала кричать «алло»…

– Но связь не возобновилась?

– Нет.

– Вы можете сказать, кто ещё живет сейчас в корпусе? В частности, кто находился здесь с пятницы?

– В пятницу здесь были господин Рубцов, он приехал ещё в понедельник. К обеду прибыли Ларичев и Вера Прохина, она работает в финотделе. К вечеру подъехал господин Жаркович, замдиректора фирмы, с женой.

– Когда прибыла Прохина?

– В одиннадцать тридцать. Одним поездом с Ларичевым. Но она оставила чемодан в комнате и тут же скрылась.

– Куда?

– Бог её знает. Мало ли здесь рядом дач. Она вечно колобродит и всё никак не прибудет к месту назначения. Как кошки, когда их ночью жара одолеет…

– В сторону неуместные шутки… Эта дама сейчас разве не здесь?

– Нет, ещё не возвращалась. Объявила, что отправляется на экскурсию и вернётся сегодня к обеду.

– Кто ещё живет в пансионате?

– Во дворе, в пристройке, живет уборщица, пожилая женщина, Ефросинья Петровна.

– Ларичев проверял когда-нибудь ваше хозяйство?

– Да, дважды. Один раз даже обнаружил недостачу, в тысячу рублей. Простыней не хватало. У меня удержали из зарплаты. Хотя пусть меня разразит гром, если я…

– Когда вы в последний раз видели Ларичева?

– Вчера вечером, за ужином.

– А Рубцова?

– Тоже вчера вечером. Он спустился вниз вместе с Игорем Матвеичем, вместе и ужинали.

– Спасибо за информацию. Просьба не покидать корпус. Вы ещё можете понадобиться.

– С превеликим удовольствием. Долг – он для всех долг.

* * *

Буров выключил диктофон. Дело «Опушка» начало, как в фильме, раскручиваться перед ним. Фильм был не очень захватывающим, а может, всё портил вид нагромождённых железяк во дворе. Он взглянул на девушку и почувствовал, что та вся погрузилась в события, стоившие жизни её отцу.

– Что ж… вот мы и на месте преступления, товарищ «специалист», – попытался пошутить Буров, но понял, что некстати, и закашлялся. – То есть… я хотел сказать… – Присутствие девушки его немного сковывало. Он предпочёл бы сейчас говорить совсем о другом, хохмить, проверять свои мужские чары. – Прошу вас снова, насколько возможно, забудьте, что у вас есть личные мотивы, и постарайтесь быть абсолютно беспристрастной. Иначе мы не сможем работать вместе. – И добавил с усмешкой: – Помните, что субъективизм опасен.

– Я постараюсь, – кротко, но с ехидцей ответила Лера.

– Тогда я ставлю первые вопросы. А вы попробуйте выступать как адвокат. Нас интересуют прежде всего сведения о душевном состоянии Ларичева. Сестра-хозяйка утверждает, что Ларичев боялся.

– Он был ипохондриком.

– Да, его привычки подкрепляют это предположение. Столовые приборы из дома, свой стакан, марля на дверной ручке… Всё это, однако, не исключает второй гипотезы: он боялся заразы или покушения на свою жизнь?

– Я считаю, что Ларичев был просто ипохондриком, и всё.

– Чем подтвердите? Что у вас есть? Я имею в виду, из тех данных, которыми мы располагаем сейчас.

– Кое-что есть, – утвердительно кивнула Лера. – Как вы, видимо, заметили, Зуева утверждает, что Ларичев спал с незапертой дверью.

– Ну и о чём это нам говорит? – Буров сделал вид, что не понимает справедливого замечания девушки.

– Ну как же? – воодушевилась она. – Это привычка всех людей, которые боятся, как бы с ними чего-нибудь не случилось во сне. Тяжелобольные, особенно сердечники, не запирают дверей, потому что боятся приступа.

Буров оценил про себя доводы и наблюдательность напарницы, но продолжал ровным голосом:

– Кто мог звонить Ларичеву в половине шестого утра? И зачем его искал неизвестный в такое время? Может быть, чтобы проверить, жив ли он ещё или нет? Значит, этот неизвестный что-то знал?

Буров вытащил несколько отпечатанных на машинке листов из папки и, прежде чем перейти к чтению, бросил:

– Пометьте себе. Проверить, была ли в действительности Вера Прохина на экскурсии и не ехала ли она в одном вагоне с Ларичевым.

Он ещё не закончил фразу, как понял, что этот вопрос преждевременен, его лучше было приберечь до окончания расследования. И он снова нажал кнопку диктофона.

Показания Павла Сергеевича Рубцова

– Когда вы приехали в пансионат, господин Рубцов?

– В понедельник утром, поездом в одиннадцать тридцать. Это самый удобный, попадаешь к обеду.

– Вы приехали сюда по служебным делам?

– Нет, провести свой законный отпуск.

– Вы были в приятельских отношениях с Игорем Матвеевичем Ларичевым?

– Да.

– И давно вы его знаете?

– Много лет. Вместе учились в Плехановке. Потом работали в одном министерстве, в Главке, теперь на фирме.

– Вы работали в министерстве с самого начала вашей карьеры, без перерыва?

– Нет, перерыв был… один год. Судебная волокита… люди злы, а закон суров, одним словом.

– Продолжайте.

– Когда… когда я вышел, все меня сторонились, хотя дело оказалось ошибкой… так что трудно было устроиться вновь на работу. Вы знаете, даже если ты не виноват… всё равно клеймо на лбу… никто тебе не верит.

– А вы сами верите в то, что говорите?..

Тут Лера прервала запись:

– Он был раздавлен этим подозрением, никто и ничто не могло его заставить снова обрести веру в себя… и в людей. Ни мама, ни я. Жил как сыч. Даже мне не верил, когда я говорила, что убеждена в его невиновности.

Буров дал ей закончить и снова включил диктофон.

– А вы сами верите в то, что говорите?

– Жизнь меня многому научила, но не будем это обсуждать сейчас. Смерть Ларичева меня глубоко потрясла, это был для меня настоящий удар, клянусь вам…

– У меня нет оснований вам не верить. Скажите, что вы думаете об этой смерти?

– Игорь, то есть господин Ларичев, всегда был натурой болезненной, ещё со времен студенчества.

– Чем он болел?

– Сердце. Насколько мне известно, аритмия и ещё повышенное давление. И страхи. Приступы паники. Он считал, что в любую минуту может умереть.

– И что же? Лечился как-нибудь?

– Он обычно принимал сразу кучу лекарств.

– Может быть, вы знаете, какие именно?

– От сердца – гекардин. В ампулах, иногда сам делал себе уколы.

– И вчера вечером делал?

– Это мне не известно.

– А другие лекарства у него были?

– Были, конечно, масса таблеток… Он часто что-то принимал от предполагаемой болезни или недомогания. А когда слышал о какой-нибудь эпидемии, то просто места себе не находил. И начинал лечиться, хотя данной болезнью не болел.

– В субботу, когда Ларичев приехал в пансионат, вы разговаривали с ним?

– Да, конечно… Я вам уже говорил – он был моим добрым приятелем. Не побоюсь сказать – другом. Взял меня обратно в министерство под свою ответственность. Я год просидел без работы. Ему я обязан всем.

– Вы не знаете, зачем он приехал в пансионат в эту пятницу? Он вам не сказал?

– Не-ет… Вроде бы отдохнуть… я так думаю…

– А что? Он проводил в последнее время какую-нибудь трудную ревизию?

– Не знаю.

– Документы какие-нибудь он привёз с собой?

– Откуда мне знать. У него было сколько привычек, столько и чудачеств. Я говорю это не затем, чтобы бросить на него тень. Он был единственным человеком, который помог мне в трудную минуту. Без его ручательства… А можно вас спросить? Я вижу, вы расследуете причину смерти Ларичева, как если бы…

– Как если бы речь шла об убийстве? Наш долг – проверить все версии.

– Я вам ещё нужен?

– Пока нет. Но если вы что-либо ещё вспомните…

– Мне нечего вспоминать. Всё, что знал, я изложил.

– Ну, может, какую-нибудь подробность, которая была бы полезна для следствия. Покамест мы ждём, что покажет вскрытие.

– То есть результатов вскрытия у вас нет, а вы всё же расследуете это как убийство…

– Когда человек умирает при подобных обстоятельствах, мы обязаны с самого начала принять все необходимые меры предосторожности. Бывают улики, которые можно обнаружить только сразу. Потом они исчезают.

– А почему речь непременно должна идти об убийстве?

– Умер человек. Вы это понимаете?

– А зачем его обязательно кому-то убивать? Это означает подозрение на всех оставшихся в живых?

– Мы выполняем свой долг по отношению как к живым, так и к мёртвым, и между прочим, не только из желания найти виновных, но и ради того, чтобы доказать невиновность остальных. Скажите лучше, что вам известно об отношениях в семье Ларичева?

– Дома у них я бывал редко, но могу сказать, что между ними всё ладилось, разве только…

– Разве только?

– Всего лишь личное мнение. Они не ссорились с женой, не говорили друг другу резких слов, но мне показалось, что в последнее время между ними произошло охлаждение.

– И почему, как вы полагаете?

– Может быть, из-за Кирилла. Кирилла Ларичева – их сына.

– Да, мы пытались известить его о смерти отца, но не нашли. Вы знали, что он тоже отправился отдохнуть в эти края?

– Как я мог об этом узнать?

– А что за человек Кирилл?

– Что за человек?! Я бы лично не хотел иметь такого сына.

– Почему? Какой-нибудь шалопай?

– Я сожалею, что так отозвался о нём. Нет, не шалопай. Даже наоборот, работает на таможне, хлебное место, а вот родителями совсем не интересуется. Только и всего.

– С Верой Прохиной вы знакомы?

– Да… Вера работает в финотделе.

– Она появилась в пансионате одновременно с Ларичевым. Не вместе ли они ехали, не знаете?

– Я даже не знал, что Прохина находится здесь. Нет, Игорь мне ничего не говорил.

– Что вы ещё знаете о Вере Прохиной?

– Ничего. Знаю её только в лицо.

– Приходилось ли вам с ней работать?

– Всего пару раз. В финотделе она находится в распоряжении Ларичева.

– Может быть, Ларичев привез её… для работы?

– Не знаю. Не думаю…

– Спасибо, извините, что пришлось столько вас держать.

* * *

В просторном кабинете Бурова повисла напряжённая тишина. Показания Рубцова явно витали в воздухе, выдавая его желание как-то оправдаться, объясниться. От внимания Бурова не ускользнул также тот факт, что следователь, ведший допрос, пытался установить связь между приездом Ларичева на отдых и ревизией, которую тот якобы заканчивал на фирме. Это наблюдение подкреплялось и вопросами, касавшимися приезда Прохиной. Их одновременный с Ларичевым приезд. Что это? Простое совпадение? Маловероятно.

– Вы знаете, мне нравится следователь, нравятся его личные интонации, – сказал он как бы между прочим.

– А мне не нравятся, хотя, может, он действительно умелый следователь, но… – Лера замялась, – давайте лучше посмотрим, что там дальше.

– Есть вопросы, – изрёк Буров, вставая из-за стола и не очень элегантно потягиваясь. – Почему Рубцов так настойчиво повторяет, что был другом Ларичева? Зачем он так старается вбить это в голову следователю? И почему хочет себя защитить?

– Потому что был уже однажды несправедливо обвинён.

– Мы договорились без субъективизма! Откуда Рубцову известно, что следствие выявит неестественность смерти Ларичева, и почему он пытается прикрыться дружбой с ним? Выходит, он что-то знает?!

Они помолчали. Буров попытался представить себе, как выглядел Рубцов. Поджарый, высокий, постоянно опасающийся, что его в чём-то заподозрят или обвинят. Недоверчивый к окружающим, потому что, как он считал, они не верят ему. Капитан заметил также, что, когда вопросы следователя, казалось, задевали Рубцова, он тут же уходил в себя и выставлял наружу шипы, ершился. Но следователя совершенно нельзя было обвинить в отсутствии такта. Наоборот, его поведение ясно свидетельствовало о том, что он всё время имел в виду душевное состояние Рубцова и действовал достаточно деликатно и доброжелательно.

Лера вытащила блокнот и записала:

1. Для чего Ларичев приехал в пансионат?

2. Действительно ли он опасался за свою жизнь?

3. Кто искал Ларичева по телефону?

4. Почему Рубцов так настойчиво хочет себя выгородить?

5. Что мог знать Рубцов в связи со смертью Ларичева, и почему он боится, что его могут в чем-то обвинить?

6. Зачем приехала в пансионат Вера Прохина?

7. Приехала ли она вместе с Ларичевым, или они прибыли порознь?

Буров посмотрел запись, кивнул и, не глядя на Леру, бросил:

– Пишите, вопрос восьмой: «Что жёг Рубцов в камине спозаранку?» Так или иначе, а показания сестры-хозяйки приходится учитывать, – и резким движением достал из папки очередной документ.

Заключение судебно-медицинской экспертизы

Мною, Б.Л. Германом, врачом судебно-медицинской экспертизы районного управления милиции г. Одинцово, на основании постановления областной прокуратуры № 73 от … июня 20.. года в морге г. Звенигород произведено вскрытие тела умершего гражданина И.М. Ларичева, в результате чего установлено следующее:

Обстоятельства смерти

По данным следственных органов, Игорь Матвеевич Ларичев, 59 лет, профессия – финансовый ревизор, адрес: Москва, ул. Очаковская, 112, кв. 4, был найден мёртвым в своей комнате в пансионате «Опушка» … июня 20.. года, около 6 часов утра. Согласно тем же источникам, гражданин И.М. Ларичев страдал коронарной недостаточностью, сердечной аритмией и в последний период жизни проходил курс лечения гекардином.

Предполагаемые следы насилия

На внутренней стороне левого предплечья имеются два продолговатых синяка, расположенные вверх по вертикали, размером до 3 см каждый, имеют слегка изогнутую форму и выпуклой стороной направлены к внешнему краю предплечья. Предположительно, такие синяки могут быть оставлены ногтями третьего лица, которое пыталось резко повернуть пострадавшего при жизни или сразу после смерти. Показания лаборатории скажут точнее.

Следы лечения

На внутренней стороне обоих бёдер обнаружены многочисленные следы от уколов, покрытые коркой запёкшейся крови буроватого цвета.

Анатомо-патологический анализ

– Следы от уколов на бёдрах;

– Синяки на левом предплечье;

– Посинение лица и ногтей;

– Прекращение деятельности мозга;

– Склеро-эмфизема лёгких;

– Кардиосклероз;

– Остановка сердца.

Заключение лаборатории

1. Смерть гражданина И.М. Ларичева наступила в результате сердечно-коронарной недостаточности на фоне давнего заболевания сердца и лёгких (аритмия, кардиосклероз, склеро-эмфизема лёгких). Кризис и смерть были вызваны употреблением гекардина в недопустимом сочетании с ксенородоном, препаратом для борьбы с морфиевой зависимостью.

2. Следы на левом предплечье могли явиться следствием сильного сжатия рукой.

– Ксенородон! То есть он принял или его заставили принять запрещённое, негодное лекарство! С его-то сердцем, – чересчур радостно воскликнул Буров. – Выходит, он и морфием баловался. Это лекарство для морфиевой блокады.

Лера запротестовала:

– Почему вы считаете, что его заставили?

– Вроде так показало вскрытие.

– Неужели непременно силой человеку надо вводить какой-то препарат? Разве не мог он сам это сделать, вполне сознательно, или произойти просто несчастный случай, какая-то ошибка?