– Представь, – с интересом продолжил разговор Сергей, – я сегодня всё утро тебя вспоминаю. Как раз прямо перед твоим приходом остановился на эпизоде нашего расставания в каюте капитана. Ты приказал мне караулить контейнер, а сам ушёл с офицерами отбивать атаку унитовских партизан. Я тогда минут сорок сидел как на иголках, не знал, что и думать. Иллюминаторы каюты выходили на противоположную сторону, мне ничего не видно, зато слышно – пулемёты трещат, гранаты рвутся, подствольники булькают, крики, а потом раз – и все стихло. Ох, и нагнала же на меня страха эта тишина. Автомат с предохранителя снял, весь испариной покрылся, но, слава Богу, за мной Ваня пришёл, царство ему небесное, – Сергей перекрестился и продолжил: – Мне так хотелось на поле боя посмотреть. Я ведь до сих пор не знаю, сколько тогда человек погибло и кто из твоих людей пострадал…

– Война, – усаживаясь в кресло напротив стола, жёстко произнёс Михаил. – Мы убивали, нас убивали, вот только узнать бы, ради чего всё это было? Сколько лет прошло, а меня мучает один вопрос: камни, которые мы таскали из Анголы в Намибию, хотя бы немного попали в государственный карман или набили заграничные счета чиновников и генералов? Думаю, ты знаешь ответ и наконец-то расскажешь мне правду.

– Эх, Миша-Миша, таким простым людям, как мы с тобой, искать правды очень опасно. Хотя бы потому, что можно лишиться последних иллюзий. Ты забыл? В те годы страна была похожа на пудинг, дрожащий на ветру. Ты без работы, я с гривенника на рубль перебиваюсь, и вдруг такая удача. Меня позвали оценивать камни, тебя – их охранять, а если понадобится, то и отбирать у плохих и кровожадных партизан. Мы были частью механизма и получали деньги за то, что хорошо делали свою работу.

– А кто создал этот механизм? Сегодня ты уже можешь рассказать, за что мы оставили на съедение животным более двух сотен трупов на берегу реки? За что снайпер убил Ваню, лейтенанта, приехавшего в Африку заработать немного денег? На чьих руках, кроме меня, кровь тех событий? Дай мне возможность хотя бы мысленно разделить с этими людьми ответственность и грех смерти!

– Хорошо, я расскажу тебе, – Сергей включил чайник. Пока тот закипал, оба молчали.

– Только начну с метафоры, – продолжил он, протягивая крепкий чай товарищу. – Зимой почти каждый день Бог, если ты в него веришь, или природа, если нет, посылают на землю белый, пушистый снег. Мы же с тобой живём в таком городе, где снег, коснувшись земли, сразу становится грязным.

В Африке, – приступил к рассказу Сергей, – есть два основных направления алмазного бизнеса. Первый – это добыча и продажа рафа, природного алмаза. ЮАР – лидер и законодатель этого процесса. Страна известна всему миру провинцией Кимберли, рекой Оранжевая и братьями Де Бирс, создавшими самую крупную компанию по продаже алмазов и бриллиантов. Но первые успехи братьев и тех, кто искал счастья в алмазных ручьях, сменились тяжёлой, изнурительной работой и ростом себестоимости. Добыча стала требовать более масштабных земляных работ, новых технологий, и люди, привыкшие пить чай из фарфора De Lamerie, ездить на Rolls-Royce и не торопиться на работу, не захотели мириться со снижением своего уровня жизни. Объединив капиталы, они привязали верёвочки к президентам ряда африканских стран и стали дёргать за них по своему усмотрению. Периодически возникающие на материке войны, перевороты и конфликты преследовали одну цель – алмазы должны были попасть в руки компании Де Бирс. И Ангола, Либерия, Сьерра-Леоне, Кот-д'Ивуар, Демократическая Республика Конго, Зимбабве стали поставщиками так называемых «кровавых алмазов», – Сергей отпил чай. Он видел, как напряжённо слушает его майор.

– Ты можешь представить, какое количество людей погибло ради денег, получаемых от продажи одного кристалла? Можешь понять масштаб трагедии и цинизм парадокса? Голод и нищета обгладывают кости миллионов африканцев, живущих на самом богатом континенте планеты.

– Подожди, – Михаил сделал глоток уже остывшего чая, – я не понимаю, как такое количество контрабанды, накопленной в ЮАР, становится продукцией алмазной биржи? Как на этих преступлениях зарабатываются легальные, облагаемые доходом деньги?

– Зрители в цирке тоже постоянно гадают, как факир из шляпы достаёт зайца. Исполнитель фокуса знает ответ на этот вопрос, но никогда не раскроет тайны своего мастерства. А наши «фокусники» будут покруче цирковых. Представь, что один из генералов УНИТА переправил свои личные алмазы в ЮАР У камней нет кимберлитового протокола – сертификата происхождения. Но в стране работают десятки лицензированных компаний с правом поиска и добычи алмазов. Достаточно одного человека, который подбросит в породу несколько кристаллов, машина их найдёт и доставит в накопитель. Потом камушки попадают в журнал регистрации и получают «прописку».

– А разве геммологи, которые смотрят эти камни, – перебил ювелира Михаил, – по внутреннему строению не понимают, что они из разных месторождений?

– О! – улыбнулся Сергей и внимательно посмотрел на товарища. Вопрос был отличный, из разряда профессиональных. – Конечно, хороший специалист с такой задачей справится. Но вернёмся к метафоре о снеге. Хочешь быть честным, белым и пушистым – лежи за городом в полях и лесах. Хочешь быть богатым и работать в престижной, «добывающей» алмазы компании – используй свои знания на то, чтобы объяснить невозможное. Чужих там нет, а свои, сомкнув ряды, годами идут к личному благополучию и не любят, когда им кто-то мешает и задаёт вопросы, похожие на твой.

– Да, – задумчиво произнёс Михаил, – получается, что вся эта империя держится на обмане?

– Никогда не слышал, чтобы состояния зарабатывались за станком или штурвалом комбайна. Обман – цементирующая часть любого преступления. И второе направление алмазного бизнеса, созданного нашими чиновниками и генералами, является ещё одним тому подтверждением. Его принципиальное отличие от первого заключается в том, что нелегально добытый алмаз гранили, полученный бриллиант сертифицировали и продавали на биржах и чёрных рынках Армении и Ливана. Мы с тобой были частью этого плана – ты доставлял в Виндхук алмазные контейнеры, а я их вскрывал и проводил оценку камней. Уверен, ты много раз задавал себе один и тот же вопрос: почему контейнеры из Анголы везли в Намибию?

– Да, я неоднократно спрашивал об этом шефа, – Михаил поднялся и стал нервно ходить по магазину, – но никогда не получал ответа.

– Так именно в этом и состоит тайна, – Сергей говорил спокойно и уверенно, – но, чтобы разгадать её, нам нужно вернуться во времена президента Ельцина. Тогда его личным представителем в Анголе был бухарский еврей Лев Ливенсон. В его обязанности входило осуществлять контроль за добычей алмазов на месторождении Катока, принадлежащем России на шестьдесят процентов. А так как в те времена вновь испечённые олигархи «приватизировали» в свой карман то, за что отвечали перед государством, Ливенсон не стал исключением и добываемые в месторождении камни присваивал себе. Понимая, что алмазный бизнес в Африке это вотчина Де Бирса и сунуться в него не удастся, он принимает решение идти своим путем и начинает строить два завода по огранке, один под Ереваном, а вот второй в Виндхуке. Тогда президентом Намибии был Сэм Нуйома, друг всех советских граждан, он прошёл обучение в высшей партийной школе ЦК КПСС и очень любил марксизм. Лёва быстро находит с президентом общий язык, создаётся советско-намибийское общество дружбы, граждане России без визы посещают страну и строят на окраине Виндхука завод по огранке алмазов. Потом он летит в Москву, находит нужных людей с должностями и делает твоего непосредственного шефа своим компаньоном.

При этих словах Михаил остановился, было видно, как его нервы набросились на жевательные мышцы лица, заставляя желваки ходить ходуном.

– Поставка алмазов на завод в Намибии была делом решённым. Под видом оказания помощи национальной армии Анголы в страну вошли офицеры, прошедшие войну в Чечне. Получая прямые указания от генерала, они перехватывали алмазы унитовских партизан и везли их в Намибию, чему ты являешься живым примером. Потом алмазы поступали на завод, их гранили и продавали. Но два года назад твой шеф неожиданно погибает в автомобильной катастрофе. Хотя у меня есть большие сомнения относительно его смерти.

– Что ты хочешь сказать? – майор опустился в кресло, его лицо выражало готовность идти в последний бой.

– Миша, дорогой, ты что так разволновался? На тебя смотреть страшно, прямо демон войны.

– Сволочи все! На наших костях себе красивую жизнь построили. У меня до сих пор в ушах стоит крик матери Ивана, когда я привёз его домой в цинковом гробу. Живу в съёмной однушке, пустыми бутылками водки все углы забиты, семья рассыпалась, дочь забыла мой номер телефона. Я эту девочку столько лет по жизни на руках нёс, последнее отдавал, всё делал, чтобы она ни в чём не нуждалась, а в результате остался один, – он замолчал и тихо добавил: – Сердце болит, душа злобой порабощена, жить не хочется.

Сергей смотрел на товарища и понимал, как глубоко и больно поражён тот мыслями, загнавшими его в тупик. Чувствовал, что слова, сказанные другом, были рассчитаны вызвать помощь и поддержку. Последние слова в защиту его запутанной жизни.

– Миша, прошлого не исправить, – спокойно произнёс Сергей. – Скажу тебе, как Соломон, недостатки дочери – это неудачи отца, но это должно быть твоей единственной болью. Всё остальное выправится и изменится само. Твой великий генерал погиб, а значит, деньги, полученные от реализации кровавых бриллиантов, ему не помогли, а может, и того хуже, именно они его на тот свет и отправили. Ливенсон тяжело болен, жить ему осталось считаные месяцы. Нуйома президентское кресло потерял. Я не знаю, что происходит с другими участниками тех событий, но уверен, что сила бриллиантов, полученных таким путём, смертельна и наказания никому из них не избежать.

С твоего разрешения, я снова вернусь к аллегории о белом снеге. Каждую зиму он падает с неба, новый и чистый, дети рождаются и рождаются, природа постоянно даёт нам шанс начать сначала, учит нас сохранять чистоту снега, воспитывать наших детей так, чтобы, став взрослыми, они не потеряли своих душ в лабиринтах Минотавра. Выкинь из головы тяжёлые мысли, перестань казнить себя за отношения с дочерью, ты свой отцовский долг выполнил, она выросла, не звонит, не пишет и не интересуется тобой – прости её. Сейчас ей противостоят силы зла, они заполняют пустоту души и лишают любви. Твой ангел-хранитель уже помогает ей, она думает о тебе и идёт по дороге понимания того, что после смерти покаяния нет.

Миша на прощание крепко обнял товарища, сделал несколько шагов к выходу, но у двери остановился и пристально посмотрел на Сергея.

– Теперь я понял, – произнёс он, улыбаясь, – почему ты так странно назвал свой магазин.

Дверь открылась, и электронный звонок снова запел свою мелодию, на этот раз говоря гостю «до свидания».

Сергей вернулся к столу. Сумерки за окном зажгли фонари, тишина и размеренность вернулись в его сознание. Мысли напомнили ему, что весь день был какой-то странный: мышка, девушка с телефоном, хозяйка жизни на дорогой машине, воспоминания, майор, терзающийся прошлым, и алмазы, побеждающие людей.

Он сел в кресло, открыл свой блокнот и начал писать:

«Бабушка, урождённая графиня Мирская, к февралю тысяча девятьсот сорок второго года оставшись с внучкой без средств существования в осажденном немцами Ленинграде, пришла на Сенной рынок, сжимая в руке последнюю реликвию и память своего рода – брошь Карла Фаберже с изображением купидона, обрамлённого двумя рядами бриллиантов, закреплённых в гильошированной эмали.

– Что это? – брезгливо произнёс спекулянт, разглядывая принятое из рук графини украшение, – камушки мелкие, золота совсем чуть-чуть. Могу дать буханку хлеба, два килограмма мяса и пачку кускового сахара.

– Это же Фаберже, – слабым голосом произнесла Мирская, – брошь была подарена моей маме великой княжной…

– На, – перебил её спекулянт, – возвращая в сухую обветренную ладонь графини украшение, – грызи её сколько хочешь, только завтра тебе и этого не дадут.

Через два месяца специально созданный санитарный отряд, обходя дома, нашёл в квартире два трупа, лежащих в кровати под грудой одеял. Старая женщина прижимала к себе девочку десяти лет с голубыми ленточками в косичках.

В пятнадцатую годовщину Победы над фашистской Германией на Пискарёвском кладбище открывался мемориал погибшим в годы блокады ленинградцам. Среди приглашённых был почётный пенсионер и соратник Жданова, рядом с ним в шерстяном платье стояла его жена. На груди женщины была брошь с изображением купидона, обрамлённого двумя рядами бриллиантов».

Сергей перестал писать, посмотрел за окно на город, почувствовал, как в его мысли пришли рассуждения Соломона, и подвёл итог:

«Не было и нет на земле беспечального места, и люди очень стараются, чтобы так было впредь».

Закрыв блокнот, Сергей выключил свет, вышел из магазина и всю дорогу до дома мысленно переписывал последние строчки, понимая, что это надежда, живущая в его сознании, пытается хоть немного смягчить безысходность написанного.